Борис Кокотов

Чучелы. Стихотворения

Star ё


 


П. Слуцкому




Для того придуман был Малый Вред,


чтоб несли в починку свои меха


обыватели этой равнины сред


не-нерусской –  матрица неплоха,


но поскольку сараи гниют впритык,


а столпы вповалку, а скот гуртом,


исподволь внедрился Большой Кирдык


и всерьёз маячит Велик Облом.


 


Скорожилы верят в Сплошной Булшит,


шины жгут, глотают всякую дрянь.


Просвербит шалава птеромоскит,


а ему из каптёрки вопят: табань!!


Сочините нам байку с хорошим концом


про ремонтников в белом, про сан ремо...


Ты снесёшь в утиль десять пар канцон,


я пущу под прессу star ё моё.


 


Чучелы


 


Как едко пошутил таксидермист,


дуреешь, ошиваясь среди чучел.


Живой пример такое отчебучил


(учили ж: не умеешь – не берись!),


что мог бы лишь заядлый манекен


себе позволить, рявкнув: шашки к бою!


нафарширован дымчатой душою,


с походным ранцем, в робе до колен.


Но тот, кто деловито зачинал


в пробирке неизвестного солдата,


спохватится: щетина жестковата


и вместо глаз стекляшка, не опал.


 


* * *


Мы, экспонаты, знаем: мир не розов


по обе стороны сверкающей витрины.


Почем фунт лиха всякий отморозок


постигнет, в неродные палестины


намылясь: самомнение трофея


встречает пыль и лампы вполнакала –


вот и влачим-с, овально, как камея,


на белый свет разинувши хлебала.


Безрадостны гастроли по обмену


(врут – с миссией, на деле – по заданью):


затормошат, прощупают, проденут


кольцо в ноздрю или пришьют задами


друг к дружке, словно так оно и было


задумано завистливым изгоем,


а мы – молчок: пусть тешатся, дебилы,


покуда им обзор не перекроем.


 


Болеро


 


живя с попутного ветра женой


с её отраженьем в тройных зеркалах


с её улыбкой ланчем ночной


сорочкой скомканной впопыхах


c picture-in-picture вуголкахглаз


c i-love-you в угольке уст


с пучком уклончивых перифраз


с её подругою (в смысле?) – oops!


с её подругой на другом конце


провода (wireless goes as well)


с непосредствамностью оправдавшей це


ль с её роялем в сто тонн децибелл


с опозданиями возведенными в принц


ип с беспечностью ставшей дог


мой под шорох вставных ресниц


с её акцентом японский бог!


 


живя с попутного ветра женой


обнаружишь однажды – порыв утих


ланч несъедобен хоть падай хоть стой


где металось трюмо коченеет триптих


каждый божий день болеро-равель


с подругой в партере как на посту


what-a-pleasure! гудишь как усталый шмель


а в ответ летальное i-love-you-too.


 


Хочешь?


 


Хочешь пройти сквозь стену? – пройди, а потом вернись,


чтобы забрать с собой то, что принадлежало:


в соседней камере точно такая жизнь


как и здесь, но приходится жить с начала,


а не с конца, к чему твой аватар привык,


неторопливо листая книгу справа налево.


Там не читают таких безнадежных книг,


когда покупают чипсы в seven-eleven.


 


Хочешь согнуть из проволоки маленького скрипача?


Лучше согни горниста – этот не отличает.


В шелковом алом галстуке ластится алыча


к дымчато ароматной пачке цейлонского чая.


Ласковое сокровище, искреннее как нарыв


детской любви, цветущей за выдуманной стеною.


Хочешь пройти насквозь? – пройди, а потом умри


треснутой грампластинкой под судорожной иглою.


 


Калевала


 


Кругозор захламлен предметами, прочей попсой.


Персонаж посещает школу, женится, заводит детишек,


постепенно приходит к мысли, что он не вполне живой:


дышит искуственно так, как маститый писатель пишет.


Литгерой понимает, что модная повесть о нем


растиражирована сверх всякой меры:


у джека, который построил карточный дом,


в глазах кровавые мальчики-кхмеры.


Имярек соглашается с тем, что какая ни есть,


экзистенция  слаще, чем самая пышная ода:


даже сводка погоды сойдет за благую весть,


если верить, что есть у природы плохая погода.


по шуршанью листов, по шершавому смеху из зала.


Тут кричи не кричи: где обещанный эпилог?! –


дальше или жоржсанд или, коль повезет, калевала.


 


Домотканное время


 


Жизнь самовитых людей умещается в восемь строк,


энтропия растет – в этом мы разошлись с маймонидом,


наблюдатель давно обмелел, но все еще смотрит в глазок,


что-то кропает в блокнот с весьма озабоченным видом.


Пылевая модель мирозданья; масштаб – бесконечность к нулю,


мутагенный  фонарик, магнит, канцелярская скрепка.


Что происходит с предметами после того как наблю


датель роняет монокль и поет караоке с нетребко?


Трудно ответить крестьянину на кардинальный вопрос


(после столетней войны нетафизика в страшном загоне):


плохо растет энтропия, но раз уже к слову пришлось –


прошлой весной мужики разогнали навоз в фазатроне!


Стоит ли тратить усилья на поиск причины причин


в необитаемых, богом забытых окрестностях кварка?


Чу! домотканное время пришло наконец из почин


ки и теперь ковыляет по кругу ни шатко ни валко.


 


 


"Да скроется тьма"


 


Выключателем щелкнешь – зажжется дуга,


вольт сощурится, хмыкнет гальвани...


я любил наблюдать тараканьи бега


в коммунальной замызганной ванне


с ядовитою пшикалкой в нервной руке


привиденьем застыв на пороге,


а со стен осыпались в осклизлой тоске


– шепелявы, шустры, шестиноги –


и неслись врассыпную, хитином шурша,


как разбитых часов шестеренки,


за вонючую тряпку, под сломанный шкаф,


в инфернальную слива воронку.


их водою поил прохудившийся кран,


их облупленный грел радиатор...


Я любил наблюдать как спешит таракан


вдоль трубы в полумрак ноздреватый,


где отыщется щель или грязи кайма,


что послужaт защитой искомой.


мне случилось понять: если скроется тьма –


нет спасенья душе насекомой!


На гашетку шипучей отравы нажав,


распыляя плюющийся конус,


вижу тех, кому некуда больше бежать.


 


Я и сам больше с места не тронусь.


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 


 

К списку номеров журнала «ВИТРАЖИ» | К содержанию номера