Виталий Щигельский

Шлагбаум. Рассказ

Виталий Щигельский — петербуржский прозаик и публицист. «Автор года 2009» по версии литературного портала «Литсовет». Рассказы, очерки и статьи автора опубликованы в печатных и электронных СМИ, в частности таких как «Мой район», «Час пик» (г. Санкт-Петербург); «Эхо Москвы»; «Королевская панорама», «Одинцово-Инфо» (Московская обл.); еженедельник «Обзор» (Чикаго, США) и др. В 2010 г. в журнале «Сибирские огни» (г. Новосибирск) опубликован роман «Время воды», в журнале «Edita-club» (Германия) — роман «Наночеловек. Политические технологии сновидения». Отдельной книгой в Петербурге издан роман «Обратное уравнение».

 

Вопросы пятилетнего сына оживляют мозг недалекого отца. Заржавевший механизм приходит в движение, и жизнь, казавшаяся раньше такой простой и обыденной, предстает во всей своей неприкрытой "красе".

                                                                      Олеся Янгол

 

— Ну что, брат, вдвоем нам с тобой выходной проводить, — сказал Смирнов-старший пятилетнему сыну Сережке. — Мать на дежурстве.

Они сидели за кухонным столом, накрытым пестрой клеенкой с изображением морепродуктов, и с одинаковым неудовольствием ковырялись в тарелках, наполненных манной кашей, заботливо приготовленной матерью перед уходом на службу.

— А где она дежурит? — спросил Сережа.

Он дорос до стадии задавания всевозможных вопросов, когда знаний об окружающем мире накопилось достаточно, но лежат они в голове кое-как, словно это не голова, а чемодан жены Люды, где есть все, но между этим всем нет никакой логической связи.

— Заступила на вахту.

— Она, значит, вахтер?

— Да.

— А что вахтер делает?

— Как что? Несет вахту.    

— А почему она вахтер?

— Профессий сейчас, знаешь, не много. Особенно важных.

— Сколько?

— Ну ты даешь! Я что тебе, математик?

— Но все-таки.

— Ну, хорошо. — Отец убрал со стола тарелки и принялся наливать в чашки чай. — Их восемь.  Военный, полицейский, следователь, охранник, вахтер и сек… секьюрити.  

— Шесть.

— Чего «шесть»? — Смирнов-старший почесал бритое темя.   

— Я насчитал шесть профессий.

— Я округлил, — нашелся отец.

— А воспитатель в детском саду и учитель, а дворник? — Сережа насупился.

— Это не профессии, так — ремесло, чтобы выжить.

— Что такое «ремесло»?

— Типа промысел. — Смирнов-старший посмотрел на часы и решил положить конец беседе, потому что подбирать правильные для маленького ребенка слова стало трудно, например, отец с трудом удержался, чтобы вместо «промысла» не использовать более подходящее слово «терпила». — Одевайся.

Сережа стянул с вешалки на пол пятнистый водонепроницаемый комбинезон и принялся натягивать его прямо на колготки цвета грушевого джема.

Внимательный папа сразу заметил ошибку:

— Ну что, опять две ноги в одну штанину засунул?

— Ага, — согласился сын.

— Сережа, я говорил тебе, что нас в учебке за такую провинность отправляли в наряд на хоздвор свинарники чистить?   

— Говорил, — прокряхтел сын, выпутываясь из комбеза. — Хочу посмотреть на свинок.

— Не получится. Хоздвор наряду с пищеблоком находится в списке секретных объектов. Зная солдатский рацион и поголовье свиней, можно рассчитать численность комсостава и их семей, до тещи включительно. Понял?

— Нет, — замотал головой Сережа.

«Это хорошо. Некоторые вещи лучше не знать совсем», — подумал Смирнов-отец.

— Папа, я не хочу надевать эти вещи.

Сережа справился с комбинезоном, но от напряжения вспотел, и ему было неприятно ощущать липкий горячий пот на спине.

— Особенно сапоги, — добавил он, не дождавшись ответа. — Они очень тяжелые.

— Это не сапоги, сынок, это берцы. Ты мой сын, и ты должен носить то, что и я, а я ношу берцы и камуфляж.

— Почему?

— Потому что камуфляж в лесу укрывает, а в городе — предупреждает.

— Кого?

— Людей.

— О чем?

— О том, что со мной лучше не связываться. — Смирнов-старший всегда чувствовал себя неуютно в общении с сыном, когда жена Люда была на дежурстве. Он затянул портупею и вложил в кобуру именной газовый пистолет. — Так что обувайся и терпи. Я вот терплю.    

