Satanito

 

«Забрызган чем-то кармы веер

И над могилой плачет Клевер»

А.Grey 

В этих условиях только черновой набросок возможен,

Чтоб не забыть.

А.Grey

 

Жаркие лучи полуденного солнца яркими потоками заливали отвесные берега горной реки. Её бедра пестрели полями и виноградниками, бескрайними равнинам и лугами, плотными зарослями деревьев и кустов. Этот вид замыкали величественные вершины гор. Их грозные спины горбились под тяжестью облаков. Их макушки едва проявлялись, сверкали на солнце белыми колпаками сквозь сизую, дымчатую вуаль. Их плечи поросли сосновыми лесами и спускались длинными долами, словно рукавами платья, до самых подошв. Пастбища и лес, поражали воображение нежной зеленью, контрастировали с бездонным холодом пропасти. После суровых мрачных утёсов взор с благодарностью отдыхал на лугах и скромных деревенских хижинах, ютившихся вдалеке. Дорога стремилась за горизонт, обменивалась новостями с тропинками, что пробегали мимо; сплетала и тянула длинную нить за собой.

Сатанито сидел на камне в придорожной пыли и отдыхал. Он достал из холщевой сумки половинку засохшей горбушки и небольшую фляжку с водой, обычный для него обед. На добавку насытился бескрайним ландшафтом, откинул голову и устремил взгляд в облака.

Ничто не держало его там, откуда он шел, и ничего не манило туда, куда направлялся. Таковой была его жизнь, а он в ней мало что выбирал. Родственников никогда не видел. Кроме своей матери никого не знал, да и её едва помнил. Потому и не мог догадываться, к какому странному роду он принадлежит. Подобного на всей Земле не отыскать. По-настоящему и родом это не назовешь, скорее выродом.

…Давным-давно один странствующий монах повстречал на своём пути монашку. В те времена – лихие, разбойничьи. Вместе идти не так боязно. Вот и решили разделить путь на двоих, пока не разойдутся их божьи тропы. Шли несколько недель кряду. Делили еду и грелись у костра,

 

пока не расстались. Когда монашка добралась до взгорка, с которого виднелись стены женского монастыря, цель её путешествия, почувствовала что-то неладное. Покружив вокруг обители ещё несколько дней и поговорив с торговками и местными прачками, монашка с ужасом поняла, что беременна. Пришлось под вымышленным предлогом очередного паломничества, снова отправиться в путь. Дошла до ближайшего городка, там устроилась помогать по хозяйству на постоялый двор. В назначенный срок разрешилась мальчиком, оставила его ближайшему приюту и вернулась в свою обитель. В приюте никто и не подумал справиться об имени младенца. Да имени, впрочем, и не было. Знали только, что роженица принадлежала монастырю Святой Анны1 (Saint Anny). Потому приютские служки сразу окрестили малыша Сатани. Целыми днями мальчик так кричал и плакал, что все местные обитатели согласились, имя оправдано и плюнули трижды в его сторону. Прадед Сатанито не унаследовал смиренного духа своих родителей, напротив, с детских лет в него словно бес вселился. Своим буйным неугомонным характером он доставлял немало хлопот приюту. Сатани и сам страдал от этого. Потому, лишь только исполнилось ему тринадцать лет, — сбежал. С малых лет воровал. Подрос — стал грабить и убивать. Жизнь вел беспутную и безрассудную. Закончил в луже собственной крови, после пьяной драки, да так и не узнал, что у него есть сын. Появился тот на свет совершенно случайно: проведённая ночь с девицей лёгкого поведения закончилась для неё беременностью с последующими родами, как это ни странно в подобной ситуации. Девица при родах умерла, ребёнок же оказался в приюте…

До ближайшего городка оставалось несколько часов пешего ходу. Но приближающаяся ночь заставила Сатанито совершить привал до утра. Местечко он выбрал хорошее. В стороне, подальше от дороги, рассыпалась куча валунов, а два огромных серых бульника2 торчали из-под земли как громадные клыки дикого кабана. Между ними соорудил кострище. Обнес его каменной цепочкой, чтобы зола и угли не разбегались в стороны. В лесу, пока позволяло солнце, собрал малиновый, ежевичный, рябиновый лист и сломал две крепкие рогатины. Из горной протоки нацедил воды и повесил котелок над огнём, не забыл притопить можжевеловой веточкой собранный лист ко дну, так гуще заварится. Огонь отпугнёт диких животных, а отвар придаст сил и притупит голод. Сейчас бы горбушечку пря-

 

ную, сытную, но хлеба не осталось ни крохи. Сатанито достал фляжку, сделал несколько глотков. Бросил пару веток кедровника, чтоб отогнать комаров и прочую мошкару. Устроился на траве, подсунув при этом котомку под голову. Не в первый раз небо служило ему кровлей, лес стенами, трава — ложем. И сон на пустой живот. Усталость после дневного перехода взяла своё и он быстро заснул.

