Юлия Долгановских

Из книги стихотворений «Латынь, латунь и катехизис»

 

Полностью с  книгой можно ознакомиться по ссылке: http://promegalit.ru/modules/books/download.php?file=1469242942.pdf

 

ТЁТЯ ГРУША

 

Расцветали яблони. Игрушки

с ёлки синтетической убрав,

смотрит исподлобья тётя Груша

на восьмиметровый свой анклав.

 

Где-то там заветный выход к морю —

через спальню, кухню, коридор —

но трясут хрущобу страсти Трои!

Пашка, сын, и Ленка Зимогор,

 

наградив рогами Ермолая —

мужа Ленки, местного царька —

раздразнили свору: не смолкает

псовый лай с подъездных баррикад.

 

День за днём, под грохот канонады

и костров немеркнущий огонь,

дом уходит в землю. Не разгадан,

охраняет дверь педальный конь.

 

...Лист кленовый над Одессой кружит.

Поплыли туманы. На трико

капает слезами тётя Груша.

Море близко. Счастье — далеко.

 

СТАРИННЫЕ АНГЛИЙСКИЕ ПЕСЕНКИ

 

 -1- 

 Дядюшка Сэмюэль Филлз

и тётушка Эмили Доу

не выхо-динь-ди-линь из,

не дохо-динь-ди-линь до.

 

Рамки превыше всего —

строг, но прекрасен багет.

Ах, как звенит Рождество!

Ах, почему же нас нет?

 

Дрогнет под снегом карниз,

птица покинет гнездо.

Сэмюэль (динь-ди-линь!) Филлз

и Эмили (динь-ди-линь!) Доу,

 

взгляд неподвижный храня,

смотрят со стен на меня.

 

-2-

Сокрыт туманом бересклет,

под бересклетом спит скелет —

со счёту сбился, сколько лет

не ел, не пил, не пел.

 

Сжимает грудь земная клеть,

истлели крылья — не взлететь,

и пруд заросший обмелеть

за столько лет успел.

 

Сто сорок новых лебедей

глядят на новых королей,

и лишь трудяга-муравей

еловую иглу

 

несёт без всяческих затей

в свой дом, но жулик-воробей

хвать муравья! — и, ей-же-ей,

проглотит на лету.

 

Сегодня жив, а завтра — нет,

пройдёт сто сорок долгих лет —

и надо мною бересклет

раскинет сеть ветвей.

Но будут над рекой лететь,

в тумане крыльями белеть,

и песню эту будут петь

сто сорок лебедей.

 

* * *

Январь приварен намертво к реке,

покрытой коркой льда и слоем снега;

бинтом привязан накрепко к руке,

оставшейся без дела, налегке,

и ручке тяжело по строчкам бегать.

 

Вселенская — всё лень! — напала ржа,

безбожно зубы сводит от улыбки

дежурно-новогодней — не разжать! —

бокалы продолжают дребезжать

над всякой дребеденью, и убытки —

 

минут, часов, стихов, и проч. и проч. —

хрустят, как сор вчерашний под ногами,

который выметаю утром прочь.

...Маячит за окном немая ночь,

пустой листок измучен оригами,

 

стучит в висок оскольчатая мысль —

нагая прошагает и угаснет,

и вот уже рассвет — понур, землист,

а белый лист всё так же бел и чист,

и оттого заведомо прекрасен.

Стихов не получилось, не смогла.

Напрасно я с дремотой воевала.

Элегию бумаги и стола

меняю на эклогу одеяла.

...Опять январь. Спала бы да спала.

 

АКЫНОВО

 

Унылая пора — очей очарованье!                         

Дохнул осенний хлад — дорога по утрам               

идёт, мыча, в туман — и не узнать заранее,         

что день грядущий мне, тебе, ему и вам.              

 

На Ленина рога развесили трамваи,

электрик сплинанул — обрезал провода

и создал тишину. Акын Джамбул Джабаев      

баюкает домбру у входа в Дантов ад.

 

Трамвайные пути пройдя до половины,                     

поймёшь, что жизнь — обман. С чарующей тоской    

курлычут журавли, летят усталым клином —              

пора, мой друг, пора! За тучкой золотой                     

 

я больше не ездок — пойду искать по свету    

мою святую тайну, мой вересковый мёд.         

Я — памятник себе! Карету мне, карету!            

/а Марья Алексевна пускай закроет рот/

 

...Земля давно не шар, а форма чемодана —     

сплошная теснота и духота. Ничто

не ново под луной — эй, няня, где стаканы? —   

налить чернил навзрыд и расписать центон.        

 

СТЕКЛЯННЫЙ ШАР

 

глянь-ка слякоть и туман

обложили шар стеклянный

ватой тихо и темно

месяц вынул из кармана

 

ножик и вспорол подклад

старой шубы дедмороза

вздрогнул дрыхнувший полкан

на него свалилась проза

 

жизни сразу в трёх томах

профиль фас и те же сбоку

жаль что крыльями махать

не умел премудрый окунь

 

ибо крыльев не имел

ибо рыбья сила в жабрах

плавай плавься на мели

упражняйся в разных жанрах

 

проживи хоть тыщу лет

глянь-ка в небо шар стеклянный

над парижем пролетел

бульк и в гиппокрену канул

 

SIMULACRUM

 

Я не люблю собак раёшного формата.

Мартышкины очки — масштабность подавай! —

мне давят мозжечок (раёк и здесь, ребята).

Свобода или смерть? — пугает Уругвай.

 

О темпора моя! — что Тулу, что Оттаву

волна волнует раз, на два — уже сожрёт.

Плешивый попугай прокаркает — отрррава! —

и выплюнёт зерно. Оно и прорастёт —

 

заколосится ржа, коснётся снулой тучи,

холодным остриём на сотню мелких солнц

расколошматит свет, и тени невезучих

кораблик увезёт под именем «Сaisson».

 

Широкая корма, а русло Стикса — узко,

обвалы берегов всё чаще и всё злей,

старик закинет невод и вытащит моллюсков,

но жемчуг мелковат для позапрошлых щей.

 

...Темнеет. В глубину неонового неба

пер-асперо-адастры бросают якоря.

Ну что ж, летим домой, дружище Агамемнон,

неуязвимый мой собачий симулякр

К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера