Егом. Рассказ

Вот она, ОРГАНИЗАЦИЯ, как есть, без прикрас! Ревизия на носу, а баланс – отрицательный, кругом должны, и за что – непонятно. Прямо как черная дыра какая-то, в декаду по миллиону… Но главное – это, конечно, отношение, а отношение здесь свинское. Я – запрос наверх, мне в ответ кипу бумажек, и делай, что хочешь, главное, чтобы до февраля нас не прикрыли. Ну, я давай бумажки ворошить, и что же, спрашивается, вижу? Читайте сами:

 

Заявление

 

Я, Соломин Михаил Валентинович, 2-й оператор СЕРДЦА, отказываюсь работать в одном коллективе с оператором Ярузельским В. П. ввиду его наплевательского отношения к должностным обязанностям (см. подотдел 6-43-1 Уложения СЕРДЕЧНЫХ НАДОБНОСТЕЙ) . 12.12 (вымарано цензурой) вышеупомянутый Ярузельский В. П. заявил, что РУЧКУ, цитирую, «за такие гроши» крутить больше не станет. А «гроши» – это 350 000 (триста пятьдесят тысяч) ШК в неделю, и мне, как заслуженному работнику, это слушать очень обидно. Прошу принять меры, потому что как же это получается – сидит человек, РУЧКУ крутит, триста пятьдесят тысяч получает, да ещё выпендривается, недоволен!

 

М. В. Соломин, а также
за тов. Лодзинского – Дерибасов

 

И как это называется, а? Им что, наверху – совсем деньги девать некуда? Тут не знаешь, как расплатиться, а они за какую-то вшивую ручку – триста пятьдесят тысяч! Нет, тут явно какая-то махинация, опять кто-то руки нагрел, а я разгребай! Нет, не подумайте мне не жалко, да и не все деньги в ОРГАНИЗАЦИИ на ерунду тратятся. Вот то же СВАГРО – очень полезная вещь. Я ведь как на него наткнулся? Да так же, как сейчас, бумаги проверял, и папка лиловая выпала. Я открыл – и обомлел. Только за первый квартал – тринадцать миллиардов! Я – за сердце, корвалольчику выпил, и прошу разъяснений.

Через час пришли за мной, глаза завязали и повели. Час шли, не меньше, наконец, снимают повязку. Вижу: маленькое помещение, чай на столе, и человек сидит, весь в черном. Что же вы, говорит, Александр Геннадьевич, удивляетесь? СВАГРО – штука важная, на нее никаких денег не жалко. Отсюда и расходы. Вы бы лучше, вместо того, чтобы интересоваться, делом занялись – скоро отчетность сдавать, а у нас дефицит в три миллиона. Вам все ясно?

Я покивал, конечно, а сам думаю: только бы до кабинета добраться, там-то уж за мной не заржавеет, вмиг общественность подниму. А он посмотрел на меня и говорит: вы, видно, человеческого языка не понимаете, придется с вами по-другому толковать. Жёлтенькую ему, быстро!

Разложили меня на столе, штаны сняли, чувствую – колют что-то. А он мне объясняет: это, Александр Геннадьевич, такой препарат, что вы про СВАГРО теперь ничего, кроме хорошего, сказать не сможете. Даже, если очень захотите. Ну, попробуйте, скажите ,что СВАГРО – это трата денег. Давайте, не стесняйтесь. Ну?

Говорит он так, а я лежу и что-то бормочу. Язык не слушается, во рту каша. Еле промямлил: «Обожаю СВАГРО» – и сам удивился, что такое сказал. А он ухмыльнулся во весь рот: вот видите, я же говорил. Ну, всё, можете быть свободны.

 

Вот так всё и было, со СВАГРО-то. А ведь это штука была полезная, не то, что некоторые! Но мы, бухгалтеры, люди дотошные, и если видим, что куча денег на какую-то ручку тратится, то сидеть спокойно не можем. В общем, вызвал я инспекцию, расследовать этот случай. Вызвал, значит, инспектора и сижу, жду…

В три часа явился, не запылился. Протянул мне руку, представился:

— Мехликов Олег Леонидович.

— Самойлов Александр Геннадьевич.

— Очень приятно. Слушай, давай на ты? — сказал он и пустился с места в карьер. — Тут, Саш, дело и вправду довольно неприятное, без расследования не обойтись.

— Ну, так расследуйте, — сказал я. — За чем стало-то?