…Дед Сатанито, напротив, полностью унаследовал натуру своих родителей, и судьба его ничем не отличалась от «папашиной». Уже в пятнадцать лет угодил на каторгу за разбой с убийством. Будучи удалым и видным, ещё в первые свои годы в остроге он закрутил любовь с мирянкой, нелегально приносящей каторжанам вино. Роман сей не продолжился долго. Молодой каторжанин заболел чахоткой и умер. Мирянка же родила сына и назвала его Сатанот…

Сатанито проснулся как обычно с первыми лучами солнца. От ночной прохлады знобило, одежда промокла от росы, всё вымокло. Голодный, дрожащий, как было собрался, и быстро зашагал в направлении города в надежде согреться быстрой ходьбой. Солнце торопливо стремилось в зенит, а Сатанито в город. Через пару часов он заметил на горизонте очертания зубчатых стен. Они тугим браслетом сжимали дома, таверны, рынки, замки, площади и улочки в одну живую каменную руку, которая крепко держала и устремляла ввысь тонкую иглу. Это — шпиль храма. Его вершина своим остриём словно пронзала полотно в попытке пришить небо к земле. За тем показались ворота. Распахнутой, вечно зевающей глоткой они втягивали пришлых, чтобы напитать город новыми силами, и изрыгали уходящих, уже высосанных и обглоданных.

Стражники на первой пригородной заставе даже не удостоили взглядом проходящего мимо них Сатанито, до того безобидно выглядел этот молодой человек. Скорее всего, он был принят за паломника — калику3, с его котомкой, палкой в руке и маленьким котелком у пояса. На кожаном ремешке, что крепился на кольце от рыбачьей сети, перевясло4 впивалось в бедро. При каждом шаге котелок издавал скрипучий стонущий звук и стукал о ногу выше колена, своим краем точно попадал в набитый синяк – следствие долгой ходьбы. На это юноша не стал обращать внимание, так как все его мысли уносились в сторону еды, а запах свежеприготовленной пищи проникал в ноздри и, казалось, мог довести до обморока. Чем дальше тянула за собой серая масса людей, тем острее чувствовался этот запах.

 

Запах потребности пищи, запах насыщения сводил с ума, заставлял быстро и расчётливо взвешивать данность с реальными возможностями, при этом толкал на необдуманные поступки и ложные выводы. В таких случаях, как обычно, есть два выхода: украсть, или наняться на разовую тяжёлую работу. И то, и другое особо не радовало. Первое связано с опасностью остаться не только без рук, но и без головы, а на второе почти не оставалось сил. Но первым подвернулось второе.

Впереди на дороге, по которой двигался основной поток, Сатанито увидел толпу зевак: что-то произвело затор и перегородило путь. Люди сгрудились, мешали друг другу пройти, сталкивались, рассыпали на колею зерно и овощи, домашний скарб и товар, ещё больше затрудняя движение. Товарки и носильщики ругались между собой, погонщики кричали на скот, жены выговаривали мужьям, мужья покрикивали на жен, а младенцы благим рёвом жаловались на весь белый свет. Тачки и повозки разом встали и полностью закупорили горло дороги. Пришлось пробраться сквозь толпу и подойти ближе. Сатанито тут же увидел нагруженную товаром подводу5. Подле неё лежала кобыла, вся в мыле, пене и потовой соли, закатив выпученные глаза. Её ноздри неровно подрагивали, дышала она с хрипами и свистом, все медленнее и затяжнее, пока совсем не перестала. Наверное, от непосильного труда с ней случился сердечный приступ. Торговец же, хозяин подводы и лошади, сам стоял с таким видом, будто и его, вслед за животиной, хватит удар.

Сатанито смекнул быстро:

— Два талера6, господин.

— Что? Каких ещё талера? — отозвался торговец, ничего не понимая.

— Лошадь, господин, — не унимался молодой человек, — два талера и я уберу её!

— Добавлю ещё два, если утащишь и бросишь её в яму, — и со вздохом продолжил, — на погост.

— Хорошо, господин, — заверил юноша и в поклоне протянул руку, ладонью к верху.

Торговец, молча, но не без участия, принялся развязывать кошель на поясе.

Только после того как ладонь ощутила холод дорогого металла, Сатанито, не стал терять времени зря, нырнул в толпу зевак и нашёл троих. Такие же, как он оборванцы, к тому же не прочь заработать. На рабочего дело найдется, на голодного кусок сыщется. Договорились. Один из них побежал за

 

верёвками, другие принялись волоком стаскивать ещё горячую тушу лошади с проезжей части. Пока торговец снимал упряжь со своей лошади, работяги отодвинули подводу в сторону, при этом пустили вход доски, палки и камни, собранные на обочине. Наконец затор устранили — дорога открылась. Сатанито с подельниками обвязали верёвками копыта лошади, и каждый за один конец потянули тушу волоком в сторону кладбища.

…Отец Сатанито, Сатанот, хоть и недолго, но был одарен материнской любовью. Мать-мирянка доставляла и продавала вино в острог, тем самым зарабатывала на хлеб. Так что её ребёнок был одет и обут. Он, даже, выучился читать, писать и считать в приходской школе для бедных. Сравнительно беззаботно Сатанот достиг пятнадцати лет, когда в тот год разъярённые пьяные каторжане убили его мать за чересчур сильно разбавленное водой вино. Горе и тяжесть утраты Сатанот перенес в одиночестве. В одиночестве выкопал могилу. В одиночестве похоронил мать, в одиночестве напился в тот вечер кислого вина, а на утро встал и, не оглядываясь, всё в том же одиночестве покинул поселение…

Сатанито и сотоварищи тащили волоком павшую лошадь вот уже третий квартал. Кожа и плоть животины понемногу стирались о песок и обочины. От этого один бок разорвался, за тушей потянулся широкий кровавый след, издающий гудящий звук: целый рой мух облеплял его и ещё столько же мельтешило в воздухе. Как оказалось, яма, к которой они направлялись, находилась на другом конце города. Прохожие и просто снующий туда-сюда люд с интересом разглядывали пришлую компанию. Ещё через квартал из порванного бока стали вываливаться кишки. Запах дармового обеда быстро учуяли бродячие собаки. Их стая вереницей двигалась за «похоронной процессией», чавкала и шлёпала по кровавому следу. Такой погребальной мистерии не была удостоена ни одна лошадь доселе: четверо разношерстных бродяг, кряхтели, но упорно тянули верёвками тушу с разорванным боком, из которого вытекала кровь вперемешку с внутренностями; дюжина бродячих псов жадно подъедала ещё тёплую падаль, время от времени огрызались и щерились друг на друга из-за куска плоти, псы перепачкались и забрызгались кровью; несметное количество мух роящейся сферой окружало людей, лошадь, собак.

…Сатанот отправился, куда глаза глядят. Что делать — ума не приложил, не думал. Разбоями, грабежом и просто воровством промышлять он бы не смог: с детства с опаской обходил подобную публику, да и мама, дабы уберечь сына от доли каторжной и жизни малопохвальной, часто и подолгу разговаривала с ним на эти темы. Так и засели они в его голове. Ну, а после всего, что случилось с матерью, Сатанот и вовсе воз-

 

ненавидел «работников ножа и топора». Значит, предстояло искать честную и, скорее всего, тяжёлую работу и кров над головой. На первое время у него было небольшое количество денег из тех, что мать откладывала на чёрный день, а может, и на похороны, а может, и на будущее сына. Как теперь узнаешь?

Сатанот брёл через поля, луга, леса, и ничто не мешало ему думать о безрадостной своей судьбе. Лес, море трав, чистое небо, ласковое солнце — всё вокруг умиротворяло, успокаивало, лечило. Он шагал, не торопясь, и если случались на пути озеро, ручей или река, то он непременно задерживался. Отдыхал, купался, просто дремал, наслаждался царящей вокруг гармонией, становился частицей этого прекрасного целого. На десятый день, когда на горизонте показалась мельница, он настолько опустошил свою голову, насытился и излечился природой, что бодро зашагал навстречу людям, напевая с детства знакомую песню:

Мать с отцом ломали руки.

Народился я на муки.

Я беспомощный кричал,

Словно бес меня качал.

Я раскидывал ручонки,

Разворачивал пелёнки,

То угрюмый взор упру

В мир, что мне не по  нутру7.

Так, под бодрую мелодию он спустился вдоль поймы реки в сторону пригорка. Пробрался сквозь заросли орешника и терновника и вышел к подножию. Воды реки обегали холм и попадали в мельничный пруд, останавливались на какое-то время, подхватывали рябью сухие листья, ласкали донными руками травы и водоросли, затихали, а затем бурливым пенным потоком, стремительно скрывались в лесных зарослях, унося за собой тревоги, мысли и мгновения, и, в то же время, постоянно, ежесекундно напоминая о себе то шлепком рыбы о плёс, то шумом упрямой стремнины, то клокотом и бормотанием гальки. Неиссякаемая бурлящая энергия. Ещё немного и показались строения, по-хозяйски подбоченившись, они устроились на другой стороне взгорья. Колесо мельницы крутилось медленно, не торопясь, лопасти её булькали, хлюпали и извлекали глухой плеск. Десяток шагов. Вот уже и протоптанная дорожка, ступенями приглашает спуститься во двор. Людей во дворе мельничного хозяйства Сатанот

 

не встретил, и поэтому направился к маленькому домику, что пророс прямо сквозь холм, где, скорее всего, и жил мельник. Громко стукнул в дверь несколько раз и стал ждать...

