Галина Лазарева

Эмигрантская лирическая. Стихотворения

ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРИЧЕСКАЯ


 


                                    В попугайном пестром гаме, с вискарем и калачом


                                    Буду жить я вверх ногами и не думать ни о чём.


А. Городницкий                                                                                                                                                   


 


Как по мутному по горю, по зеленой по тоске,


Уплыву я к синю морю на дюралевой доске.


За бортом оставлю беды, память выброшу в моря -


Уж уеду, так уеду: отдавайте якоря.


 


Рубану сплеча по детству, по непрожитой себе,


Окаянному наследству, неприкаянной судьбе,


Над ошметками поплачу, раны чёрные прижгу,


И пойду ловить удачу на далёком берегу.


 


Огляжусь, офигевая – здравствуй, мачеха моя,


Заграница золотая, неродимые края;


Ходят строем, аты-баты, кого хочешь выбирай –


Три коалы, два вомбата и зеленый попугай.


 


Не до жиру, быть бы миру, быть бы дому да деньгам –


Сотворю себе кумира, брошу мир к его ногам;


Чтобы хлеб всегда был с маслом, чтобы кофе с молоком,


Солнце красно, небо ясно, и не думать ни о ком.


 


 


 


Пронесу земное бремя, посажу свой райский сад,


Прыгнет время, клюнет в темя – и привет тебе, вомбат.


Для чего все это было, чьи дела, кого вина,


Приюти меня, могила, объясни мне, нахрена...


 


Тишина. Земля сухая. Мама. Бабушка. Прости.


Я лежу, не выдыхая, пятачок зажав в горсти.


Души в небо улетают, сверху гаснут голоса,


И березка прорастает через ребра в небеса.


 


ТАРУССКОЕ


 


Не держи ты меня, мама, пусти меня,


отними от своего, мама, вымени;


не вяжи меня к подолу заклятому


ветром ласковым, кострами-закатами,


летом ягодным, рассветами росными –


я уже большая девочка, взрослая…


 


Я в траве лежу, кузнечик пиликает,


вьётся поле кружевной повиликою,


разливается кипреем да мятою,


гладит облако метёлкой мохнатою,


синь медовая в глазах, да полынь в горсти…


мама, что же ты творишь, говорю, пусти!


 


Ай, кровиночка моя, да разве ж я держу?


я нисколько не держу – под тобой лежу;


хочешь, выйди, погуляй, погляди на свет,


мне удерживать тебя и резону нет:


сколь ни рваться тебе прочь, сколь ни рыпаться,


всё равно ко мне вернёшься ты – выспаться…


 


***


А комната была светлым-светла…


Как будто жизнь, непрожитая нами,


Весенним витражом в ажурной раме


Возникла вместо пыльного стекла;


 


А между побелённым потолком


И редкими решётками оконца


Беспечный луч полуденного солнца


Скользил небесным лёгким челноком,


 


Такую ткань узорную творя


Из воздуха, как патока, густого,


Что нить судьбы вплелась в её основу,


И каждое несказанное слово


Впаялось в память каплей янтаря.


 


ПОЛНОЛУНИЕ


 


Свет мой, икринка, лягушачья спинушка,


               Спи до весны, не кручинься, Иринушка…


                                                                                   А. Тарковский


 


Не придумала ведьма слов от залётных стрел…


Забытьё проклятое – прочь из груди рывком.


Била боль в ребро, и растерянно ты смотрел,


Как в лягушачьих тонких лапках дрожит древко.


 


Ох не брать бы тебе меня – ну а как не взять,


Как не сгинуть в болотном мороке тёмных кос…


Рукавом взмахну – и озёрная ляжет гладь,


Обрастёт пером невесомая птичья кость.


 


И могла б остаться, так ты ведь хотел скорей,


Человечье дитя, глупыш – на себя пеняй…


То не кожа моя полыхает в печном нутре,


То горит огнём твой нечаянный зыбкий рай.


 


Окатило мне память жаром – живой водой,


Истлевает плоть, обнажается суть вещей;


Мне теперь – туда, где мой истинный, вечный дом,


Где ночей не спит, всё тоскует по мне Кощей.


 


 


ПРОБУЖДЕНИЕ


 


Капели звон – печальная клепсидра


апреля. Капель четкий переплеск.


Под полусонным пологом небес


на ложе потревоженного мира


взошла весна. Ее неверен шаг.


Ее рисунок нежен и наивен.