— Почему?

— Чтобы работы не лишиться.

— А ты кто?

— Я охранник.

— А я думал — секьюрити.

— Секьюрити ходят в костюмах. Они и охраняют костюмы. Я же хожу в камуфляже.           

 — А что ты охраняешь?

— Шлагбаум. — Это слово отец произнес с особой гордостью.

— А что это?

— Шлагбаум — это делитель. Людей сейчас очень много, больше, чем нужно.

— Нужно для чего? 

— Для дела. Для счастья. Для общего блага. Но главное — они беспорядочны. Шлагбаум — это такая штука, которая упорядочивает людей. Отделяет. Важное от второстепенного. Нужное от ненужного. Как сельхозкомбайн. Бери выше. В каком-то смысле шлагбаум — это механический бог. Ты веришь в бога, Сережа?

— Не знаю.

— Вот и я не знал,  а точнее, не верил, пока не увидел, как шлагбаум функционирует. Это словами не описать, надо видеть,  — объяснил Смирнов-старший, взъерошив короткопалой, заросшей рыжим мхом пятерней пшеничные волосы сына.  — Давай полезай в машину.

Когда оба оказались внутри шестиколесного «Ура-Патриота», сын задал очередной вопрос:

— Па, а почему ты охранник?

Мотор завелся не сразу, дав Смирнову-старшему время подумать.

— Это одна из самых древних профессий, — ответил отец; если разговор заходил о работе старший Смирнов воодушевлялся, к изумлению слушателей обнаруживая емкий, компактный словарный запас. —  Когда на земле появились люди — миллион лет назад — они были дикие, ходили почти без одежды, говорить толком между собой не умели, вот и возникла потребность друг от друга их охранять. А если посмотреть шире, то все,  что ты видишь вокруг: машины, телеграфные столбы, лопух на обочине, — все нуждается в охранении. Каждой вещи, тем более человеку положено быть в строго определенном, специально отведенном для него месте. Иначе все перемешивается, и наступает бардак.

— Значит, и шлагбаумы всегда были?

Смирнов-старший объехал дыру в покрытии шоссе и с гордостью подумал, что отдаст сына в следователи.

— Всегда, Сережа, всегда. Поначалу делали их из дерева и поднимали руками. Теперь — из железа, а поднимают их умные механизмы.

— А кто опускает?

— Я.

— Значит, пап, ты важнее президента?

— Ну скажешь тоже, — Смирнов-страшний обрадовался и испугался одновременно. — В общем-то, да, но никому больше не говори так, запомнил?

— Запомнил.

— Этого недостаточно. Зуб давай.

— Прямо сейчас?

— Да нет. Это так говорят. Потом. Если проболтаешься, я тебе его выбью.

Сережа прикрыл рукой челюсть.

— Да ты не переживай, — отец хлопнул его по плечу. — У тебя зубы еще молочные — на их месте новые вырастут. И ты тоже станешь охранником, когда вырастешь.

— А я не хочу.

— А кто тебя будет спрашивать?

«Ура-Патриот» миновал знак с перечеркнутым словами «Жилмасс Годзиллово» и вышли на прямую дорогу, ведущую в город.

— А что такое «Годзиллово? — спросил сын.

— Наш элитный жилой массив.

— А что такое «Годзиллово», что такое «элитный» и что «жилмассив»?

— Ну ты, блин, много знать хочешь, — ударил по рулю Смирнов-старший. — Один вопрос — один ответ, это еще понятно. Но если три зараз, тут нужно к мамке.

— Не знаешь, пап. С тебя, значит, саечка, — широко улыбнулся Сережа. — А я вот знаю.

— Чего ты знаешь? Чего? Про мамку, что ли? — занервничал старший.

— Да нет. Про грибы. Поселок «Жилмасс Годзиллово» назвали из-за грибов. Богатый наш край грибами. Всю родину кормит.

В самом деле. По обе стороны грунтовой дороги росли гигантские подберезовики. Их гигантские шляпки раскачивались над тремя элитными корпусами, поднимаясь много выше самых высоких берез.

— А когда они появились, ты знаешь? — хитро прищурился Смирнов-старший — вот, наконец, и он смог задать свой вопрос. 