Как только добрались до последнего заведения на краю города, пестрая лошадиная похоронная процессия решила передохнуть. Сатанито оставил троих своих подельников с усопшей в окружении собак и мух, и направился в кабак за пищей. Там он купил добрый кусок вяленого мяса, сыр, разных овощей и на оставшиеся деньги вино, чем не сказано обрадовал ватагу горемык, которые поджидали его. Они, взмыленные и запыленные, сидели в придорожной траве, рассматривали свои ладони и хвастались друг перед другом величиной и количеством мозолей, ссадин и синяков. Руки дрожали от перенапряжения, когда передавали кувшин по кругу. Вчетвером они сделали по нескольку глотков и продолжили путь. Оставалось уже недалеко до огромной ямы, куда скидывали павший скот, чтобы потом сжечь.

— Трактирщик сказал, что нужно пройти вверх по улице до площади, потом зайти за погост, а там уже не далеко, — громким голосом указал Сатанито и туго намотал верёвку на руку.

Часть собак насытилась и отстала, но остальные продолжали сопровождать «похоронщиков» и подъедать внутренности бедной кобылы. Мух стало ещё больше. За городом к похоронной компании присоединились ещё и птицы. Некоторые из них, чувствуя, что на пиру все равны и им ничто не угрожает, уселись на тушу лошади, и принялись отрывать клювами куски плоти.

Наконец взору предстало само кладбище. Участок, обнесенный каменой оградой, кое-где с выбоинами, издали походил на сад. В этом саду жизнь не собирала свой урожай. Напротив, в этом саду главенствовали тишина и покой, а несметные холмики, гряды, надгробия, каменные плиты и изваяния наталкивали на мысль, что все люди — гости в этом мире. Вот и обходная тропа до глубокой животной ямы, за ней вал, за валом яма. До неё оставалось каких-то полтысячи шагов. Компания остановилась в тени кладбищенских каштанов, чтобы глотнуть вина перед последним рывком.

…Дверь отворила молоденькая, симпатичная девушка с открытым и улыбчивым лицом, в простом платье с вышивкой, на вид чуть младше Сатанота. Острым горящим взглядом, с любопытством, но совсем без испуга, она разглядывала нежданного гостя. Тот, волнуясь и мешкая, стоял на крыльце.

— Здравствуйте, вам кого? — спросила девушка, она в то же время собрала пряди на голове и скрутила их в незатейливый узелок.

 

— Мне бы… может, работа, какая… переночевать бы, — сбивчиво отвечал Сатанот, и, смутившись, замолчал совсем.

— Подождите здесь. Сейчас отца позову, — и, оставив открытой дверь, удалилась вглубь дома. Сатанот остался ждать и слушать освежающий плеск мельничного колеса с терпением и надеждой.

Вскоре послышались шаги, и в дверном проёме появился хозяин мельницы. Мужчина, высокий, крепкий, отряхивал одежду, покрытую белой пылью, от чего, казалось, все вокруг окутывалось теплой мучной пеленой.

— Здравствуйте, … Я ищу работу… кров… — начал было Сатанот по второму кругу.

— Здорово, мил человек. Откуда к нам пожаловали? — не дожидаясь, когда парень закончит, вступил в разговор мельник.

— Из города я… из поселения… там родился, там и жил…

Хозяин жерновов немного подался вперед, делая вид, что прислушивается к стуку зубчатого механизма, но в то же время внимательно рассматривал паренька. Тот сбивчиво отвечал на вопросы.

—… Теперь, вот, ушёл… мать схоронил… один теперь... ищу работу…

Мельник помедлил ещё немного и наконец, решил:

— Проходи в дом. Как звать-то тебя? ...

«Похоронщики» преодолели последние метры, скинули многострадальную тушу в яму, чем всполошили стаю ворон. Птицы разлетелись в разные стороны и огласили своими криками окрестность. Компания отошла в сторону до тех пор, чтоб не чувствовался запах. Все устроились и расположились, чтобы начать «поминки». Сатанито достал вино и еду, поровну разделил и призвал приступить к честно заработанной трапезе. Через пару часов, когда уже стемнело, компания развела костёр и распевала удалые песни, все дружно потягивали вино.

Сатанито не пел. Он сидел рядом с костром, молчал, держа в руках полную чарку вина, и ни о чём не думал. Сегодня уже не осталось ни сил, ни желания на грустные мысли о том, как жить дальше. Будет день, будет и пища. Периодически он засыпал, сидя у костра, потом возвращался от шума компании, потом снова и снова проваливался в сон. Ему даже что-то смутное виделось в эти промежутки забытья, но он не старался запомнить, что именно. В конце концов, он свалился на траву там же, где и сидел. Пустая чаша выпала из рук. Костёр приятно согревал спину. Сатанито крепко заснул без снов.

