Акрополь. Хроники отставных. Стихотворения

Даная. Кантата творения

 

Пролог

когда беда бродила заокошно,
и люди добывали соль земли,
два дерева, сроднившихся подкожно –
как гемма,
мимо мира проросли.

и где-то там, где свет ещё не греет, –
стоят в неуспокоенном цвету.
вдоль насыпи черничник вечереет,
и голос остывает на лету...

1. Чёт – нечет

У дома с занавешенным окном,
Где дремлет свет, свернувшись в абажуре,
И стрелки нарисованных часов уснули, не дойдя до четверга –
Я оглянулся. 

Щёлкнул метроном,
Ровняя вдох и выдох.

Удержу ли – 
Застывшие на площади века,
Голодный отблеск лунного зрачка,
Тугую тьму, обеты, времена...

Спит женщина, допитая до дна.
Вселенная почти завершена.

2. чёт – Нечет

 

Ещё метель в падучей не слегла, –
И длится, обмороженно-немая.
Ещё стоять у мёрзлого стекла,
Случайно, ничего не понимая,
И всматриваться в сумрак вдоль дорог,
Ища огни в осунувшихся видах,
Шаги в парадной чувствовать на вдох
И пробовать безвыдохность на выдох.

 

Ещё судьбу дочитывать до ять, –
Как самка – непокорная, земная.
И силиться до-верить, достоять,
Минуты за двоих запоминая,
Когда к утру подлёдная вода
Из памяти выкрадывает лица.
Промчатся непрогретые стада, 
Царапина проспекта воспалится...
...
Одумайся, постой. Останови
Безумие, действительность итожа.
Но хищный запах пота и любви,
Неумолимо длящийся на коже...

 

3. Счет

 

следы не хранятся, –
ступени не помнят чужих цитат.
разбившийся снег, возле выхода, неподвижен.

но комнаты помнят: 
она остаётся под утро, почти не в такт.
кантата творения. вкус табака и вишен.
дыханье... раздетые стёкла блеснут в окне.   
последние тени выходят куда-то вне,
где голос ушедшего слышен, и слышен, слышен...

 

 

 

 

Калипсо. Хроники отставных

 

В запалатную пустошь,
В иссечённую судьбами мглу
Ты его не отпустишь,
Укрывая в больничном тылу.
Сколько счастий ни делай,
Как ни прячь от мирских навсикай,
Снова кто-то бестелый
Сквозь туман возопит: «Отпускай!»
Чья-то передовая
Без бойца не осилит войну.
Ждёт волна штурмовая,
Чтобы дом твой отправить ко дну.
В небесах приграничных
У богов затянулась ничья...

 

Вместо бланков больничных –
На ладонях твоих чешуя.
Тик метнётся по векам.
Ведь сама отпускаешь, смотри.
За своим человеком
Закрываешь себя изнутри.
--
чуть сутулый, шаталый
(хоть судьбу сквозь него перечти),
он уходит усталый
и тобою спасённый почти.

мимо нордов и остов,
с парапета спустившись едва,
тонет в яви как остров,
сохраняя тебе острова.
--
в оголтелой атаке
до углей небеса сожжены.
он идёт по итаке,
не узнавший страны и жены.

дремлют боги из гипса.
в храме холодно, в доме темно.
--
Полночь.

Вздрогнет Калипсо.

Атлантида уходит на дно.

 

 

 

Лабиринты

 

                                                        Грешного меня - простите, грешники, 
                                                          Подлого – простите, подлецы! 
                                                                    А. Галич
 
– Полузверь –

Теснота лабиринта. К ногам озверевшая жмётся чадь.
Только много ли – лёжа в крови – застаревший артроз даст? 
Малыш, не прощай! Даже если придётся историю воплощать,
Несмотря на возраст.

А толпы вопят – пляши, дуралей, пляши!
Эй, на площадь его! Мир не видел подобных пугал!

