Дмитрий Померанцев

МАГИЧЕСКИЙ КВЕСТ-ЦИТАТНИК С СОЦИАЛЬНЫМ ПОДТЕКСТОМ

Foto 1

 

Родился в 1974 г. Окончил филологический факультет Нижегородского госууниверситета им Лобачевского, журналист. Работал в нижегородских газетах и на телевидении. Стихи, проза и критика публиковались в журналах «URBI», «Нижний Новгород», «Странник» (Саранск), «Юный техник», «Техника – молодежи», «Иностранная литература», а также в «Учительской газете» и «Литературной России». В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

 

МАГИЧЕСКИЙ КВЕСТ-ЦИТАТНИК С СОЦИАЛЬНЫМ ПОДТЕКСТОМ

Андрей Рубанов. Финист – Ясный сокол. – М.: АСТ, 2019. – 499 с.

 

Жанр новой книги Андрея Рубанова «Финист – Ясный сокол» определить непросто. С одной стороны – магический реализм, сказочно-историческое повествование, с другой – явная альтернативная история, ибо в одну кучу свалены, смешаны такие разнесенные временем, тысячелетиями размежеванные понятия и явления, как современные российские города (пусть и с чуть искаженными, переиначенными на сказочный лад именами: Резан вместо Рязани, Нижний Городище вместо Нижнего Новгорода и т.д.), дохристианское языческое многобожие, мамонты, ледниковый период и даже последние представители славного племени драконов-динозавров. Проще всего сказать: постмодернизм. Однако этот термин чересчур общий и размытый, вмещающий в себя практически всю современную литературу. Английское же слово fantasy, напротив, загоняет произведение в такие узкие рамки, что шаг влево – шаг вправо равносильны бегству. Роман Рубанова в это прокрустово ложе определенно не вписывается. Поэтому скажем все-таки так: сказка. Старая-добрая (кроме шуток, добрая).

Название романа напрямую отсылает нас к русской народной эпической волшебной сказке «Финист – ясный сокол» – своеобразной гендерной антитезе «Царевны-лягушки», где трудный магический квест в поисках ускользнувшего счастья предстоит преодолеть не молодому человеку, но юной девице. Рубанов довольно близко придерживается сюжета первоисточника, однако неимоверно усложняет его, вводя новые обстоятельства и новых персонажей, создавая целый мир со своей мифологией, своей космогонией и своими реалиями – историческими, географическими. Последние имеют весьма условное отношение к нашим современным понятиям о них. Об истории и названиях населенных пунктов уже выше сказано, но вот где, к примеру, находится не раз в тексте упоминаемое Луковое море? По ряду косвенных признаков можно предположить, что речь идет о Каспии, однако не факт, да и с чего вдруг – Луковое? Возможно, просто игра слов: Луковое море – луковое горе. Нынешние жители Нижнего Городища, простите, Новгорода так и зовут расположенное близ их города Горьковское водохранилище: Горе-море.

В одном из эпизодов первой части один из второстепенных персонажей варит уху на карасях и ротанах-головёшках, выловленных в Оке. На самом деле ротан, он же – амурский бычок – рыба по происхождению дальневосточная и в акваторию рек Оки и Волги был выпущен лишь в середине ХХ века. Но этот анахронизм в ряду прочих историко-географических искажений и несостыковок (возможно, вполне умышленно допущенных автором – вроде пластиковых полторашек в средневековом русском лесу у Евгения Водолазкина) вовсе не выглядит критичным, снижающим достоверность повествования.

Хотя мы и решили не использовать термин «постмодернизм», все характерные признаки оного в «Финисте» налицо. В частности, всевозможные шарады и литературные перемигивания. Из героев первой части можно, например, составить… небольшую футбольную команду: кузнец Радим чем-то неуловимо напомнил известного полузащитника Владислава Радимова, а брутальный рыжий скоморох Кирьяк – это же вылитый нападающий Сергей Кирьяков!

В отличие от народной сказки, Андрей Рубанов практически ушел от традиции все повторять по три раза: ни тебе трех пар железных сапог, ни трех старых ведьм – на лицо ужасных, добрых внутри. Ведьма в романе имеется, но только в одном-единственном экземпляре, сапог тоже одна пара – и те больше на сандалии похожи. Пожалуй, единственным исключением является число героев-рассказчиков – добровольных помощников главной героини, безответно в нее влюбленных и как бы заменивших собой волшебных зверей из народной сказки. Этих в книге действительно трое: три Ивана – бродячий глумило-скоморох Иван Корень, воин и ремесленник, кожевенных дел мастер Иван Ремень и, наконец, волшебный, как и главный приз магического квеста Финист, птицечеловек, бывший стражник, а ныне разбойник Иван по прозвищу – ну, разумеется, – Соловей.

Есть, впрочем, в книге и еще одно трио – на этот раз прямиком из сказки. Это три дочери кузнеца Радима. Девицы эти напомнили мне трех братьев-богатырей с говорящей фамилией Свинец из другого романа Андрея Рубанова – «Жизнь удалась». Типичные архетипические былинные персонажи – и числом именно, что трое – бог троицу любит. И хотя чисто внешне младшая Радимовна Марья мало походит на брутального капитана милиции Сергея Свинца, какая-то глубинная сущность, некая неколебимая душевная твердь безусловно роднит этих столь разных персонажей.

Имеется в «Финисте» и самый настоящий сказочный Змей Горыныч. Правда, голова у него одна, но зато такая страшная, что троится в глазах испуганных местных жителей.

Еще одним отличием романа от сказки является то обстоятельство, что автор не идеализирует своих персонажей. Та же главная героиня, которую в книге зовут исключительно девкой Марьей, далеко не всегда вызывает симпатию (хотя сочувствие – практически всегда). Неземная любовь Марьи к Финисту, ее одержимая погоня за личным счастьем оставляют по себе на земле-матушке заметный и, чего уж там, весьма разрушительный след. Да и в жизни героев-рассказчиков после того, как мавры сделают свое дело и уйдут из ее жизни навсегда, уже не будет прежнего лада и ряда, хотя, кто знает, быть может, это смутное беспокойство, эта незаживающая рана от прикосновения к чему-то большому, живому и настоящему и есть истинное счастье?

Устами одного из героев автор препарирует само имя главной героини: «Дикое имя, что и говорить. Мычащее, рычащее, чрезмерно звонкое, на мой слух – грубое, неблагозвучное, поистине варварское. В нём слышались животная мука и агрессия. Вспомнил: дикари поклонялись идолам, один из них носил имя Мара. Считалось, что это женская сущность, богиня смерти и воскрешения, природного круговорота». Марья у Рубанова – это не столько человек из плоти и крови, сколько стихия, природный катаклизм, олицетворенная страсть.

Главный фантастический элемент книги – небесные птицечеловеки – тоже не выглядят существами высшими, лучшими. Измененный метаболизм и способность к левитации отнюдь не сделали их более мудрыми или нравственными. И там, в парящем городе Вертограде – этом гибриде свифтовской Лапуту и пелевинского Бизантиума – все то же, что и внизу: мышиная грызня за власть, алчность, често– и сластолюбие, однако в придачу к традиционным земным порокам автор награждает своих небожителей еще и неимоверной спесью, чванством и самомнением, раздутыми до такой степени, что с первых же страниц описания летающего острова просто диву даешься, как это он не рухнет под их тяжестью на грешную землю?

Одной из наиболее примечательных особенностей романа – едва ли не главным его достоинством является глубокая афористичность. В процессе чтения руки так и чешутся – выписывать эти короткие (в буквальном смысле – рубленые) и точные фразы – наблюдения над окружающей действительностью, максимы на все случаи жизни. Судите сами:

«Зачем врать, если правда богаче, и ярче, и горячее всякой лжи?».