…Хозяина звали Вертиго, а его дочь Аби. Поначалу Вертиго оставил Сатанота своим помощником за еду и кров, а там, мол, видно будет, понаблюдаем, присмотримся. Сатанот работал честно. Выполнял в основ-

 

ном тяжёлую работу, коей на мельнице было в избытке. Грузил и разгружал крестьянские повозки, таскал мешки с зерном вверх на мельницу, сверху вниз уже с мукой, складывал и укладывал, устранял неполадки, чистил жернова, убирал, сгребал и разгребал мусор, носил воду и помогал по хозяйству. Время летело незаметно, и полгода прошло для него в трудах праведных. Наступила зима. И хотя в эту пору мельник спокойно мог обойтись без Сатанота, он все же оставил его. Выгонять жаль, да и втроём зимовать веселее. Приглянулся мельнику этот покладистый работящий юноша, а Аби и вовсе расцвела за это время. Но больше всех происходящему радовался сам Сатанот: ему нравилась и мельница, и Вертиго, и дочь его. Зимой свободного времени хоть отбавляй. Вместе они коротали вечера, болтали и через некоторое время уже почти всё знали друг о друге. Сатанот рассказал им свою короткую и грустную историю. После этого полюбился мельнику и его дочери ещё больше. Прошла зима, наступила весна — пора любви в природе и Сатанот с Аби стали заглядываться друг на друга. Первое время, стесняясь и тайком, но потом всё смелее и смелее. Их тянуло друг к другу. Работы между тем на мельнице прибавлялось, но Аби всё чаще находила повод быть рядом с Сатанотом. Часто они вместе делали ту работу, которую раньше выполнял один, а потом уже и он помогал Аби по хозяйству. Вертиго заметил тягу молодых друг к другу. Но своего отношения к этому не выказывал. Было непонятно, одобряет он выбор дочери или напротив. Впрочем, пока дальше взаимных симпатий отношения молодых не заходили. Никто не торопил события. Всё шло своим чередом, не забегало вперед и не обгоняло время, которое зримо отмеряло мельничное колесо…

Сатанито проснулся от шума птичьей драки: две вороны не могли поделить между собой кусок, оставшийся после вчерашней трапезы. Протер глаза и огляделся. Вокруг, кроме ворон, — никого. Костер догорел и остыл. Вчерашние собратья разошлись, кто куда и даже не разбудили его. День наступил новый, а проблемы остались те же. Нужно идти в город, как-то добывать хлеб насущный, и он побрёл по вчерашней дороге, вычерченной засохшей кровью и кишками по нежной зелёной траве. Вскоре он вошёл в город и побрёл по улицам. Разницы не было, он все равно не знал расположения домов и улиц. Не знал, что и где найдет, не знал, чего ищет. Главное не попадаться на глаза стражникам и вербовщикам, держаться подальше от выгребных канав, куда сливались нечистоты, остатки со стола и сновали свиньи, да не угодить под колёса повозки или телеги. Куда идти? Куда свернуть? Все дороги в городе, как правило, приводят вовсе не в Рим, а на рынок. Туда и попал Сатанито в конце концов. Городской воздух де-

 

лает свободным, но не от чувства голода. Хотелось вина и мяса. Запахи, исходящие и сочившиеся от съестного со всех сторон, зажигали и воспламеняли его аппетиты. Но денег не осталось, а работёнка не подворачивалась. Конечно, можно было что-нибудь стащить, но подходящий момент не появлялся, а рисковать не хотелось. На обед с кувшином вина Сатанито всё же заработал: разгрузил подводу с томатами. Он сидел в таверне и думал: «А что дальше-то?» Монет осталось ещё на чарку. Сатанито без колебания с ними расстался, лучшего применения всё равно не найти. Из кабака он вышел слегка захмелевший. На улице темнело. Нужно было думать о ночлеге.

…Наступила осень — пора сбора урожая и деревенских праздников. На один из них решили пойти все вместе. Аби с детства бывала на деревенских гуляньях. Отец брал её всегда с собой, чтобы не оставлять одну на мельнице. Сатаноту увидеть это празднество предстояло впервые.

Погода стояла отличная. Солнце по-прежнему трудилось: питало силой и теплом землю, растения и плоды, сушило сено и кочки, обжигало глину и превращало грязь в пыль, выжигало мелкую траву и красило листья. Легкий, все ещё тёплый ветерок сдирал с деревьев самые яркие лоскуты, складывал в причудливый узор и расстилал собственноручно сотканный мягкий ковер. Кусты и заросли предоставили ветви на откуп насекомым. Неугомонные пауки с неимоверной скоростью сплетали свои паутины, и всякий проходящий, не замечал, попадал в их сети и, ворча и отплевываясь, срывал липкие ловушки.