Минотаврик рассыпал цветные карандаши
И забился в угол...

– Человек –

Стены-зеркала от изумления       
Креповую сдернули паршу.
За своё спитое поколение
У страны прощения прошу.
Свечка мрёт в огне самосожжения,
Скачет в пляске бликов бесовня.
И молчат мои же отражения,
Равнодушно глядя на меня.

– Бог –

Чадит светило вполнакала,
Слоняясь меж полей и рек.
Бредёт усталый имярек, 
Не видя – зверь ли, человек –
Прощая всех, куда попало. 

Полощет ветер невода.
Жаль, не попало никуда.

 

 

 

 

Возвращение в лабиринт

           Адониада Ариадны
    
... здесь проснётся сад. Скоро свет просочится сквозь
незадёрнутый свод. Будет ветер к земле клонить
травяную ось,
прикоснёшься – с неё на ладонь соскользнёт ответ,
кто тебя хранит, кто течёт, холодком дразня.
Прочитай губами, как раньше читал меня.

А теперь кончается нить,

ведь никто, как ты, не искал в лабиринте суть,
возвращаясь сюда. Ведь как ты – не посмел никто
под землёй уснуть –
и проснуться в саду - в полусонной его листве,
в колосках травы, в еле слышимом колдовстве,
с одуванчиком на растрёпанной голове.

Это было долгое До...

... оглядись, Эгид: вместо стен и песка – каскад
успокоенных вод. Охраняют небесный скат
голоса цикад.
Но в ладони болит роса, обретая цвет. –
Эти травы не помнят о нашем с тобой родстве.
Вместо сна и снега – спускается первый свет.
Шелестит проснувшийся сад...

 

 

 

Дриады

 

Пролог

 

вдоль полосы прибоя

бродит забытый голос

кто его бросил гибнуть

между волной и новой

между войной и новой

кто не вернулся в бухту

 

 

1.

 

Она идёт. Густеет постепенно

закатный цвет над городом. Послушно

сгрудились у воды, в гирляндах роз,

постройки деревянные. На стенах –

узоры из ракушек. Влажно. Душно.

Ни звука.

 

Край каких метаморфоз

нашёл бы здесь старательный Овидий!

 

Легко ли быть блистательной как Федра,

приласковиться, пробовать латынь,

задерживать дыхание. И видеть,

как сонный плющ колышется от ветра,

и не шепнуть заветное – застынь.

 

Чего ты медлишь, гордая. Не трону.

Все 35 привязанных повес –

Мы ждём тебя у пристани. И не с

кем будет нам опаздывать к Харону.–

Свободные – за городом, по схронам.

Да будь ты славен, вечный Херсонес!

 

Давай, укрась античные колонны

скульптурами почтенного Каллона,

который вовсе выжил из ума.

Застывший луч не движется по склону…

Довольно ждать! Иди ко мне, Горгона.

Смотри:

 

дороги, отроки, дома.

 

 

2.

 

пока по колено водица

спешит поколенье водиться

плодиться бывать-бытовать

 

пространство собой исковеркав

кончаются кров и кровать

 

земля принимай человеков

куда-то ж их надо девать

 

 

3.

 

Из галечной гавани местных широт

К последней захлопнутой створке ворот

Нетутошний путник усталый

Походкой бредёт запоздалой.

Увы, не спешите качать головой.

Вы сразу поймёте: ему не впервой,

Едва поравняетесь с ним вы, –

Остаться у накрепко стиснутых створ.

Где, вторя кифаре, ведут разговор

Гетеры и прочие нимфы.

 

– Тебе ли страшиться смешливых очей? –

Задиристо вспыхнет костёр побойчей,

Для беглого, хватит, пристрела.

Закатный скиталец, не скиф и не грек, –

Он выбрал – которая долее всех

В беспечный огонь не смотрела.

Она не ходила за ним по пятам.

Но смятые травы туман пропитал

Креплёным настоем телесным.

Растерянно мир над телами витал.

