Вера Стремковская

Дерево. Рассказы

Дерево

 

Я старше, и внешне намного крупнее, но это не мешает нашей дружбе. С тех пор, как Лео помог мне выбраться из сложной ситуации, и справился с этим просто блестяще, мы без конца говорим о чем-то, не замечая времени. И он все чаще удивляет меня оригинальностью идей, и точностью мысли.
Мы познакомились случайно, хотя случайностей не бывает. Все происходит именно так, как должно произойти.
Я сидела на скамейке около узкой и грязной речки, и смотрела, как невысокий парень, одетый во все бежевое, бросает в воду кусочки хлеба, и крякающие утки с треском слетаются, подхватывая корм.
Боковым взглядом я чувствовала, что он следил за мной. Но усердно не подавала виду.
Вдруг он повернулся, и спросил как-бы в пространство: «Который час?».
Кроме меня и уток поблизости ни кого не было, поэтому я сразу ответила: - Мои часы всегда спешат.
- Вот здорово, - приветливо улыбнулся он, - вы хотите опередить время?
Так уж получилось, что мы оба живем словно-бы не в своей эпохе. Это нас и сблизило.
А еще мы пишем книгу. Каждый свою.
Лео не расстаётся с большой синей тетрадью со смятыми уголками, заталкивая её в тесный рюкзак, чтобы сразу же достать, когда необходимо срочно записать что-то.
А я пишу по другому. Мне нужно собственное пространство.
Небольшой домик с бассейном в цветущем саду, - это и есть то самое
пространство, необходимое мне для творчества.
Иногда я сижу в комнате, размышляя об очередной главе, и горько плачу, поддавшись настроению написанного.
Но вот выхожу к бассейну, и, вглядываясь в прозрачную голубизну, не могу удержаться от соблазна дотронуться до нее рукой. И от прикосновения к прохладной свежести воды, меня охватывает такой водоворот непостижимого желания жизни, такое дивное чувство прорывается внутри меня, с такой силой, что я с трудом заставляю себя отойти, и записать все, потому, что это и есть самое важное, неповторимость мгновения. 
И если получается точно уложить каждое слово в как-бы прорастающую ветку фразы, то я испытываю настоящее наслаждение, это доставляет мне радость. Мне нравится так писать.
Но в том, что пишет Лео, есть своя особенная тайна. И каждый раз, когда он читает мне какой-нибудь отрывок,  хочется поднять голову, и вздохнуть глубоко-глубоко.
Лео снимает уютную студию в старинном доме на окраине города. Я часто засиживаюсь там допоздна, так что возвращаться приходится дежурным транспортом.
И всю обратную дорогу, пока я еду в пустом и полусонном автобусе, и даже потом, когда чищу перед сном зубы, я продолжаю наш бесконечный мысленный диалог.
К этой прогулке мы готовились давно. Ждали, когда засветит солнце, и по-настоящему потеплеет, чтобы почувствовать, как набирает силы очнувшаяся от холодов земля, увидеть свежую клейкую листву на деревьях.
Небольшая полянка на окраине густого леса будто мягкое покрывало, гостеприимно приготовленное кем-то для нашего пикника.
- Остановимся здесь, - Лео бросил рюкзак около срубленного ствола. Светлое в срезе дерево приятно пахло смолой.
Одним рывком снял с себя рубашку, обнажив мускулистое тело, закатал до колен джинсы, так что стали видны крепкие икры ног, и, стянув тяжелые ботинки, остался босиком.
Словно прислушиваясь к происходящему, зашагал в сторону наполненного тайнами леса.
Изумрудная трава стелилась ласковым ковром, с глубоко запрятанными в нем внезапными мелкими камешками, или обломками веток.
- Ой! Он слегка подвернул ногу, наступив на что-то колючее. Неожиданная боль пронзила насквозь.
И вдруг почувствовал, что происходит что-то невероятное, странное, даже пугающее.
Тело медленно вытягивалось, и крепло. Он уже не видел, и почти не помнил ничего. Только эта голубая высота занимала мысли. Качнувшись, он оторвался от земли, и без разбега побежал вперед, сам не зная куда.