В приподнятом настроении парочка незаметно для себя дошла до деревни. Жители собрались на поляне возле леса. На берегу реки сколотили большой стол и срубили скамьи. Пригласили странников и музыкантов, монахов и певцов. Одни делились новостями, другие узнавали и радовались, реже огорчались. Крестьяне вываливали на столы пищу и питие. Поодаль поставили столб с висящим на веревке старым горшком и с завязанными глазами, гонялись с палкой за воображаемым чертом из крынки. Удары сыпались то по столбу, то по веревке. Удачливые разбивали горшок с пяти, а то и больше ударов. Если земля с горшка попадала на ноги и обувь, знать, предстоял долгий путь, на рукава — удача в посевной и сборе урожая, земля на животе сулила прибавление в семействе, а на голове — счастливую старость и долгие годы. Потому эта забава вызывала радость, беззаботность и особое предпочтение у местных жителей. Детишки под руководством более старших и смышленых сновали по округе в поисках хвороста, сухих веток и палок разных размеров, валежника и попросту

 

 

поленьев, чтобы сложить из них большую нодью8 для тепла и кострище для освещения. Чем больше будет костер и выше взметнётся пламя, тем удачнее будет год и богаче урожай. Кругом горели костры, звучала музыка, смех, радостные крики.

Гулянье входило в самый разгар. Сатанот и Аби присоединились к всеобщему веселью. Разгорячённые вином и танцам, в ту ночь они кружились в хороводе, шутили, играли и смеялись до слёз. Вдруг Аби визгнула: «Догоняй!», подхватила подол платья и со звонким смехом бросилась наутёк. «Ну, куда же ты, Аби?». Сатанот едва отдышался после танца, но схватил кувшин, сунул фрукты за пазуху и бросился в погоню за мелькающими пятками.

Рано утром они, счастливые и влюблённые, вернулись на мельницу. А примерно через три месяца, к началу зимы, Аби точно знала, что беременна. Для всех остальных это оставалось тайной…

Сатанито бесцельно бродил по ночным улицам города и размышлял о своей неприкаянности. Как все устроено у него? Всегда и всюду, сколько себя помнил, он был один и одинок. Пожалуй, только небо над головой, да земля под ногами были его постоянными спутниками. А Бог? Странно, но он никогда не думал о Боге. Почему? Почему впервые в жизни Сатанито задумался о Боге? На мгновение, прервав свои раздумья, Сатанито огляделся по сторонам, чтобы понять, где находится. Над городом висела тихая ночь. Город спал. Луна осыпала серебром и золотом дома и улицы и, вдруг, Сатанито увидел в холодном завораживающем потоке строение храма. Вокруг ни души, и даже бездомные собаки куда-то попрятались. Возле раскидистой акации стояла скамеечка. Сатанито присел на неё и вновь погрузился в себя. «Если Бог есть и я его дитя, то почему я никогда не видел, не осязал и не чувствовал его присутствие, участие моего отца в делах и жизни моей?» — вопрошал он, — «вот мать, она была, и я её помню и люблю. А Бог? Где он? Как отыскать его?» Сатанито окончательно зашёл в тупик, но ответ на этот вопрос именно сейчас интересовал его сильнее всего на свете.

…К рождеству тайна Аби раскрылась. Случился большой скандал и море слёз.

— Папа, пойми, я люблю его! — кричала Аби.

Но Вертиго рвал и метал. Отец был непреклонен.

Сатанот внешне вёл себя спокойно, хотя внутри у него всё бурлило, кипело. Через некоторое время стало окончательно понятно, что примирение

 

невозможно. Лучшим вариантом для Аби и будущего ребёнка будет уход Сатанота. Он вызвал Вертиго на улицу, чтобы Аби не слышала и сказал:

— Хорошо, завтра поутру я исчезну, и вы никогда больше не услышите обо мне. Но позвольте мне провести последнюю ночь с вашей дочерью. Не мешайте нам проститься.

Вертиго ответил согласным молчанием. На том и разошлись, а, точнее, вернулись в дом.

Всю ночь Сатанот и Аби не спали. Да, даже и не ложились. Чтобы хоть как-то успокоить её, он рассказывал сказки о том, как вернётся к ней и их будущему ребёнку, заработает кучу денег, уж тогда отец не посмеет прогнать его, да и время, возможно, развеет его гнев. И тогда заживут все дружно и счастливо, ведь они любят друг друга. Аби хотела в это верить и верила. Она лишь тихонько всхлипывала, положив голову на плечо Сатанота, и продолжала слушать. Так прошла ночь, а рано утром, когда Аби задремала, Сатанот тихо, чтобы не разбудить её, встал, поцеловал Аби в последний раз и навсегда ушел в даль заснеженных просторов.