Двоим оказавшийся тесным.

 

У торной дороги, неведомо чья,

Рыдала речушка в четыре ручья,

Вдоль насыпи длилась тимьянной.

Пришедший – не болен был, не обветшал –

Раскинувши руки, лежал не дышал

На терпкой траве окаянной.

Задумчиво угли мигнули в золе.

Где грезилась нега прибрежной земле,

В заветной росе хорошилась,

Недавно живое – белело, мертво.

Сосна прорастала сквозь имя его,

Что вслух называть не решились.

 

Волна продолжала окучивать брег. 

К огню возвратился не скиф и не грек.

Над бухтой качнулась Омега.

Вокруг костровища сидели рядком.

Никто не заметил – молчали по ком,

Как будто и не было смеха.

Огонь, как собака, свернулся у ног.

Но вскоре нащупал забытый венок.

Взметнулась горящая хвоя!

Над ней заворочалась таврская мгла –

Сосновая панна в тумане плыла,

Небрежных живых беспокоя.

 

Костёр догорел. У ворот – ни души.

К другому селению путник спешит,

За новой бредёт осуждённой.

Небесный непарнорождённый.

 

 

4.

 

Ты прав, Сириск. Венки не сохранят

Ни знатности, ни остального хлама.

Какая разворачивалась драма

На пологе из местных роз и мят!

 

Нагрянет Рим – и полог будет смят.

Едва ли что останется от храма. –

В истории за все в ответе мрамор,

Приправленный молчанием ягнят.

 

Давно умолкли Плиний и Солон.

Стекает солнце в трещины колонн

И за волной уносится куда-то.

 

Таврида дремлет, сны свои храня.

Лишь вздрогнет город, словно по камням

Ступают легионы Митридата.

 

 

5.

 

Каждого понимает

принимает

ласково обнимает

поглаживает-перекатывает

щедро выносит на берег

обломки имён

 

 

– Меня называют Цинния.

Двое стоят напротив, прицениваются.

 

 

Старый смешной Такис, кому нужны теперь твои груши?

Жёлтые, пузатые, пахнущие мёдом.

 

 

Тень от статуи завершает обход мостовой.  

В доме напротив – третий год пусто.

 

 

– Кракки-ка... – доносится со стороны моря.

 

 

Солнце.

Легионеры отражаются в щитах друг друга.

 

 

На камнях не остаётся следов.

Жаль.

 

 

– Кракки... Кракки-каа...

 

 

Отсюда ещё видна тележка с грушами.

Люди шарахаются, обходят её под самой стеной.

 

 

– Меня называют Цинния.

– Пиния... пить...

 

 

6.

 

сошлись на росе несметной

владельцы кольчуг да тог

 

живая вода с посмертной

смешались в один поток

 

поди их теперь распробуй

раздвоенным языком

 

под жертвенною коровой

живая земля с багровой

сминается в общий ком

 

 

7.

 

Леспромхоз озирается. Утро в испарине. Небо в дыму. На земле зола.

Распалённый водила тщательно, матом, сулит потери вам.

Старший пишет: «Роща сдалась. Но дриада из поваленного ствола

Не выходит четвертые сутки.

Втихаря разделали вместе с деревом».

Сплюнул в сердцах, прислонился спиной к бензиновому бачку.

Всюду обильно пахнет свежераспиленная древесина.

 

А ты в субботу идёшь в магазин, покупаешь полочку,

Приносишь домой – и дома становится невыносимо.

Понимаешь: дело не в местном пиве и негуглящейся тоске,

Баба и чайник ещё способны сделать тепло и мятно.

Часть недобитой дриады продолжает сидеть в доске,

Говорить не может, но всё понятно.

 

Сначала так жить непривычно. Смотришь на стену сто раз на дню.

Обхаживаешь деревяшку – она ведь реально живая вся.

Потом привыкаешь, сваливаешь на полку всяческую фигню

И успокаиваешься.