— За тобой, Саша, — сказал Олег Леонидович. — Ты это упущение обнаружил, тебе и обвинение выдвигать. Пошли, познакомишься с человеком, которому за РУЧКУ триста пятьдесят тысяч платят!

— А это обязательно? — спросил я.

— Конечно! Да, кстати, пока не забыл, — он достал из кармана пиджака сложенную вдвое бумагу. — Распишись здесь, пожалуйста. Стандартная форма о неразглашении. Мы ведь в самый НИЗ поедем, сам знаешь…

                Я расписался, и мы вышли из кабинета. В холле было пусто, только вдалеке, в конце коридора слышались взволнованные голоса.

                — Сабуров чудит, — объяснил Олег Леонидович. — У них третью неделю ЯЙЦО как на дрожжах растет… А, вот и лифт! Вопрос на засыпку, Саша – сколько у нас в ОРГАНИЗАЦИИ этажей?

— По ведомостям – двенадцать, — ответил я, когда мы зашли в кабину со стеклянными стенами. — Плюс еще четырнадцать подземных – там Отделы Вневедомственного Вмешательства, ангар и Хранилище.

— Так-то оно так, — согласился инспектор. — А почему тут кнопок больше? — и показал на панель управления лифтом, где кнопок была чуть ли не сотня.

— Стандартная комплектация, — сказал я. — Лифт спроектирован для небоскрёбов, так что лишние кнопки не используются.

— Молодец, — похвалил Олег Леонидович. — Но это инструкция, а вот тебе правда. Едем вниз!

Он нажал на кнопку, и лифт двинулся. Минус первый, минус второй, минус тринадцатый…

— Сейчас тряхнет, — предупредил инспектор, и действительно, тряхнуло нас порядочно. Зато из темноты последнего подземного этажа мы неожиданно вырвались на свет. Прямо под нами расстилался огромный цех, в котором собирали непонятное серебристого цвета устройство.

— Зверь-машина! — прокомментировал это инспектор. — А сейчас держись покрепче, потому что впереди БАБА будет!

— Что это за БАБА такая? — спросил я.

Кажется, инспектору мой вопрос не понравился.

— А это, Саша, такая БАБА, — сказал он, — что это не твоего ума дело. Одно могу сказать – как её до нужных размеров вырастим, так и заживем!

Мы снова окунулись в темноту лифтовой шахты и ехали так почти полчаса. Наконец, внизу забрезжил свет, и через какие –то пять минут мы оказались в длинной стеклянной трубе, которая сверху донизу пронизывала такое же огромное, как и предыдущий цех, помещение. Чем-то оно напоминало ванную комнату – тот же блестящий белый кафель, но самое главное – тут была огромная женщина, ростом метров в сто пятьдесят. Она расчесывала волосы гребнем и тихонечко напевала. Рядом с еёголовой парила летающая платформа, с которой человек в желтой каске отдавал приказы, выкрикивая их в рупор.

— Опять, наверное, с косметикой переборщила, — сказал Олег Леонидович. – Семёнов просто так лютовать не станет, я его знаю… Сколько на твоих часах времени?

— Без пяти три, — сказал я. — А что?

— В три я должен позвонить. А, ладно, позвоню сейчас!

Инспектор достал телефон и набрал номер. Сперва никто не отвечал, и он нервничал, но затем на другом конце все же подняли трубку.

— Контроль за Провидением? — спросил Олег Леонидович. — Попросите, пожалуйста, Бориса Карловича. Боря, здравствуй, как там МЕССИЯ наш, прогрессирует? Что? Восемь процентов?! Ну, Боря, расцеловал бы тебя, да некогда! Как станет ВЫСШИМ СУЩЕСТВОМ – переводи с гречки на пророщенный овёс, и Каллистратову сообщить не забудь! Что? А, ну это само собой! Все, пока, загляну на днях!

Он убрал телефон в карман и посмотрел на табло лифта.

— Сто сороковой… Ну, держись, Саша, сейчас нас с тобой бомбардировать будут.

На табло отобразилась цифра «142», и лифт замер. Прямо перед нами была внутренность обыкновенного НИИ: туда-сюда сновали сотрудники в халатах, и мы даже моргнуть не успели, как двое из них оказались прямо у двери нашего лифта. Инспектор хотел было нажать на кнопку, но у этих двоих на лицах было такое жалостливое выражение, что он вздохнул и убрал руку.

Рубинчик и Пахалюк – вот что у них было написано на бейджиках.

— А у нас к вам жалоба, Олег Леонидович! — сказали они в один голос.

— Что еще? — устало спросил инспектор.

Ученые переглянулись, и начал Пахалюк.

— Маратова приструнить бы надо, — сказал он. — Он своего сынка, Толика, пристроил в Отдел Континентальной логистики, а там от него все стонут уже!

— Сущее бедствие, Олег Леонидович! — поддержал коллегу Рубинчик. — В хронографии – ни бельмеса, а к Магниту главному допуск имеет!

— Разберёмся, — буркнул Олег Леонидович.

— Да уж будьте так любезны! — снова Пахалюк. — А то мы с ним скоро пол-Европы не досчитаемся. Пангею-то кто развалил? Он, родимый, а повесили на Лазарчука. Это уже кумовщина, знаете ли!

— А Млодзяк… — дернулся было Рубинчик.

— Поехали-ка дальше, — повернулся ко мне Олег Леонидович. — Это как потоп –начнется, и конца не будет.

Инспектор нажал на кнопку, и лифт снова двинулся вниз. Удаляясь от сто сорок второго этажа, мы слышали, как Рубинчик и Пахалюк продолжают жаловаться – на пшённую кашу в столовой, на лаборантку Машу, на скверное качество шариковых ручек, которыми их снабжает завскладом Морец, и много ещё на что, даже, кажется на безобидный полузасохший фикус в коридоре.

— Ты не поверишь, Саша, как с ними тяжело, — вздохнул Олег Леонидович, когда жалобы, наконец, стихли. — У нас целый этаж для таких выделен – которые ничего не делают, только доносы пишут. И всё равно ведь просачиваются как-то, стопорят дело!

— Понимаю, — кивнул я. — А тут какой-то бухгалтер со своими расспросами…

— Нет, — тон инспектора смягчился. — Ты – это другой случай, ты по делу интересуешься. Но подожди – сейчас ещё один этаж будет. Ещё немного… Ага, вот и приехали. Ну, открывай глаза, можешь полюбоваться на цех СВАГРО! Только помни – ты бумагу подписывал!

— Конечно-конечно, — пробормотал я. Зрелище мне открылось поистине грандиозное. Потолок цеха терялся далеко наверху, а ряды гигантских, выкрашенных синим чанов с мутно-белой жидкостью тянулись, казалось, до самого горизонта. Возле этих гигантов рабочие выглядели форменными муравьями. Инспектор нажал на кнопку вызова, и через минуту возле стеклянной стены стоял бородач с нашивками бригадира.

— Олег Леонидович! — козырнул он моему спутнику. — Всё строго по графику, а по ОНТО-9 даже опережаем немного!

— А не надо опережать, — улыбнулся инспектор. — Надо всё делать вовремя, а то будет как в девяносто третьем. Сафронов, кажется, не рассчитал, да?

— Так точно! Уволен с позором и навеки…

— Знаю, знаю, можешь не продолжать. По коэффициентам есть что-то доложить?

— Все в норме, Олег Леонидович!

— Точно?

— Совершенно точно, Олег Леонидович, иначе и быть не может!

Но что-то тут было явно не так – это даже я заметил. Уж больно потел этот бородач, да и глазки у него были какие-то пугливые, ни на чем подолгу не задерживались.

— Бригадир, — позвал его инспектор каким-то чересчур мягким голосом, - а, бригадир?

— Да, Олег Леонидович?

— А скажи-ка мне, бригадир…

— Да, Олег Леонидович?

— … сколько у вас по ВЫДЕРЖКЕ накапало?

Бригадир застыл с открытым ртом. Лицо его пошло багровыми пятнами, руки мелко затряслись.

— П-п-пощадите, Ол-лег Л-л-леонидович… — начал он. — Не моя вина, Б-б-богом к-клянусь!

— Да я знаю, что не твоя, — улыбнулся инспектор. — Чикин опять выделывается, да? А вы его покрываете. Нехорошо…

И тут бригадира словно прорвало.

— Чи-и-икин! – завыл он так громко, что рабочие неподалеку повернули к нам головы. — Житья не дает! Делайте план, говорит, а не то сожру, как Смирнова! А мы – люди простые, нам немного надо, чтобы не трогали, а он кричит, пасть разевает, а там клыки, Олег Леонидович, видит Бог, клыки здоровенны-ые-е!

— Чикин Володя – товарищ специфический, что факт, то факт, — согласился инспектор. – Его, Саша, на СВАГРО перевели, когда он двух агентов порвал. Почему не убили, спрашивается? Потому что дело своё хорошо знает. Ты вот глянь на этого борова, —показал он на бригадира. — Тут таких – двенадцать на дюжину. Думают, что, если на сто километров под землей, то можно уже и не работать. А мы им Чикина – ему-то, чем глубже, тем лучше, он сам, считай, из такой же ямы вылез! Выделывается, правда, много, ну, с этим мы разберемся… Чего стоишь?! – рявкнул инспектор на бригадира. – Вон пошел, быстро!

Но бригадир не двигался с места.

— Э, да он, небось, обделался, — сказал Олег Леонидович.  — Эх, кого только в начальники ставят… Говорит Каценеленбоген, — проговорил он в рацию. — Уборщика на СВАГРО, и пусть вместо лимонного освежителя возьмет хвойный – у Чикина на лимонный реакция неадекватная! Вот так-то, Саш, — снова повернулся он ко мне. – Так и работаем. Ну, последний отрезок остался – с Богом.

Он нажал на кнопку лифта и достал из кармана шприц с прозрачной жидкостью.

— Когда скажу, по вене проведешь, понял? Я-то привычный, а ты через ЯДРО первый раз едешь.

В кабине тем временем становилось все теплее. Я весь вспотел и даже немного пританцовывал – так сильно сквозь тонкие подошвы обжигал мне ноги пол. Олег Леонидович, однако, держался, как ни в чем не бывало – матёрый агент, подумал я, вот это выдержка!

— Коли! — вдруг скомандовал он. Я растерялся, и он, выхватив у меня шприц, вонзил мне его в вену на левой руке.

— Та-ак, — выдохнул он, вдавливая до предела поршенёк. — Успел! Всё, Саша, приехали.

Действительно, лифт ехал всё медленнее и медленнее. Наконец, он остановился.

— Вот и СЕРДЦЕ наше, — сказал Олег Леонидович. — Без спорадилину ты бы и двух минут здесь не протянул. Сейчас, откроется…

С тихим шумом двери лифта открылись, и мы вышли в маленький мраморный холл, украшенный множеством экзотических предметов – масок, статуй и инсталляций. Удивительно, но здесь было даже прохладно. Освещала холл небольшая лампа, и в ее свете я разглядел за огромной декоративной вазой проход, ведущий куда-то вглубь.

— А что это… — начал я было, но инспектор прижал к губам палец и улыбнулся.

— Туда мы уже не спускаемся, — сказал он. — Ни 4-й уровень допуска, ни 5-й. Там идут ЗАЛЫ и ПОМЕЩЕНИЯ.

— Получается, можно спускаться и дальше? — спросил я шёпотом.

— Можно, — кивнул Олег Леонидович.

— И что там?

— Одному любопытному бухгалтеру… Да, Саша, можно. Но лучше этого не делать.

— А вы…

—  Нет, не пробовал. Тарасов пробовал. Слышал про Тарасова? Ну, минутка у нас еще есть, расскажу тебе историю. Был такой Тарасов, хороший сотрудник, но азартный – страсть! Проспорил кому-то наверху, что дальше СЕРДЦА пойдет, и пошел. Вошел – был ещё Тарасов, а вернулся – кто-то другой. Все крутил в руках какой-то стерженёк черный, а однажды вышел в коридор, и хлоп его об землю! Двенадцатый сектор как корова языком слизнула, вместо него – стена сплошная! Каково, а?

— Недурно, — признался я.

— То-то же. Потому наверху и решили – на наш век и СЕРДЦА хватит, нечего судьбу искушать. Давай-ка сюда теперь…

Олег Леонидович приподнял с правой стены пёстрый ковер, и под ним обнаружилась зелёная дверь с захватанной до блеска ручкой. За дверью была маленькая комнатка: стол, пара стульев и на тумбочке возле стены – телевизор «Юность».

— Опять в подсобке курят, — недовольно сморщился инспектор. — Р-работнички… Жалобы пишут, а сами…

Только он это сказал, как сзади раздалось деликатное покашливание. Мы обернулись и увидели троих человек в спецовках.

— А, вот вы где, — сказал инспектор. Вот, Саша, познакомься — Лодзинский, —показал он на щупленького юношу в очках со сломанной дужкой. — А это Соломин и Дерибасов, прошу любить и жаловать. Ребята они хорошие, СЕРДЕЧНЫЕ, ПОКОЙ блюдут.

— Ну, это вы зря, Олег Леонидович, — чинно поклонился Дерибасов. — Мы стараемся. Вот, СЛУШАТЬ недавно выучились.

— А Дерибасову с Лодзинским даже понимать теперь друг друга не надо, так хорошо СИНХРОНИЗИРОВАЛИСЬ! — вставил Соломин, рыжий и веснушчатый коротышка.

— Молодцы, — сказал инспектор. — Хвалю. Вот кто, Саша, в Организации настоящее дело делает! Но, ладно, хватит. Ярузельский где?

— Сидит, — сказал Дерибасов и сплюнул. — Халтурщик он, Олег Леонидович, гнать его надо.

— Что же? Совсем не крутит.

— Совсем! — сказал Лодзинский возмущенно. — Уж мы и ГОВОРИЛИ с ним, а он – ни в какую. Не хочет, и все тут.

— Это он зажрался, Олег Леонидович, истинная правда – зажрался, — сказал Дерибасов. — Вы бы намекнули ему…

— Да, — поддержал коллегу Соломин, — вы бы повоздействовали… А то деньги человек получает, а чтобы работать – так всё мы, всё на нас! А мы разве за РУЧКУ ответственные? Нас разве назначали? Мы разве обязаны?

— Ну, тише, тише, — сказал инспектор. — Успокойтесь уже. Вот вам Саша, он во всем разберется.

— Я? — удивился я. — Почему это – я?

— А кто же ещё? — сказал Дерибасов.

— Да, кто ж ещё-то? — поддержал его Лодзинский.

— Ладно, — пожал я плечами. — Что делать-то надо?

— Поговори с Ярузельским, — сказал Олег Леонидович.

— Просто поговорить, и всё? — уточнил я.

— Ну да. Вразумишь его, быть может…

— А если нет?

— Ну… — Олег Леонидович закатил глаза. — Тогда придумаем что-нибудь. Ну, иди, иди давай!

Дерибасов провел меня через курилку, и я оказался в длинной комнате с бетонными стенами и полом, в конце которой на табуретке сидел молодой человек в сером костюме.

— Эй, Войцех! — крикнул ему Дерибасов. Молодой человек поднял голову. — К тебе пришли!

— Знаю, — отозвался тот. — Слышал уже. Ну, подходи, не бойся. Это из-за той записки, да?

— Да, — ответил я. — Все-таки триста пятьдесят тысяч – это не шутки, у нас и так проблемы с финансами, а вы еще больше хотите…

— Врешь, — покачал он головой. — Тебя ведь заменить меня прислали? Отвечай!

— Я пойду, пожалуй, — сказал Дерибасов и действительно вышел.

— Так я и знал, — сказал Ярузельский. — Вот сволочи, а? Сколько лет служил, а всёкоту под хвост! Говори, ШТУКУ по пути сюда видел?

— Какую штуку? – спросил я недоуменно.

— Какую-какую! Серебристую!

— Ну, видел, — признался я неуверенно. — Там, в цеху…

— Что? — побледнел Ярузельский. — И цех, значит, да? А кляузники? Их показывали?

— Да, на сто сорок втором…

— Всё против меня! — Ярузельский сплюнул. — А БАБА, а СВАГРО?

— Было.

— Чтоб тебя! — Ярузельский отошел от меня на несколько шагов. — Со всех сторон обложили! Как грудь давит, а…

Мне бы не спускать с него глаз, однако я отвлекся и разглядел у него за спиной торчащую из стены ручку. Значит, это была правда – действительно, есть такая ручку. Это не ошибка, не курьез. Боже ты мой…

— Да, Саша, да, — сказал подошедший Олег Леонидович. — Та самая РУЧКА. Ты не поверишь – был бы самоедом, молился бы ей. А так – просто оберегаю. От таких вот товарищей, — показал он на Ярузельского.

А с тем в это время происходило что-то странное. Во-первых, он весь как-то съежился, словно провалился внутрь себя. Глаза его поблескивали каким-то жутковатым блеском. Раз! – и колени его согнулись назад, так что он сделался похож на страуса. Два! – челюсть его упала, открыв сочащийся черной слизью зев.

— Вот так вот, да? — пробулькал Войцех. — Попользовались, значит, а теперь – пинком под зад? Думаете, я постоять за себя не могу, да? Думаете, раз я покладистый, значит, на мне дерьмо возить можно? А я вам покажу, что ЕГОМ-то может, вы у меня кровью харкать будете! ВНИЗ всей шоблой пойдете!

— Берегись! — крикнул мне Олег Леонидович. — Он сейчас блевать начнет!

Он был прав – Ярузельский открыл рот, в глотке его что-то заклокотало, и я отпрянул в сторону. Однако залпа не последовало – вместо этого он скорчился, схватился руками за горло, захрипел, рухнул на пол и затих.

— Все, — сказал инспектор, проверив его пульс. — С концами.

— Что он вас – убить пытался? — раздался сзади голос Дерибасова. — Ничего по-человечески сделать не может…

— Тихо ты! — сказал ему подошедший Соломин. — Сейчас же новенького обрабатывать будут…

И действительно, поднявшись от трупа Ярузельского, Олег Леонидович повернулся ко мне и сказал:

— А теперь, Саша, слушай. Ручка эта – вовсе не обычная, и так много платят за неёнепросто так. Видишь ли, пока её кто-то крутит, дела идут хорошо, а как только перестает крутить, начинаются проблемы.

— И что с того? — спросил я, предчувствуя неладное.

— А то, Саша, что крутить её надо обязательно.

— А почему они крутить не могут? – показал я на застывших в дверях Соломина, Лодзинского и Дерибасова.

— Потому что не назначены. Вот что, Саша, ты, наверное, и сам понимаешь, зачем ты здесь.

— Нет, — сказал я. — Не понимаю. Я бухгалтер, я с документами работаю…

— Был бухгалтер, — прервал меня Олег Леонидович, — а будешь РУЧКУ крутить. Вместо Ярузельского. И получать ты будешь не триста пятьдесят тысяч какие-то, а целый миллион.

— Нет, — упорствовал я.

— Саша, — сказал Дерибасов. — Ты подумай. Тебе ведь не просто так всё здесь показали, мог бы уже и дотумкать.

— Да, Саш, — подхватил Соломин, — кончай ломаться. Это дело важное, да тебе и понравится. Ты только за РУЧКУ возьмись, сразу почувствуешь.

— Берись, берись, — сказал Олег Леонидович. — А о прошлом забудь. Не было прошлого, корова языком слизнула.

— А как же отчёты? – спросил я. – Мне отчёты к шести надо закончить…

— Саша, милый, какие отчеты? Тут РУЧКУ крутить надо, а не с отчётами возиться!

— Но надо, наверное, предупредить...

— Всё уже сделано. Я до прихода к тебе распорядился.

— Так вы знали?

— Конечно, Саш! — улыбнулся инспектор. — Видишь ли, Саша, единственный человек, которому можно доверить РУЧКУ, обязан докопаться до её существования сам. Вот ты и докопался.

— Взялся за гуж – не говори, что не дюж, — добавил Дерибасов. — Давай, начинай уже.

— Но…

— Саша! — ласково, но строго сказал Олег Леонидович. — А ну-ка РУЧКУ взял!

Что мне оставалось делать? Не с кулаками же на них лезть, в самом деле… Я протянул руку и взялся за ручку. Она была гладкая и теплая. Я сжал вокруг нее пальцы и сделал первый оборот.

— Ну, чувствуешь? – спросил Соломин.

— Нет, — сказал я.

— Тогда крути ещё! — Лодзинский.

Я послушался, и странное дело – мне вдруг стало очень хорошо. Я оглядел комнату, четырех человек в ней, останки на полу, и понял – вот мой дом. Здесь я нужен. Здесь я делаю важное дело, делаю для всех. Все должно быть хорошо, а для этого надо крутить РУЧКУ. Днем крутить, ночью крутить, зимой крутить, летом, всегда. Кручу я, значит, и времени не чувствую. Вот, кажется, только начал, а по часам уже час прошел, а где час там и два, вот и вечер настал, смена кончилась, а я все верчу да верчу, никак не могу остановиться, глядь, а уже утро, какой сегодня день – вторник, да, ну, буду крутить дальше, а вот и среда, и четверг, и пятница, и суббота, и воскресенье, и снова понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, вот и октябрь месяц кончился, ноябрь пошел, а я все кручу, час за часом, день за днем, а там, дай Бог, и декабрь будет, и Новый год, с праздником вас, дорогие мои, желаю здоровья, счастья и успехов в личной жизнь, только не кушайте слишком много, а то будете животами маяться, а я первого числа отдохну, отосплюсь, как следует, и снова на работу, снова ручку крутить буду!