Совершать переходы зимой совсем не то, что летом. На следующий день поднялась сильная метель и продолжалась трое суток. Скорее всего, Сатанот замёрз где-то в пути, а смерть его не была мучительной, как не бывает она, когда люди замерзают. И если всё так случилось на самом деле, то можно точно сказать, что перед смертью Сатанот видел себя. Видел, как обнимает счастливую Аби с их ребёнком на руках. Да-да, бывает и так. Смерть не только разлучает, разъединяет, разводит концы. Иногда она делает то, что не смогла сделать Жизнь…

Вдруг в окне храма Сатанито заметил свет. Или ночью там кто-то был, или просто забыли затушить лампу. Он подошёл к окну. Прислушался. Тишина. Постоял ещё. Потом постучал, сам не понимал зачем, как будто кто-то другой был хозяином его руки. Тишина. От стука окно подалось, и створки раздвинулись вовнутрь, как бы приглашая его войти. Сатанито принял приглашение, подтянулся и влез в окно. Внутри никого. Тусклый свет от непотушенной лампадки освещал помещение. Сатанито с любопытством разглядывал окружающую обстановку. За всю свою жизнь он ни разу не был в храме. От волнения в горле у него пересохло. В нескольких метрах он увидел чашу и подошёл. Она до краёв наполнена водой. Сатанито стал жадно пить и лишь когда выпил все до последней капли, понял, что это было вино. Он вытер губы и перевёл дыхание. Успокоился. Осмотрелся ещё раз. По стенам комнаты развешаны картины в массивных широких рамах. На всех – какие-то люди. Кто они - Сатанито не знал, но догадывался, что где-то здесь должно находиться и ЕГО изображение, таинственного

 

отца всех и вся. Чтобы стало лучше видно, Сатанито зажег от горящей лампадки все остальные, что находились в комнате. Затем обнаружил свечи, зажёг и их. Помещение осветилось. Заиграли золотом оклады старинных картин, да так ярко, что Сатанито на миг зажмурился, ослеплённый и очарованный. Он подошёл к одному из изображений на стене. На него глядела женщина. Сквозь него. Взглядом настолько живым и полным вселенской печали, что по телу Сатанито пробежала волна дрожи. Женщина сидела у гроба, в котором покоилось тело молодого мужчины. Лик его – спокоен и кроток, руки скрещены на груди. Глядя на его лицо, думалось, что не умер он, но спит. Сатанито перевёл взгляд в ту сторону, где горела та самая лампадка, чей свет и привёл его сюда. Она стояла перед совсем небольшой картиной, написанной на толстой доске. Несмотря на свет лампадки, даже подойдя вплотную, трудно было разглядеть, что там изображено. Судя по всему, доска была очень старая, сильно закопченная, почти сплошь чёрная. И все же от неё исходил свет — Сатанито чувствовал это. Чтобы лучше рассмотреть взял доску в руки и перешёл в центр зала, где больше свечей. Там, не выпуская доску из рук, Сатанито сел прямо на пол и застыл в оцепенении.

…Наступил июнь, первый месяц лета. Аби сидела на солнышке, нежно обхватив руками живот. Оставались последние недели беременности, и она с волнением ждала удачного разрешения. После ухода Сатанота Вертиго успокоился, но запил. При этом как-то сник и сильно постарел. Чувствовалось, что его что-то гнетёт, но признать это «что-то» мешали гордыня и природное упрямство. Поэтому Вертиго топил свои думы в вине, не щадя здоровья. Аби все это видела, жалела отца и ухаживала за ним как за ребёнком. Весь дом теперь держался только на ней. Она не роптала. Кручиниться времени не было. Всё свободное время занимали мысли о будущем ребёнке. А ещё, где-то в глубине души, теплился огонёк надежды, что Сатанот вернётся к ней, и заживут они счастливо втроём. О большем и не мечтала бедная Аби…

Да, это был ОН — ОТЕЦ его и всех. С доски из рук Сатанито глядели глаза, вместившие в себя страдания всех людей, но не ставшие от этого холодными, напротив, глаза наполняла ЛЮБОВЬ. Сатанито смотрел в них не в силах оторвать взгляда. Вся его жизнь заново пронеслась, вырванная кем-то из памяти. Вот он запускает воздушного змея в компании такой же, как он, детворы. А вот послышались торопливые шаги во дворе — это его мать возвращается с нелёгкой работы и можно больше не бояться темноты и одиночества, его постоянной компании по вечерам. Вот он стоит у доро-

 

 

ги, по которой ведут в острог очередной этап варнаков9. Они идут тяжело, молча, и только монотонный перестук кандалов выдаёт их движение. Все они мало похожи на лихих разбойников с большой дороги, скорее на заколдованных кукол, механически исполняющих любую чужую волю. И жалости к ним нет и уважения… Леса, поля, скитания.… Почему-то отдельно, в стороне — странные похороны павшей кобылы.… И, как будто кто-то наблюдает за всем сверху. Уж не душа ли лошади? Всё пронеслось единым вихрем, и исчезло.