— Не-а…

— Так и знал, что не знаешь… А я тебе расскажу, — отец вырулил на дорогу, ведущую в город. — Когда-то, когда тебя еще не было в планах, здесь размещались угодья патриарха: дворец, дворня, свечной заводик, ульи. Ходить тут не разрешали. В муравейниках прятались снайперы. Особисты сидели на соснах, как дятлы. Но шесть лет назад на ближайшей железнодорожной станции цистерна немецкая протекла. Тогда все и началось: железную дорогу закрыли, дворец по кирпичикам разобрали и увезли на новое место, свечной завод сдали в аренду, ульи сожгли. А на освободившейся территории наш жилой комплекс начали строить. И тут грибы как пошли! Одни говорят, на цистерне череп с костями был нарисован. Я знаю, конечно, немчура нам всегда гадости пыталась устроить, но в этот раз, думаю, все дело в месте. Место намоленное. Недавно следователь Степанов видел пчелу размером с боевой вертолет…

Сережа спрятал глаза за ладонями.

— Ну ты чего, брат, пчелы испугался, что ли? Ты о хорошем думай. О том, сколько с нее меду будет.    

— Да нет, — уточнил Сережа. — Не нравится мне, что Степанов часто к мамке заходит, когда ты на дежурстве, все зовет за Третье кольцо Малый театр показать…

Смирнов-старший ничего не ответил, но крепко, до хруста в пальцах сжал руль.

Какое-то время они ехали молча. Каждый был готов разрыдаться. И старший Смирнов не выдержал:

— Ну все! Или ты вопросы свои почемучестые задаешь, или мы едем домой.

— Хорошо, — кивнул Сережа. — Пап, а как ты понимаешь, кому открывать шлагбаум, а кому нельзя?

— Это просто, — Смирнов-старший облегченно вздохнул. — Через шлагбаум разрешается проезжать двум категориям лиц. У одних есть спецпропуска. У других двести рублей. Лучше без сдачи.    

— А остальным?

— А остальным нельзя.

— Прямо всем, всем и всем?

Старший Смирнов задумался, говорить ли сыну всю правду. И решил промолчать о том, о чем ребенку было знать еще рано: он всегда поднимал шлагбаум, если в щель между ветровиком и тонированным стеклом просовывалось дуло короткоствольного автомата.

— Пап, а у тебя пропуск или ты платишь?

— У меня пропуск до шестого кольца, — сказал Смирнов-старший с нескрываемой гордостью. — Я ж работаю на шестом.

— А если тебе надо дальше в город поехать, то едешь за двести рублей?

— Нет, — отец нахмурился. — Дальше не еду.

—  Почему?

— А зачем мне туда? — снова соврал Смирнов-старший: за пятое кольцо его уже не пускали. Не было допуска.

«Почему у меня нет допуска? — подумал он. — Я, может, в Малый театр хочу, в буфет?»

И в тот же момент ему сделалось душно и потемнело в глазах, словно грозовая туча опустилась на его бритую голову.

— Па, а как называется тот человек, который работает на пятом кольце? — не унимался Сережа. 

— Тоже охранник.

— Охранник охраняет шлагбаум от другого охранника?

— Что-то ты сегодня задаешь очень много вопросов. Поехали лучше назад. Корзины возьмем, бензопилу — и за грибами. Давно мы супа не ели грибного, что скажешь, Сережа?

— Давно. 

 

Следующую ночь Смирнов-старший не сомкнул глаз. Вероятно, впервые в жизни он мучился. Старшему охраннику Смирнову не давали покоя вопросы пятилетнего сына Сережи…  Его сын, сын его жены вдруг стал задавать вопросы, и не какие попало, а именно те, которыми никогда не задавался старший Смирнов. Никогда…  сколько он себя помнил. А помнил он себя хорошо. Смирнов-старший всегда был одинаков. Он всегда был высок, длиннорук и брит наголо. Всегда носил синие рубашки с короткими рукавами, черные штаны и крепкие берцы. И будучи несовершеннолетним дружинником, и ефрейтором в армии, и теперь вот в охране. И никогда в его голове не крутилось вопросов. Нет, ну какие-то определенно влезали в черепную коробку. Например, к жене: Люда, когда суп готов будет? Или же по работе: мужик, включи голову, ты какой стороной купюру в банкнотоприемник суешь? А теперь они кружили над ним, как рой насекомых над абажуром или как стая ворон из народной песни…

Смирнов-старший чувствовал острую непреодолимую потребность поделиться ими хоть с кем-то. Но с кем попало делиться было  нельзя. Он вглядывался в зеленые и глубокие, словно омуты, глаза Люды, в прозрачные зрачки сменщика Иванова, он пытался поймать и зафиксировать на себе вечно бегающий взгляд следователя Степанова и понимал, что среди жителей элитного жилого массива «Годзиллово» он не может доверять  никому. Оставался прямой начальник. Это был рискованный ход: чтобы ты ни сказал, ты не мог возвыситься до его уровня и стать его другом, но зато мог быть растерт в порошок и развеян с вертолета, похожего на большую пчелу.      

Так случилось, что начальник Михаил Георгиевич Свиридов, по прозвищу «Танк», нашел его сам. Разговор состоялся в тесном кабинете, заставленном коробками с тушняком, водкой и увешанном зимним обмундированием, — в кабинете, похожем на общевойсковую каптерку.

— Хорошо тут у вас, Георгич, — заходя внутрь, произнес Смирнов-старший. — К войне готовитесь?

— Война никогда не заканчивалась, сынок, — хмуро ответил Танк.

— Зачем вызывали?

— Мы готовимся к прямой линии с президентом. Нужен один человек от подразделения. Не обосрешься? Справишься?  

— Никак нет, — Смирнов понял, что настал его час.

— Ты садись — разговор будет важный.

Смирнов сел на ящик с тушенкой, на острый засаленный край — свободного места вокруг больше не было.

— Георгич, я как чувствовал важность момента, даже набросал пул вопросов.

— Че за пул? Зачем пул? Это не бильярд. Один вопрос от имени всего подразделения. Он с охраной ни разу в жизни не разговаривал и, помяни мое слово, больше не будет.

— Но у меня эти вопросы один с другим увязаны. Ответ на один ничего не решит.

— А ты чего решать-то собрался?

— Вопросы.

— Ты это серьезно? Без нас есть кому решать. Твое дело открыть и закрыть шлагбаум.  

— Георгич, здесь вопросы глобальные. Шлагбаум жизненного масштаба. Понимаешь?

— С трудом.

— Понимаешь, у меня один вопрос за другой зацепляется, как товарный состав. Потому если один вагон под откос, то и весь состав под откос.

— Ну давай, начинай, — Свиридов на всякий случай проверил наличие электрошокера в заднем кармане.

Чтобы показаться умнее, Смирнов-старший подпер подбородок кистью и спросил:

— Почему после того, как немецкая цистерна дала течь, землю эту, промоченную немецкой заразой, дали под стройку? И нам там квартиры выделили за ипотеку. А святой угодник сразу уехал. Почему мы живем там наравне с грибами без какого-либо намека на малый театр, не говоря о большом? У нас есть развлекательный центр с искусственным катком на десять персон и гамбургерами с грибами, от которых у меня пучит живот и жена выгоняет меня с постели на крышу. У нас кинотеатр, в котором показывают американские блокбастеры и американские сиськи, в то время как сисек своей жены я годами не вижу. А тут еще сын спрашивает меня, почему я обычный охранник, а не секьюрити, и почему меня не пускают за пятое кольцо, а мою жену со следователем Степановым пропускают и дальше… Георгич… как я это все сыну объясню, если я сам не знаю? Георгич…

— Хватит! — Свиридов еще раз проверил электрошокер и медленно произнес: — Ты можешь не верить, но у меня нет ответов. Даже для себя самого. И у президента нет. Иначе бы мы все жили совсем по-другому. Я не знаю, зачем я терплю все это, но я терплю. А когда не смогу терпеть — пущу себе пулю в лоб. У тебя есть пистолет, Смирнов?

— Газовый именной.

— Ну это для газовщиков. Будь у тебя пистолет, я посоветовал бы застрелиться. А нет пистолета — живи. Сам в свое время помрешь, если политики не помогут ускорить процесс. В общем, живи, найди работу полезную.

— Типа чего?

— Сантехника, например. Это ведь то же самое, что и шлагбаум, только он не мешает, а помогает. Надо ведь кому-то регулировать говноток, чтоб он не накрыл нас, как когда-то Везувий. Мы же не просто в землю, в реки, в озера срем, мы же постоянно срем друг другу в душу.

— Дык, чего, мне это у президента спросить? — уточнил Смирнов-старший.

— У него-то как раз бесполезно, — скривился Свиридов. — Ты у себя спроси. Спросишь?

— Спрошу.

— Ну теперь давай выпьем, — Георгич убрал руку с шокера. — Представляешь, я уже неделю не пил.  

К списку номеров журнала «ЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИ» | К содержанию номера