Взгляни, как ветви вытянула ива –


дыханья просит дерева душа.


 


Застыли дали в пелене туманной,


манит озер задумчивая муть;


нагой земли лазоревую грудь


ласкает ветер – нежно, неустанно,


и наполняет паруса Тристана,


к Ирландии направившего путь.


 


***


Женщина пела: «ну хочешь, я выучусь шить?»,


а я говорю: ну хочешь, я выучусь ждать,


вышивать дождём по стеклу, тосковать в тиши,


а детей… детей у нас точно не будет пять.


 


Говорю: за порогом лес, а за лесом даль,


а за далью снег, а за снегом всё синь да синь,


прогляжу глаза, и ветрам отсчитаю дань


золотой монетой осенних родных осин.


 


Говорит: послушай, мы выстроим новый дом,


там, где берег крут, где река рукавом легла,


верный пёс, в очаге огонь, да поля кругом…


А мне видится чёрный ров да сырая мгла.


 


Говорю: построй, говорю: постой, погоди,


покажи скорей – и дом, и очаг, и пса,


напиши, да так, чтобы стало тепло в груди,


нарисуй, да так, чтобы в это поверил сам.


 


Говорю, только речь ручьём утекает вниз,


на луга, где разрыв-трава, на слепую гать…


всё слова, слова, тростниковый тревожный свист


на ветру, что дани моей не захочет взять.


 


КИТАЙГОРОДСКОЕ


 


              Переулочек, переул…


A.A.


Скрюченный переулочек,


Стёжка, неровный шов…


От колокольни к булочной


Ровно шестьсот шагов.


 


«Не урони» – шептала я


Черной реке стекла;


Полночь пришла, усталая,


Стрелки на лбу свела.


 


Под ледяною коркою


Веточка – на излом,


Свёрнуты пальцы тонкие


Под неживым углом;


 


Выгнуло, переклинило:


Из-под горячих век


Киноварью рябиновой


Каплет в застывший снег.


 


Больно душе оттаивать


Мёрзлой порой такой –


Воздух звенит цветаевской


бешеною тоской;


 


Полно, не плачь, не велено


Плакать в моём раю…


 


Белую колыбельную


Нынче


тебе


спою.


 


***


как пролететь, не упасть, проскользнуть по краю


памяти, песни, прошлого… задыхаясь


ветром, глотком ледяного ночного света,


всем существом в себя принимая Это…


 


это – как сталь клинка, что под сердцем стынет,


это река,  что пределом легла рябине,


слышишь… слезой кровавой исходит крона,


гроздья на дно осыпаются с тихим стоном.


 


что ж, собирай по крохам, плати по счёту,


встань соляным столбом за спиной у Лота;


жди, замерев, отравы, тоски, потери


веры: но разве не этого мы хотели,


 


разве не к этой влаге склонялись низко;


счастье не патока; горький у счастья привкус,


привкус разлук, русалочьей смертной пены,


серых теней на белых от горя стенах.


 


гладкость лица означает, что есть изнанка,


вот и держись за измятый подол Ананке,


крепче держись, ибо что ещё остаётся


ровно на полпути от луны до солнца…


 


КОЛЫБЕЛЬНАЯ


 


Спи, мой любимый, долгий ждет сон и вещий.


Осень засыплет листьями дни и вещи,


Шар золотой коснётся земного края –


Мир шелестит и дышит, звенит и тает.


Воздух сгущен закатный, и явь дробится


Пеной морской: успокоились звери, птицы,


Рыбы, драконы, горы, моря и реки.


Я поцелую ресницы твои и веки,


Песню спою, на лоб положу ладони…


Ветер ковыльный, звездный туман, и кони


Тихо переступают во мгле лучистой…


Спи-засыпай, мой ласковый, лучший, быстрый,


Сильный, упрямый, прямой, непростой, негибкий –


Радугой над тобою моя улыбка,


Пологом голос, и руки – крылом лебяжьим;


Ночь пролетит, проснемся и снова ляжем.


Нас не разнять, мы слиты в одно – родимый,


Спи, моя радость, годы проходят мимо,


Нас не касаясь: время отныне наше –


Не расплескаться винам в небесной чаше,


Не расплестись корням в подземельной толще:


Буду любить все глубже тебя, все горше,


Оберегать, высматривать острым взглядом…


Спи, мой любимый,


Я буду рядом.


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 

К списку номеров журнала «ВИТРАЖИ» | К содержанию номера