Сатанито сидел на полу. В руках крепко держал образ ОТЦА своего.

А за окном уже начинался новый день. Сатанито почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Повернувшись в сторону окошка, которое оставалось открытым, он успел заметить пару любопытных глаз – блеснули и сразу исчезли. Не придав этому никакого значения, Сатанито вновь погрузился в созерцательное размышление и тут же забыл о блеске любопытных глаз.

Сколько ещё прошло времени? Неизвестно. Тишину разорвал топот шагов. Он отдавался в своде, стенах и перерастал в назойливый гул. Судя по звуку, людей было много, и все они намеревались попасть внутрь. Сатанито показалось, что стена разверзлась, но, на самом деле, это открылись большие двери храма. Свет дня ворвался, расшвырял тени по потолку и углам, на секунды полностью ослепил.

…В конце июня пьяный Вертиго полез на мельницу латать одну из лопастей. Он все ворчал, что кто-то явно шалит, либо строит козни против него. В один момент качнулся, не удержался и упал. Сломал шею и обе ноги. Ноги — о землю, а шею — падая, задел нижнюю лопасть. Через сутки он умер, так и не придя в сознание. В бреду же постоянно повторял одно и то же слово: «Крутись…крутись…крутись». А может: «вернись…». Разобрать было сложно.

Аби, словно готовилась к чему-то подобному. Схоронила отца без истерики, покорно судьбе. Вот и осталась она одинокой хозяйкой мельницы, хозяйкой на сносях. Кроме неё, правда, были ещё помощница и работник. Аби сама наняла их, когда отец начал пить безмерно. Так, после щедрого на события года, установилась на мельнице спокойная умиротворенная жизнь, в ожидании скорого появления на свет Божий ещё одного творения его…

Когда зрение вернулось к Сатанито, он увидел приближающуюся толпу людей. Некоторые держали в руках палки. С криками «Бей вора!», они набросились на Сатанито. Он даже не успел встать с пола. Удары по-

 

сыпались на голову со всех сторон. Окровавленный, весь в пыли и ссадинах Сатанито лежал на полу. Удары и крики продолжались, но пелена уже отделяла их – толпу и Сатанито. Он продолжал крепко сжимать руками доску, стараясь извернуться так, чтобы удары не повредили её.

Сатанито не шёл, а, казалось, летел по яркой освещённой неземным светом дороге. Что там впереди? Он не знал. Ему было легко и спокойно, как никогда. Так легко и спокойно может быть только в ДОМЕ ОТЦА твоего. Несколько человек за ноги выволокли на улицу окровавленное тело забитого насмерть Сатанито и бросили в канаву. В левой и правой руках его — крепко зажатые пальцами половинки разбитой доски, с каждой из которых теперь взирал ЕГО лик. Третий встречал его там, в конце дороги…

…Конец пути начало…

…Солнечным теплым днём в конце июля Аби, как обычно, занималась работой по хозяйству. Она насыпала в ведро зерна из мешка и неспешно направилась к сараю, где стояла их единственная кобыла — Мария. Аби пришла покормить её. Наполнила кормушку, стала гладить Марию по холке и что-то ласково ей говорить, как вдруг почувствовала, что жидкость стекает по её ногам. Потом начались схватки. Звать некого, да и не до того. Аби легла на сено, тут же в сарае и, как могла, стала помогать новой жизни, рвущейся в Божий мир. Роды случились тяжёлыми и, вскоре, после того как младенец-мальчик появился на свет, её душа поднялась до небес. Сарай огласили детские крики. Кобыла Мария встрепенулась, приветственно заржала, подошла, склонилась над розовым комочком и принялась ласково облизывать его большим, тёплым языком…

 

2010-09.05.2015 г. Уфа

 

 

A.Grеy (Авдонин Сергей) - 1963 г.р. - путешественник, фотограф, естествоиспытатель. Подборка его стихов опубликована на страницах еженедельника ИСТОКИ (Уфа).

 

Iggy Key (Илья Казаков) -1975 г.р.- проходил обучение в БГПИ и БГУ на кафедре иностранных языков (спец. французский язык). Долгое время работал менеджером в компании по продаже оргтехники, затем музыкального оборудования. В настоящее время трудится в качестве художественного редактора еженедельника ИСТОКИ (Уфа).