«То, что не свободно, вообще не может иметь своей истории. Чтобы что-то началось, следует что-то освободить».

«Свобода исходит от земли так же, как свет исходит с неба, как запах исходит от зверя: естественным образом».

«Стыд для того и дан человеку, чтоб себя менять, исправлять и к лучшему настраивать».

«Знали бы вы, как хорошо бывает порадоваться за любимого и верного товарища – много слаще, чем за себя».

«Кто удивлён – тот счастлив».

«Меж людьми и птицами лишь одна связь… И те, и другие – умеют петь».

«Смерть – это тоже рождение, только вывернутое наизнанку».

«В победе не всегда есть правота, а в правоте не всегда есть победа».

«В этом беда всех, кто возражает. Они спасают не мир, а самих себя. Если вершится нечто нехорошее – мало быть против. Мало просто молчать, или пыхтеть, или отворачиваться. Надо противодействовать всей силой, на которую способен».

«Робость нам дана в пользу. Робость удерживает от глупых и опрометчивых поступков».

«Смерть всегда выглядит жалко, уныло, печально».

«Сила только тогда идёт впрок, когда мы не получаем её в подарок, а обретаем сами».

«В юности мы все революционеры, а в старости – консерваторы и ревнители традиций».

«Любознательность прямо восходит к жажде жизни: если ты не любопытен, ты умираешь».

«Обида делает ребёнком любого взрослого человека».

«Слава воина отравлена, тяжела его память, и смерть летает над ним, как птица над собственным гнездом».

Можно сгруппировать эти цитаты по темам, но если прочесть их именно в такой последовательности – в порядке появления на страницах романа, получится что-то вроде конспекта всей книги. Некоторые из них явно противоречат друг другу (например, призыв к переходу от пустых возражений к решительным действиям и меланхолический пассаж о пользе робости), но таков уж рубановский «Финист» – неоднозначный, противоречивый. Не такова ли, к слову, и вся наша жизнь?

Разумеется, все эти простые истины автор изрекает не сам, но вкладывает их в уста своих персонажей. И в зависимости от того, кем они произнесены, их смысл меняется, обретает новое наполнение. Вот старый, битый жизнью скоморох-глумило Митроха замечает: «Есть люди – хуже всякого оборотня». И поясняет: «Каждый князь всегда немного нелюдь. От власти, от денег человек меняется. Сначала внутри, потом и снаружи. А ещё больше меняется, когда загораживается от народа и сидит за стенами. Живёт в уединении, в страхе, в раздумьях, за засовами, за охраной».

Вот девка Марья демонстрирует чудеса безупречной женской логики: «Верить надо в то, что делает тебя моложе». Глупо спорить, правда?

А вот бывалый ратник Иван Ремень делится опытом. Оказывается, стать «мужем крови», т.е. воином нетрудно. «Для этого надо лишь умереть заранее. Обратиться в мёртвого – при жизни. Отринуть все земные привязанности, распрощаться со всеми, кто тебе дорог. Отцепить, оттолкнуть всё тёплое, всё любимое». И тут едва ли кто сумеет возразить. В особенности – средневековый японский самурай.

В некий момент на авансцену романа выходит местная баба-яга – древняя двух-с-чем-то-сотлетняя ведьма по имени Язва: «Чтоб узнать, как устроены штаны – выверни их. Чтоб узнать, как устроена шапка – выверни шапку. Чтоб узнать, как устроена скотина – разрежь ей живот и выверни требуху. Так же и весь мир живой: чтоб узнать, как он излажен – выверни его, мысленно, и узри сокрытое нутро. Вывернуть – значит, выверить, сделать верным. Настоящим. Истинным».

Описанный Рубановым мир еще пребывает в колыбели язычества, однако первые отголоски христианского единобожия уже достигают его берегов. И удостаиваются сокрушительно глумливого комментария от друга и коллеги первого героя-рассказчика скомороха Кирьяка: «Ты сам-то веришь в такое? Сидит один бог – и воет от тоски! Ять некого! Поговорить – не с кем! Единственный сын – и тот упырь, из мертвых восстал!». Ну, что с него, с глумилы, возьмешь?

Отдельная песня романа – его несомненный социальный пафос, то скрытый в подтексте, то выпирающий в контекст. Помимо прочих своих дарований Андрей Рубанов прославился еще и как мастер остросоциальной фантастики (дилогия «Хлорофилия» и «Живая земля», рассказ «Последний ураган»). Как и во второй части своей экологической антиутопии, автор создает в «Финисте» две модели общества: оторвавшихся от земли, отринувших все земное птицелюдей и прочего, «как бы придавленного к земле» человечества. Первых, разумеется, постоянно тянет вниз – к корням, к истокам. Вторые же, наоборот, с тоскою смотрят на небо, полагая, что истинный рай там, наверху. Четко продуманное, выверенное двуединство. Задолго до Рубанова продуманное и выверенное. Не зря в связи с летающим островом мы вспоминали не только Пелевина, но и старину Свифта. Заслуга автора «Финиста» заключается в том, что он как бы вдохнул жизнь в старые мехи – влил в них молодое вино. Прежде всего – благодаря своим героям, каждый из которых, как теперь принято говорить, занимает активную гражданскую позицию.

Рассуждение скомороха Митрохи – этого не то позднего вольтерьянца, не то раннего карбонария – о нечеловеческой или, если угодно, бесчеловечной природе власти мы уже приводили выше. Теперь давайте дадим слово Ивану Ремню: «С той поры и до сих пор я не доверяю и никогда не буду доверять сильным мира сего, князьям, окружённым крепкой охраной, любым гостям из иных, благополучных и сытых миров». «Чем богаче человек – тем больше в нём обмана», – вторит им обоим Иван Соловей. Эпоха у Рубанова, как уже отмечалось, описана дохристианская, однако левая риторика игольного ушка – этого КПП для «кораблей пустыни» определенно маячит на горизонте.

Кстати, о последнем из трех Иванов. Этот персонаж играет в романе особенную, наиболее активную и заметную роль (возможно, потому что действует в самом финале, а конец – он и в Африке делу венец). Иван Соловей ничуть не напоминает своего былинного тезку – мастера художественного свиста. Он вообще крайне редко свистит. Будто знает, что денег не будет. А деньги, точнее, предметы роскоши (особенно – изделия из пресловутого желтого металла) наш герой очень даже уважает. Впрочем, и здесь у него свои принципы: «Иногда – весьма редко – я заимствовал у дикарей результаты их труда, похищал золотые украшения и обработанные самоцветные камни, или, как уже было сказано выше, одежду из меха. Я никогда не заимствовал у бедняков – только у царей, вождей, у вельмож, у тех, кто сыт и благополучен». Словом, не столько тать в нощи – лиходей с большой дороги, сколько благородный экспроприатор экспроприаторов – Робин Гуд пополам с Вильгельмом Теллем.

О романе Андрея Рубанова можно говорить еще и еще, однако пора уже, как говорится, и честь знать. Подытожу все вышесказанное: хорошая книга. Многослойная, многозначная и многофункциональная. Хочешь, носи с собой и используй, как «Цитатник» Мао Цзэ-дуна. Хочешь, гадай по ней, как по китайской «Книге перемен»: настигла житейская трудность, заел быт или еще какая напасть случилась – открывай на любой странице и тычь, не глядя, пальцем. Непременно найдешь подсказку, а то и полновесный добрый совет. Хорошие книги, подобно истинным друзьям, всегда приходят на выручку в нужный момент. «Есть победители, знаменитые и блестящие триумфаторы, а есть те, кто им помогал. Их имена никому неизвестны. Их забывают, про них не сочиняют песен и легенд. Помните: никакой великий подвиг не вершится в одиночестве».