Я развернула квадрат купленной накануне бумажной скатерти в красные и белые клеточки, прижав его к земле длинным багетом хрустящего хлеба, и двумя бутылочками минеральной воды. Зеленые листья салата все еще хранили капельки воды. Сыр пах свежим молоком, а тонкие ломтики копченого лосося источали ленивую томность. Желтые салфетки сложены на уголок.
Лео это понравится, я уверена. Но где же он?
Прошло уже много времени, а его все нет.
Мало-помалу меня охватило смутное чувство беспокойства.
Телефон Лео валялся рядом с одеждой, так что звонить ему было бессмысленно. Но я, зачем-то, проверила включен ли он.
Рядом с рюкзаком неизменная синяя тетрадь. На обложке неровными буквами написано: «Книга хорошего человека».
Я пролистала рукопись. На первой странице рисунок густого леса. Дальше следовал текст, которые я посчитала невозможным читать, но вдруг увидела мое имя. Оказывается, Лео записал наш последний диалог, причем сделал это очень детально, и обстоятельно. Эта его скрупулезность, и то, с каким трепетом, и вниманием относится он к нашим беседам, удивила и растрогала меня.
Странный шум не давал сосредоточиться. Я обернулась.
Взору открылась удивительная картина.
Высоко вверху звенели стройные стволы деревьев, словно натянутые струны, все вместе, с неким даже восторгом. Чтобы хорошенько разглядеть происходящее мне пришлось задрать голову. И Лео, вот именно Лео был среди них, он был одним из этих стволов.
К собственному изумлению зрелище это совсем не испугало, и не поразило меня. Напротив, вдруг стало очевидным и понятным, что ради таких вот удивительных мгновений и стоит жить, и нельзя упустить чудесную возможность побыть деревом, узнать высоту, стремиться вперед, познавая новые ощущения, новые вершины, покоряя повседневность, и привычность.
Знание это, и особенно то, что постичь такое дается не каждому, утвердило меня в мысли, что теперь-то я  уж точно не могу представить свою жизнь без такого вот воплощения.
- Не бойся, - услышала я чей-то мягкий, но с повелительными нотками голос, - я сделаю тебя деревом, потому, что ты принадлежишь этой земле.
Заложив за спину руки, тесно прижимаясь к массивному стволу, передо мной стояла странно одетая женщина, в цветастой просторной юбке, и коричневом, плотно облегающем, расшитом блестящими украшениями  жилете.
Многочисленные бусы разной длинны дополняли наряд.
- Ты познаешь чудо свободы, и движения, - продолжала она, - славы, и высоты. Ты- дерево, ты принадлежишь этой земле, у тебя есть корни.
- Но я родилась не здесь, попыталась объясниться я, и назвала место моего рождения, далеко далеко отсюда. Это, однако не повлияло на происходящее.
Она подошла совсем близко, так что я смогла услышать ее легкое дыхание, и различить тихий, волнующий шепот.
Женщина заговорила на непонятном языке. Ни одного слова этого заклинания разобрать я так и не смогла.  Резким движением она вдруг воткнула мне в шею, поблизости с выемкой ключицы, небольшую иголку с шариком на конце. И я почувствовала, как стало вытягиваться мое тело. Я стала расти, и испугалась этого, но в то же время мысленно успокаивала себя, что все еще можно вернуть обратно, стать тем, кем я была раньше.
Тело мое, однако продолжало выдвигаться. Женщина  воткнула мне еще одну маленькую иголку в бок. И я совсем перестала замечать все, что осталось там внизу, и видела только кроны деревьев, перемещающийся, бегущий лес.
Я росла и росла, став наконец высоким деревом, и, чуть качнувшись назад, сразу же побежала вперед. Даже не знаю, откуда мне было известно, что именно так нужно начинать движение.
Я устремилась туда, где бежали такие же как я деревья. Поначалу это давалось мне с трудом, но постепенно напряжение исчезло, отпустило, и я успокоившись, стала рассматривать бегущих впереди.
Оголенная спина какой-то незнакомой женщины, одетой в дорогое богатое платье, привлекла мое внимание. Но неожиданно она остановилась, и занялась своим нарядом. Она стала заметно уменьшаться, терять высоту, пока, в конце-концов, исчезла из вида.
А я все бежала, стремилась вперед. Я свободно дышала, наслаждаясь простором и высотой.
Я — дерево!

Gift


Gift - подарок (английский)
Gift - яд (шведский)
Gift - быть женатым, замужем (шведский)
Перемещаясь по комнате между лампами и огоньками, под музыку любимой Италии, где она когда-то была так счастлива, и с голосом Паваротти, который тянет из самого нутра, как раз оттуда, где сейчас так гулко стучит волнение, обида, желание, гордость (все они, вместе взятые, стучат и просятся на волю, в свой час и черед), она чувствовала - происходит что-то очень важное.
Хотя, по-прежнему не с кем разделить это ощущение торжественного начала в каждой ноте, в дыхании зарождающейся весны среди серого февральского непроглядного дня.
Я не знаю, что ты имеешь в виду. - Написал он, и она прочла это рано утром, когда наступивший день обещал так много, а именно - встречу после долгого промежутка молчания и его, словно уползания под раковину, под панцирь, когда вдруг все стало просто и легко.
И они договорились пообедать вместе, как раз сегодня, и она приготовила борщ...
Столь прекрасно начавшееся утро с треском разорвалось пополам, как ненужный конверт, строчками этого письма: «Ты наверно думаешь о такой истории между нами - мной и тобой. Но я не могу сейчас»...
Я только что пережил огромную, глобальную, выкорчевшую меня любовь, которая кончилась так печально, и хотя она (эта любовь) - уже труп, и в морге, но я все равно еще люблю ее, цепляюсь за каждый день и за каждый час, чтобы пережить вновь.

