Пригоршня праха. Стихотворения

***

Как мысь бежит по лапчатым ветвям,

скрываясь от бездушного прицела,

 

как воин хана, мчащий по степям,

в награду ждет нетронутое тело,

 

как Ярославна плачет над рекой,

как Игорь-князь зализывает раны,

 

так серым волком я меняю страны,

в надежде тщетной обрести покой…

 

***

Сжимает горло ржавое кольцо,

чужая смерть выходит на крыльцо,

 

оркестр играет траурную муть,

пойдите на хуй! Дайте отдохнуть.

 

Горят зрачки невиданных зверей,

пугает скрип несмазанных дверей,

 

и снова смерть выходит на крыльцо,

и снова душит ржавое кольцо…

 

***

                          Самуилу Ароновичу Лурье

 

От тела отделяются шаги,

безропотно во тьму стекает тень,

а сон и явь – извечные враги,

ползут из ночи в сумеречный день.

 

Намеренье – попытке не чета.

Успех и неудача – близнецы.

Последний вдох. Последняя черта.

Итог подсчитан. Сходятся концы.

 

***

                        Сергею Александровскому

 

Давайте так: пусть слово дико,

но мне ласкает слух оно.

Девичий стан бредет безлико

и лезет в мутное окно.

 

Но мы предтеч не забываем,

иль это только снится мне:

лицо, как вымя под трамваем,

в туманном движется окне.

 

Придумать новое не в силах,

не в силах старое забыть,

мы ковыряемся в могилах,

а в чистом поле волчья сыть

 

пойдет направо – песнь заводит,

налево – сказку говорит,

и кот ученый рядом бродит,

и что-то странное твердит.

 

В бараний рог судьбою скручен,

он рвёт когтями тишину,

 

а волк, похмелием измучен,

тоскливо воет на луну…

 

***

Я снова стремлюсь в никуда ниоткуда,

не ведая жалости, боли и слез,

хрипит, задыхаясь, распятый Иуда

и прячет улыбку спасенный Христос.

 

И демонов грустных печальные лики,

и ангельских полчищ ликующий вой,

проклятья, мольбы и беззвучные крики

остались давно у меня за спиной.

 

Вот так и иду в никуда ниоткуда,

к своей равнодушен беде и судьбе,

готовый повиснуть в петле как Иуда,

не нужный давно ни тебе, ни себе…

 

***

                                    Иммануилу Великовскому

 

Печальные глаза и нежные изгибы,

прохладные тела русалок и ундин…

 

Забытые судьбой во мгле янтарной глыбы

застыли на бегу, а я бреду... Один.

 

Наперекор судьбе. Не ведая закона.

Времён, пространств и тел стряхнувший кандалы.

 

…Оболганная дочь Ехидны и Тифона

пытается взлететь с крошащейся скалы…

 

***

Все мы пишем об одном и том же,

подбирая разные слова.

 

Так бомжиха плачется о бомже,

так пшеницу душит трын-трава,

 

так звучит, бессмыслен и невнятен,

говорок исчадий мастерских…

 

Насажав на лист чернильных пятен,

графоман выблевывает стих…

 

***

Ревет верблюд, шумит ковыль,

щебечут в небе птичьи хоры,

а где-то загребают пыль

кривые ноги Терпсихоры.

 

Я ж, укрепив свой скорбный дух,

страданьем, благостным и чинным,

нимфоманических старух

ножом строгаю перочинным.

 

И наяву или во сне,

в чем, впрочем, разница – не знаю,

присев на грязном валуне,

я трепещу и проклинаю.

 

А между тем, пришла весна.

Потом прошла. Июль. Морозы.

Опушка. Волчий вой. Сосна.

Бабья надрывные неврозы.

 

А вот и осень. Стынет кровь.

Поэт сбегает из Олонца.

И про любовь поет свекровь

альтернативного чухонца…

 

***

 

                            Марку Шухману

 

Культями машет пьяный инвалид.

Кто виноват? Еврей. Точнее – жид.

 

Идет-гудет на сломанных ногах

слепой рапсод, в прохожих сея страх.

 

Ведет жену безрукий в синема.

А мне-то что? Я не сойду с ума.

 

Покрыл туман лесов, полей и рек.

Плюёт в прохожих добрый человек.

 

Летают птицы. Капает помет

с небес. Должно быть, кто-нибудь помрет.

 

Служенье муз не терпит суеты,

а записался ль в добровольцы ты?

Абрек кинжалом режет газыря.

Встает над миром новая заря.

 

Везет корабль чуму из дальних стран.

Шумит камыш. Сгущается туман.

 

И струны рвёт в предчувствии конца

облезлый бард с ужимками скопца…

 

 ***

 

                                    Собаке Баскервилей

 

1.

Страдает печень. Рушатся мозги.

Тоска. Темно. Не видно Божьей зги.

 

Болит душа и в теле тоже боль,

но помогает выжить алкоголь.

 

Мой кенотаф, прохожий, обойди.

Земля намокла. Лег туман. Дожди.

 

Болота. Топи. Тина. Пустота.

Мычит скотина. Видно – неспроста…

 

2.

Бежит дорога. Рвется шум колес.

Летит, горя, по следу адский пес.

 

Пускает пули пламенный стрелок,

но не изменит будущего рок.

 

Убить собаку – подвиг невелик,

рыдает демон, пряча в лапах лик,

 

старуха машет ржавым топором,

старик впускает души на паром…

 

***

Не хочет тело больше мне служить,

а ум без тела не желает жить.

                     _ __ __ _

 

Туман и холод, холод и туман,

везет корабль чуму из дальних стран.

 

В гниющем теле корчится душа,

саму себя терзая и душа.

 

Везет корабль из дальних стран чуму,

белеет парус, рухнув на корму.

 

Душа стремится вырваться из пут,

мгновенья нет – распалась связь минут.

 

Разбил компа?с угрюмый капитан.

Везет корабль чуму из дальних стран…

 

***

                                    Вяч. Иванову

 

Тяжесть души неподъемна для тела,

тела темница душе надоела

 

и разбежаться желают они,

скучно считая последние дни.

Тело ласкают надмирные струи,

липнут к холодному лбу поцелуи.

 

Мрачен и грязен Харон. Не спеша

в ветхую лодку садится душа.

 

***

Пригоршня праха, мыслящий тростник,

земная персть томится в кандалах,

 

под грузом страха сжался и поник

неустрашимый в прошлом вертопрах.

 

Плывут черты безглазого лица,

обломки рук мелькают в темноте.

 

Тускнеет в ожидании конца

слепая тень на выцветшем холсте.