Поэтому я был бы просто сумасшедшим, если бы погрузился в еще одну романтическую историю. Я просто не переживу и попаду в психбольницу.
Мы можем быть с тобой друзьями, но не более того. Не жди от меня романтики. Я решил тебе сказать все это, чтобы ты не была разочарована потом. Вот так. И если ты теперь отменишь приглашение на обед, я пойму.
Она написала не сразу, а после некоторой паузы, поместившей теперь в темноту, вглубь сознания, что-то очень болезненное, отчего застучало внутри живота и стало трудно дышать.
Она ответила, что не имела в виду никаких таких романтических историй, а просто предложила ему, как и договорились ранее по телефону, написать вместе книгу или рассказ.
А идея такая: мужчина и женщина встречаются на работе, но там они не принадлежат друг другу, они просто работают вместе.
И, лишь когда они возвращаются с работы каждый к себе домой, то начинается их другая жизнь, у них есть «тайный сад», куда можно прятаться: и они много разговаривают по телефону, пишут друг другу длинные письма, ходят вместе в оперу и на концерты, встречаются и говорят о чувствах...
Но на работе они по-прежнему делают вид, что живут жизнью посторонних людей, никто и не догадывается, что у них есть тайна.
Так длится их параллельная жизнь до того момента, когда надо решать — или соединять эти две жизни вместе, или поступить как-то иначе?
А как? Что ты думаешь об идее?
И никаких предложений любви – о, нет. Разве писатель или автор пишет протокол своей жизни? Ведь писать рассказ и проживать жизнь - не одно и то же. Не стоит так трагически воспринимать, что мы останемся друзьями. Для меня это нормально.
Приходи на обед, - написала она, - я жду тебя, буду рада видеть.
(Det finns ingen GIFT i min soppa) (шведский)
В моем супе нет яда
В моем супе нет женитьбы.
В моем супе нет подарка.
Пойми теперь, что она имела в виду, ведь не расшифровывала, а просто написала так.
А потом не знала, куда девать себя в этом неуюте чувства быть отторгнутой еще до постижения. Поскольку, не успев узнать что хранит ее душа (яд, подарок или женитьбу для него), он уже отверг, открестился.
Слезы текли по щекам, как освобождение от того самого, едва родившегося чувства, к которому он не захотел даже прикоснуться.
Стало тихо и пусто в комнате, где еще так недавно торжествовали ноты ожидания и радости.
Приготовленный с вечера обед показался тяжелым и ненужным.
Она трижды (как апостол Петр в судный день) пожалела, что отправила ему это письмо. Не надо было отвечать совсем.
Пусть бы оставался со своей меланхолией и любовью, и избавил ее от всего этого, чтобы не знать, не чувствовать себя какой-то попрошайкой, не того калибра снарядом для оружия, и чем только еще, просто не чувствовать теперь всего этого.
Не понятно вообще - кого он любит больше: поглотившее его целиком чувство тоски или ту замужнюю женщину, с которой они прожили половину счастливых года, а потом она не рассталась со своим мужем, как обещала... Но он все еще любит ее? Свою ли любовь к ней, или конкретного человека? Ах, все это теперь уже так не важно...
Она открыла гороскоп и прочла: Сегодня вы кажетесь наивной и доверчивой, и этим захочет воспользоваться какой-то человек. Но давайте вместе пожалеем его. Потому, что настанет время, и вы обведете его вокруг пальца, и заставите быть себе полезным.
Слова эти, как ни странно, попали в самую цель.
Она внезапно почувствовала, что голодна - ведь не завтракала и не хотелось вовсе, а теперь открыла холодильник и достала холодную курицу. Давайте вместе пожалеем этого человека (в данном случае эту курицу)!
И (gift) подарок, так прилежно согреваемый в ее сердце ожиданием встречи, приготовлением обеда, на который впервые пригласила его, и он как-то сразу согласился - этот подарок обернулся в одно мгновение чем-то другим, пока еще не ядом (gift), но чем-то странным, не легким, отторгаемым организмом.
Ну и что - выдержу. Накормлю его супом, не жалко. И потом пусть все идет туда, куда задумано... Значит - просто не мой человек.
Искусство соблазнять посторонних — красивая же кофточка, и как хорошо сегодня укладываются волной золотистые волосы...
Может быть, написать ему, чтобы не приходил? Так трудно смириться со всем этим.
Но получится, что и правда приглашала в любовь, а когда узнала, что не туда попали, то и тарелкой супа не угощу... пусть уж есть этот свой суп и проваливает. Так даже лучше.
Если человек - мужчина, так оберегает свое разбитое сердце и не чувствует, как жизнь повернула пластинку, а продолжает все еще петь свою песню, хотя и музыка уже совсем другая, если он так погружен и так жаждет испить до самого дна свою меланхолию и печаль - то пусть...
Разве можно жалеть свое сердце для любви? Разве мало в нем места тому, что вызревает, не просясь, и рвется наружу, и чем больше отдаешь, тем больше получаешь, и тем бессмертнее сердце твое, в способности любить и быть любимым.
Но границы: вот тут могу, а дальше не жди, это - нет и нет...
И в назначенный час, когда она расставила на скатерти в гостиной красивые тарелки и свечи, и зажгла лампы, и включила диск Паваротти, он прислал записку по электронной почте: Я только что проснулся, очень долго спал, еще болен и чувствую себя плохо, так что приду в полтретьего или в три. Извини...
И она ничего не ответила в этот раз. Но поняла - история все-таки будет написана...
И села к компьютеру, и открыла новый файл...
Судьба активно участвовала в этой постановке. От нечего делать, или из чувства вредности: специально для них - здесь и сейчас:
Улице был предан оттенок отвратительной сырости - дождь вперемешку со снегом, в доме оглох и онемел телефон, камнем свалившийся на журнальный столик, и комната заполнилась громким голосом Паваротти, уступающим разве что пилящему звуку электрогитары соседа за стеной со странным именем Инген (никакой — шведский) и фамилией Реклам (реклама — шведский) на входных дверях.
В эту самую минуту он стоял под ее дверью и набирал номер кодового замка - увы, безответно (телефон-то оглох и онемел!), и тогда он прокричал ее имя под окном.
Но разве можно было конкурировать с Павароти? Еще и больной притом, с температурой?
Вот и уехал обратно на своем велосипеде, и написал ей письмо: что сожалеет, опоздал, поздно проснулся, потому, что болен, принял душ, выпил кофе и выкурил сигарету, и купил по дороге две булочки с кремом — семлюр (от немецкого «Семля» - лакомство у шведов перед постом до Пасхи, из лучших сортов муки, как блины у русских на масленицу) — себе и ей.
И приехал к ней, а ее не было дома, и что может быть ей необходимо было срочно куда-то уехать, или она рассердилась на его вчерашнее письмо, но лучше бы она сказала о своих чувствах, лучше всегда говорить.
Ведь дружба с преодолением препятствий - как у Вонегута в книгах...
И она набрала его номер и позвонила.
- Как же так? Я не выходила из дома и жду тебя.
- Но я приезжал... И тебя не было.
- Это недоразумение. Я не понимаю.
- Сожалею, но я не могу больше. Я болен.
- Сплошное разочарование.
- Да, но в другой раз... Когда я буду здоров...
- Тогда я возьму этот борщ и приеду к тебе.
- Нет. Подожди, я буду через 15 минут...
И она надела куртку и вышла к дверям встречать его, раз уж так все встало в крутую оборону против них.
И жизнь победила судьбу.
И он растворился в тепле и уюте ее комнаты: какие красивые картины у тебя на стенах, а это кто? Бетховен? А это? Моцарт, Лист, и дом окутал его, и насытил, и наполнил любовью, и она взяла иголку, снимай-ка свитер, и починила рукава (это из Чехии, я там был несколько лет назад), и заштопала дырку на носке, он так легко снял и просто дал ей – на. И она то пыталась это сделать прямо на ноге - зашивай, и весело засмеялся — ты все чинишь... Почини меня тоже... И уходя, обнял ее молча, и так они стояли долго-долго обнявшись у порога.
А дальше? Что еще не затронули мы в рассказе? Подарок... Яд?
Во сне мы не чувствуем боли,
Но боль не дает мне уснуть...
И ветер так жалобно воет,
Что, кажется, может задуть
Свечу на столе, и не ходят
Часы, остановлен их бой,
Когда все застыло в природе,
И сковано долгой зимой...
Но утро обещано внове,
И свет проникает сквозь тьму,
Навстречу чудесной любови,
Где жизнь побеждает судьбу.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

К списку номеров журнала «ЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬ» | К содержанию номера