Владимир Алейников

«Меня ведёт сама речь». Стихотворения

Поэту, прозаику, переводчику Владимиру Алейникову, одному из основателей СМОГа, 28 января 2016 года  исполняется 70 лет. Этой славной дате  и посвящена данная публикация.

 

«Меня ведёт сама речь»         

 

Для публикации в альманахе «Особняк» я предложил стихи, написанные в девяностых годах минувшего столетия и в самом начале столетия нынешнего. Почему я поступил именно так? С 1991 года я жил в Коктебеле и очень много работал. Тогда были написаны два больших тома стихов – «Скифские хроники» и «Здесь и повсюду». Постепенно формировался и третий том стихов – «Святая гора». Времена - и в жизни страны, и в моей собственной жизни - были непростыми. Я обострённо чувствовал всё, что происходило на стыке двух столетий. Спасением было - творчество. Поэтому, помимо стихов, писал я и прозу - мою прозу поэта, свободную, ассоциативную, полифоническую, своеобразные воспоминания об ушедшей эпохе и творческих людях этой эпохи, моих друзьях и соратниках по нашему отечественному андеграунду. Проза моя зачастую таинственным образом соединялась со стихами. Я создал новый жанр, определения которому литературоведы так и не нашли. Но стихи - главная и важнейшая часть моего творчества. В каждом из томов, о которых я говорил выше, - несколько книг и циклов. Здесь - вещи зрелого моего периода. Традиция и новации образуют в них незыблемое единство. Здесь, помимо необходимых частностей, всегда присутствует синтез. Меня всегда ведёт сама речь. И стихи мои живут в стихии нашей речи. Именно речь - наше всё. Надеюсь, что это станет понятным читателям. 

 

 

 

СТИХОТВОРЕНИЯ 

 

* * *

 

Не твоя ли пора, состраданье,

Пробудилась? – я вправе спросить:

Укрепишь ли души ожиданье?

Новой жизни успеешь вкусить.

 

У Того, кто судьбой моей движет,

Есть в запасе и Слово, и взгляд, – 

Мне-то ведомо, кто это нижет

Миг за мигом, все годы подряд.

 

Нарастанье, струенье, сгоранье,

Неизбежности ржавый налёт –  

Уж не то ли пришло состоянье,

Что хранит, но за горло берёт?

 

У меня пониманья хватает,

Чтобы слух не рубить на корню, – 

Кто по осени звёзды считает?

Голос крови ни в чём не виню.

 

Вросши в почву и вырвавшись к небу

Средь разрухи, спалившей нутро,

Никому я не пел на потребу – 

Хлеб чужбинный ли, бес ли в ребро.

 

Никогда не терял я дыханья,

Даже в гибельной яви былой, –

Поруганье? – о, нет! – полыханье

Веры, выжившей там, под золой.

 

Как бы выразить суть этой воли,

Что с надеждой была заодно,

Что сомнений отведала соли

Там, где память стучалась в окно?

 

Потому-то любви и подвластно

Всё, что в мире дано мне сберечь, –

И, как встарь, отметая соблазны,

Обретает величие речь.

 

8 – 9 сентября 1990

 

* * *

 

Надо ли, чтобы слова разрастались,

Вместе с растеньями в песнях сплетались,

В сумерках прятались, в мыслях взметались,

В листьях сумбур учинив?

Сколько бы им на простор ни хотелось,

Как бы за ветром к дождям ни летелось,

Где бы развязка вдали ни вертелась,

Ток их широк и ленив.

 

Где бы решимости им поднабраться,

Как бы вольготностью им надышаться,

Как бы с наивностью им побрататься,

Чтобы опять одолеть

То ли стесненье, где некуда деться,

То ли смиренье, где впрок не согреться,

То ли томленье, где в тон не распеться,

Вырваться – и уцелеть?

 

С кем бы им там на пути ни якшаться,

Как бы о прожитом ни сокрушаться,

Где бы ни рушиться, ни возвышаться –

Нет им покоя, видать,

Ибо успели с раздольем вскружиться,

Ибо сумели с юдолью сдружиться,

С долей намаяться, с болью прижиться, – 

Знать, по плечу благодать.

 

Дай же им, Боже, чтоб реже считались,

Больше ерошились, чаще скитались,

В дни переплавились, в годы впитались, – 

В будущем, их ощутив

Где-то, насупясь, а всё же надеясь,

Что-то почуяв, что ждёт, разумеясь,

Кто-то изведает, высью овеясь,

Ясноголосый мотив.

 

2 июня 1991

 

* * *

 

Для смутного времени – темень и хмарь,

Да с Фороса – ветер безносый, –  

Опять самозванство на троне, как встарь,

Держава – у края откоса.

 

Поистине ржавой спирали виток

Бесовские силы замкнули, – 

Мне речь уберечь бы да воли глоток,

Чтоб выжить в развале и гуле.

 

У бреда лица и названия нет – 

Глядит осьмиглавым драконом

Из мыслимых всех и немыслимых бед,

Как язвой, пугает законом.

 

Никто мне не вправе указывать путь – 

Дыханью не хватит ли боли?

И слово найду я, чтоб выразить суть

Эпохи своей и юдоли.

 

Чумацкого Шляха сивашскую соль

Не сыплет судьба надо мною – 

И с тем, что живу я, считаться изволь,

Пусть всех обхожу стороною.

 

У нас обойтись невозможно без бурь – 

Ну, кто там? – данайцы, нубийцы? –  

А горлица кличет сквозь южную хмурь:

– Убийцы! Убийцы! Убийцы!

 

Ну, где вы, свидетели прежних обид,

Скитальцы, дельцы, остроумцы? – 

А горлица плачет – и эхо летит:

– Безумцы! Безумцы! Безумцы!

 

Полынь собирайте гурьбой на холмах,

Зажжённые свечи несите, – 

А горлица стонет – и слышно впотьмах:

– Спасите! Спасите! Спасите!

 

19 – 20 августа 1991

 

* * *

 

Воображенья торжество

Да непомерные мученья,

Как бы на грани всепрощенья,

А рядом – рядом никого.

 

Покуда силятся сверчки

Пощаду вымолить у неба,

Я жду и всматриваюсь – все бы

Так миру были бы близки.

 

Когда бы все ловили так

Приметы каждого мгновенья,

В ночи оттачивая зренье,

Прозрел бы звук, звучал бы знак.

 

Не потому ли мне дана

Впрямую, только лишь от Бога,

Как небывалая подмога,

Душа – и чувствует она,

 

Как век, отшатываясь прочь,

Клубясь в сумятице агоний,

Зовёт, – и свечка меж ладоней

Горит, – и некому помочь,

 

Никто не может, ничего,

Что схоже с откликами, нету, – 

И вот, в тоске по белу свету,

На ощупь ищешь ты его.

 

25 августа 1991

 

* * *

 

Тирсы Вакховых спутников помню и я,

Все в плюще и листве виноградной, –

Прозревал я их там, где встречались друзья

В толчее коктебельской отрадной.

 

Что житуха нескладная – ладно, потом,

На досуге авось разберёмся,

Вывих духа тугим перевяжем жгутом,

Помолчим или вдруг рассмеёмся.

 

Это позже – рассеемся по миру вдрызг,

Позабудем обиды и дружбы,

На солёном ветру, среди хлещущих брызг,

Отстоим свои долгие службы.

 

Это позже – то смерти пойдут косяком,

То увечья, а то и забвенье,

Это позже – эпоха сухим костяком

Потеснит и смутит вдохновенье.

 

А пока что – нам выпала радость одна,

Небывалое выдалось лето, –

Пьём до дна мы – и музыка наша хмельна

Там, где песенка общая спета.

 

И не чуем, что рядом – печали гуртом,

И не видим, хоть, вроде, пытливы,

Как отчётливо всё, что случится потом,

Отражает зерцало залива.

 

31 августа 1991

 

* * *

 

Откуда бы музыке взяться опять?

Оттуда, откуда всегда

Внезапно умеет она возникать –

Не часто, а так, иногда.

 

Откуда бы ей нисходить, объясни?

Не надо, я знаю и так

На рейде разбухшие эти огни

И якоря двойственный знак.

 

И кто мне подскажет, откуда плывёт,

Неся паруса на весу,

В сиянье и мраке оркестр или флот,

Прощальную славя красу?

 

Не надо подсказок, – я слишком знаком

С таким, что другим не дано, –

И снова с её колдовским языком

И речь, и судьба заодно.

 

Мы спаяны с нею – и вот на плаву,

Меж почвой и сферой небес,

Я воздух вдыхаю, которым живу,

В котором пока не исчез.

 

Я ветер глотаю, пропахший тоской,

И взор устремляю к луне, –

И все корабли из пучины морской

Поднимутся разом ко мне.

 

И все, кто воскресли в солёной тиши

И вышли наверх из кают,

Стоят и во имя бессмертной души

Безмолвную песню поют.

 

И песня растёт и врывается в грудь,

Значенья и смысла полна, – 

И вот раскрывается давняя суть

Звучанья на все времена.

 

1 сентября 1991

 

* * *

 

Для высокого строя слова не нужны –

Только музыка льётся сквозная,

И достаточно слуху ночной тишины,

Где листва затаилась резная.

 

На курортной закваске замешанный бред –

Сигаретная вспышка, ухмылка,

Где лица человечьего всё-таки нет,

Да пустая на пляже бутылка.

 

Да зелёное хрустнет стекло под ногой,

Что-то выпорхнет вдруг запоздало, –

И стоишь у причала какой-то другой,

Постаревший, и дышишь устало.

 

То ли фильма обрывки в пространство летят,

То ли это гитары аккорды, –

Но не всё ли равно тебе? – видно, хотят

Жить по-своему, складно и твёрдо.

 

Но не всё ли равно тебе? – может, слывут

Безупречными, властными, злыми,

Неприступными, гордыми, – значит, живут,

Будет время заслуживать имя. 

 

Но куда оно вытекло, время твоё,

И когда оно, имя, явилось –

И судьбы расплескало хмельное питьё,

Хоть с тобой ничего не случилось,

 

Хоть, похоже, ты цел – и ещё поживёшь,

И ещё постоишь у причала? –

И лицо своё в чёрной воде узнаёшь –

Значит, всё начинаешь сначала?

 

Значит, снова шагнёшь в этот морок земной,

В этот сумрак, за речью вдогонку? – 

И глядит на цветы впереди, под луной,

Опершись на копьё, амазонка.

 

1 сентября 1991

 

* * *

 

Вот холодом повеяло ночным – 

И Северу довольно только взгляда,

Чтоб всё насторожилось, став иным,

Уже шуршащим шлейфом листопада.

 

И долго ли продержится луна,

Скользящая сквозь облачные путы?

И песня, пробуждаясь ото сна,

Не рвётся из гортани почему-то.

 

Потом скажу – успеется, потом, – 

Не торопись, не вздрагивай, не надо, – 

И так звучит во мраке обжитом

Серебряная грусти серенада.

 

И так сквозит растерянная весть

По золоту смолёному залива – 

И трепетнее чувствуешь, что есть

Над нами Бог – и смотришь молчаливо.

 

Повременим – ещё не началось,

Ещё не в тягость мне воспоминанья – 

И что-то в душу вновь перелилось

Оттуда, где бывал уже за гранью.

 

И семенем к небесному крыльцу

Прибьётся и твоя причастность к веку, – 

И правда: как в воде лицо к лицу – 

Так сердце человека к человеку.

 

24 октября 1991

 

* * *

 

Если можешь, хоть это не тронь –

Не тревога ли в душу запала? –

И зажёгся в окошке огонь,

И вихры тишина растрепала.

 

Сколько хочешь, об этом молчи,

Не твоё ли молчание – злато?

В сердцевине горящей свечи

Всё увидишь, что издавна свято.

 

Всё найдёшь в этом сгустке тепла,

В этой капле томленья и жара –

Напряженье живого крыла

И предчувствие Божьего дара.

 

Всё присутствует в этом огне,

Что напутствует в хаосе смуты –

Потому-то и радостно мне,

Хоть и горестно мне почему-то.

 

Всё, что истинно, в нём проросло,

Всё, что подлинно, в нём укрепилось,

Опираясь на речь и число,

Полагаясь на Божию милость.

 

Потому он в себе и несёт

Всё, что в песнях продлится чудесных,

Всё, что сызнова душу спасёт

Во пределах земных и небесных.

 

8 ноября 1991

 

* * *

 

Пространства укор и упрямства урок,

Азы злополучные яви,

Которой разруха, наверно, не впрок, –

И спорить мы, видимо, вправе.

 

И вновь на Восток потянулись мосты,

В степях зазвенели оковы –

Но древние реки давно не чисты,

Моря до сих пор нездоровы.

 

И негде, пожалуй, коней напоить

Безумцам, что жаждут упорно

Громаду страны на куски раскроить

И распрей раскаливать горны.

 

Отрава и травля, разъевшие кровь,

Солей отложенья густые,

Наветы и страхи, не вхожие в новь,

При нас – да и мы не святые.

 

И мы в этой гуще всеобщей росли.

В клетях этих жили и норах,

И спали вполглаза мы – так, чтоб вдали

Малейший почувствовать шорох.

 

Мы ткани единой частицы, увы,

Мы груды песчаной крупицы –

И рыбу эпохи нам есть с головы

Непросто, – и где причаститься

 

К желанному свету? – и долго ли ждать

Спасительной сени покрова,

Небесной защиты? – и где благодать,

И с верою – Божие Слово?

 

И снова – на юг, в киммерийскую тишь,

Где дышится глубже, вольнее,

Где пристальней, может, сквозь годы глядишь

И чувствуешь время вернее.

 

9 декабря 1991

 

* * *

 

Своя интонация, знаю,

И голос, конечно же, свой,

И доля, понятно, земная –

Но что же ведёт за собой?

 

И кто-то шепнёт ненароком

О чём-то – наверно, о том,

Что время – вон там, за порогом,

И скручено вправду жгутом,

 

Что время – вот здесь, и повсюду

Присутствует, верует, ждёт

Причастности подлинной к чуду

От всех, чьё участье грядёт

 

В движении общем к открытью

Поистине нового дня,

Который прозреть по наитью

Поможет явленье огня

 

На кромке нелёгкого века,

На склоне, на грани эпох,

В разливах небесного млека,

На почве, чей пыл не иссох,

 

На бреге, что круче и выше

Заморских, – на самом краю

Сознанья, – и дальше, за крыши,

Звезду вопрошая свою.

 

13 декабря 1991

 

* * *

 

Слова и чувства стольких лет,

Из недр ночных встающий свет,

Невыразимое, земное.

Чью суть не всем дано постичь,

И если речь – в ней ключ и клич,

А может, самое родное.

 

Давно седеет голова –

И если буйною сперва

Была, то нынче – наподобье

Полыни и плакун-травы, –

И очи, зеленью листвы

Не выцвев, смотрят исподлобья.

 

Обиды есть, но злобы нет,

Из бед былых протянут след

Неисправимого доверья

Сюда и далее, туда,

Где плещет понизу вода

И так живучи суеверья.

 

И здесь, и дальше, и везде,

Судьбой обязанный звезде,

Неугасимой, сокровенной,

Свой мир я создал в жизни сей –

Дождаться б с верою своей

Мне пониманья во вселенной.

 

14 декабря 1991

 

* * *

 

Ты думаешь, наверное, о том

Единственном и всё же непростом,

Что может приютиться, обогреться,

Проникнуть в мысли, в речь твою войти,

Впитаться в кровь, намеренно почти

Довлеть – и никуда уже не деться.

 

И некуда бросаться, говорю,

В спасительную дверь или зарю,

В заведомо безрадостную гущу,

Где всяк себе хозяин и слуга,

Где друг предстанет в облике врага

И силы разрушенья всемогущи.

 

Пощады иль прощенья не проси –

Издревле так ведётся на Руси,

Куда ни глянь – везде тебе преграда,

И некогда ершиться и гадать

О том, кому радеть, кому страдать,

Но выход есть – и в нём тебе отрада.

 

Не зря приноровилось естество

Разбрасывать горстями торжество

Любви земной, а может, и небесной

Тому, кто ведал зов и видел путь,

Кто нить сжимал и века чуял суть,

Прошедши, яко посуху, над бездной.

 

21 февраля 1992

 

* * *

 

Свечи не догорели,

Ночи не отцвели, –

Вправду ли мы старели.

Грезя вон там, вдали?

 

Брошенная отрада

Невыразимых дней!

Может, и вправду надо

Было остаться с ней?

 

Зову служа и праву,

Прожитое влечёт –

Что удалось на славу?

Только вода течёт.

 

Только года с водою

Схлынули в те места,

Где на паях с бедою

Стынет пролёт моста.

 

Что же мне, брат, не рваться

К тайной звезде своей?

Некуда мне деваться –

Ты-то понять сумей.

 

То-то гадай, откуда

Вьётся седая нить, –

А подоплёку чуда

Некому объяснить.

 

23 февраля 1992

 

* * *

 

Этот жар, не угасший в крови,

Эта ржавь лихолетья и смуты –

Наша жизнь, – и к себе призови

Всё, что с нею в родстве почему-то.

 

Соучастье – немалая честь,

Состраданье – нечастое чувство,

И когда соберёмся – Бог весть! –

На осколках и свалках искусства?

 

То, что свято, останется жить,

Станет мифом, обиженно глядя

На потомков, чтоб впредь дорожить

Всем, что пройдено чаянья ради.

 

Будет перечень стыть именной

На ветрах неразумных эпохи,

Где от нашей кручины земной

Дорогие останутся вздохи,

 

Где от нашей любви и беды,

От великой печали и силы

Только в небе найдутся следы,

Если прошлое всё-таки было,

 

Если это не сон, не упрёк

Поколеньям иным и народам,

Если труд наш – отнюдь не оброк

Под извечно родным небосводом.

 

22 февраля 1992

 

* * *

 

Мне знать о том сегодня не дано,

Кто книгу эту в будущем откроет,

Кто душу несговорчиво настроит

На то, что было слишком уж давно.

 

Подобие воздушного моста

Протянется незримо между нами –

И с новыми сомкнутся временами

Слова мои – наверно, неспроста.

 

Ну, здравствуй, здравствуй, – сердце отвори 

Навстречу лихолетью и печали,

Где речь мою впотьмах не замечали,

Хотя она светилась изнутри.

 

Прислушайся к дыханию в ночи,

Вглядись туда, где больше, чем у прочих,

Кипело чувств, до шума не охочих, –

Пойми и помни, помни и молчи.

 

И незачем, пожалуй, объяснять,

Чего когда-то стоило всё это –

Весь этот мир, где таинства и света

Довольно, чтоб вселенную обнять.

 

И, светом этим издали ведом

И таинства почувствовав биенье,

Ты сам придёшь ко мне хоть на мгновенье

Сюда, где дух мой жив и прочен дом.

 

28 февраля 1992

 

* * *

 

Те же на сердце думы легли,

Что когда-то мне тяжестью были, – 

Та же дымка над морем вдали,

Сквозь которую лебеди плыли,

Тот же запах знакомый у свай,

Водянистый, смолистый, солёный,

Да медузьих рассеянных стай

Шевеленье в пучине зелёной.

 

Отрешённее нынче смотрю

На привычные марта приметы –

Узкий месяц, ведущий зарю

Вдоль стареющего парапета,

Острый локоть причала, наплыв

Полоумного, шумного вала

На событья, чтоб, россыпью скрыв,

Что-то выбрать, как прежде бывало.

 

Положись-ка теперь на меня –

Молчаливее вряд ли найдёшь ты

Среди тех, кто в течение дня

Тратят зренья последние кошты,

Сыплют в бездну горстями словес,

Топчут слуха пустынные дали,

Чтобы глины вулканный замес

Был во всём, что твердит о печали.

 

Тронь, пожалуй, такую струну,

Чтоб звучаньем её  мне напиться,

Встань вон там, где, встречая весну,

Хочет сердце дождём окропиться,

Вынь когда-нибудь белый платок,

Чтобы всем помахать на прощанье,

Чтоб увидеть седой завиток

Цепенеющего обещанья.

 

8 марта 1992

 

* * *

 

Выскользнув и пропав

(Спрятавшись, так – вернее),

Звук, безусловно, прав,

Благо, иных сильнее.

 

Вон он опять возник,

Выросший и восставший, –

Мыслящий ли тростник,

Виды перевидавший?

 

Ветер ли на холмах,

Шорох ли дней негромкий?

Вздох, а вернее – взмах,

Вздрог – за чертой, за кромкой.

 

Ломкой причины злак,

Едкой кручины колос?

Лик, а вернее – знак,

Зрак, а вернее – голос.

 

Врозь – так незнамо с кем,

Вместе – в родстве и чести, –

Зов! – но и – зевом всем –

Вызов любви и вести.

 

Заумь? – летящий слог,

След на песке прибрежном, –

Свет, а точнее – Бог,

Сущий и в неизбежном.

 

13 марта 1992

 

* * *

 

Багровый, неистовый жар,

Прощальный костёр отрешенья

От зол небывалых, от чар,

Дарованных нам в утешенье,

Не круг, но расплавленный шар,

Безумное солнцестоянье,

Воскресший из пламени дар,

Не гаснущий свет расставанья.

 

Так что же мне делать, скажи,

С душою, с избытком горенья,

Покуда смутны рубежи,

И листья – во влажном струенье?

На память ли узел вяжи,

Сощурясь в отважном сиянье,

Бреди ль от межи до межи,

Но дальше – уже покаянье.

 

Так что же мне, брат, совершить

Во славу, скорей – во спасенье,

Эпох, где нельзя не грешить,

Где выжить – сплошное везенье,

Где дух не дано заглушить

Властям, чей удел – угасанье,

Где нечего прах ворошить,

Светил ощущая касанье?

 

10 июня 1992

 

* * *

 

Шумит над вами жёлтая листва,

Друзья мои, – и порознь вы, и вместе,

А всё-таки достаточно родства

И таинства – для горести и чести.

 

И празднества старинного черты,

Где радости нам выпало так много,

С годами точно светом налиты,

И верю я, что это вот – от Бога.

 

Пред утренним туманом этажи

Нам брезжили в застойные годины, –

Кто пил, как мы? – попробуй завяжи,

Когда не всё ли, в общем-то, едино!

 

Кто выжил – цел, – но сколько вас в земле,

Друзья мои, – и с кем ни говорю я,

О вас – в толпе, в хандре, навеселе,

В беспамятстве оставленных – горюю.

 

И ветер налетающий, застыв,

Приветствую пред осенью свинцовой,

Немотствующий выстрадав мотив

Из лучших дней, приправленных перцовой.

 

Отшельничать мне, други, не впервой –

Впотьмах полынь в руках переминаю.

Седеющей качая головой,

Чтоб разом не сгустилась мгла ночная.

 

1 ноября 1992

 

НОЧЬ КИММЕРИЙСКАЯ

 

I

 

Ночь киммерийская – на шаг от ворожбы, 

На полдороге до крещенья, –

В поту холодном выгнутые лбы

И зрения полёт, как обращенье

К немым свидетельницам путаницы всей,

Всей несуразицы окрестной – 

Высоким звёздам, – зёрна ли рассей 

Над запрокинутою бездной,

Листву стряхни ли жухлую с ветвей,

Тори ли узкую тропинку

В любую сторону, прямее иль кривей,

Себе и людям не в новинку, – 

Ты не отвяжешься от этой темноты

И только с мясом оторвёшься

От этой маревом раскинувшей цветы

Поры, где вряд ли отзовёшься

На чей-то голос, выгнутый струной,

Звучащий грустью осторожной,

Чтоб море выплеснуло с полною луной

Какой-то ветер невозможный,

Чтоб всё живущее напитывалось вновь

Какой-то странною тревогой,

Ещё сулящею, как некогда, любовь

Безумцу в хижине убогой.

 

II

 

Широких масел выплески в ночи,

Ворчанье чёрное чрезмерной акварели,

Гуаши ссохшейся, – и лучше не молчи, 

Покуда людям мы не надоели,

Покуда ржавые звенят ещё ключи

И тени в месиво заброшены густое,

Где шарят сослепу фонарные лучи,

Как гости странные у века на постое,

По чердакам, по всяким закуткам,

Спросонья, может быть, а может, и с похмелья – 

Заначки нет ли там? – и цедят по глоткам 

Остатки прежнего веселья, – 

Ухмылки жалкие расшатанных оград,

Обмолвки едкие изъеденных ступеней,

Задворки вязкие, которым чёрт не брат,

Сады опавшие в обрывках песнопений,

Которым врозь прожить нельзя никак,

Все вместе, сборищем, с которым сжился вроде,

Уже отринуты, – судьбы почуяв знак, 

Почти невидимый, как точка в небосводе,

Глазок оттаявший, негаданный укол

Иглы цыганской с вьющеюся нитью

Событий будущих, поскольку час пришёл,

Уже доверишься наитью, – 

А там и ветер южный налетит,

Желающий с размахом разгуляться,

Волчком закрутится, сквозь щели просвистит,

Тем паче, некого бояться, – 

И все последствия безумства на заре

Неумолимо обнажатся, – 

И нет причин хандрить мне в ноябре,

И нечего на время обижаться.

 

III

 

Вода вплотную движется к ногам,

Откуда-то нахлынув, – неужели 

Из чуждой киммерийским берегам

Норвежской, скандинавской колыбели? – 

И, как отверженный, беседуя с душой,

Отшельник давешний, дивлюсь ещё свободе,

Своей, не чьей-нибудь, – и на уши лапшой 

Тебе, единственной при этой непогоде,

Мне нечего навешивать, – слова 

Приходят кстати и приходят сами –  

И нет хвоста за ними – и листва

Ещё трепещет здесь, под небесами,

Которые осваивать пора

Хотя бы взглядом, – 

И пусть наивен я и жду ещё добра 

От этой полночи – она-то рядом, – 

Всё шире круг – ноябрьское крыльцо 

Ступени путает, стеная,

Тускнеет в зеркальце холодное кольцо – 

И в нём лицо твоё, родная,

Светлеет сызнова, – неужто от волшбы? –  

Пытается воздушное теченье

Сдержать хоть нехотя дорожные столбы – 

От непомерности мученья

Они как будто скручены в спираль

И рвутся выше,

И, разом создавая вертикаль,

Уйдут за крыши, – 

Не выстроить чудовищную ось

Из этой смуты – 

И зарево нежданное зажглось,

И почему-то

Узлом завязанная, вскрикнула туга

И замолчала, – 

Как будто скатные сгустились жемчуга

Полоской узкою, скользнувшей от причала.

 

14 – 15 ноября 1992

 

* * *

 

К золотым ведёт островам

Свет нежданный луны в апреле –

Ближе к тайне, к заветной цели,

К этим выдышанным словам.

 

Наполняет желанный гул

Сонмы раковин – и в пустотах

Стынет эхо, звеня в высотах,

Если каждый давно уснул.

 

Может, жемчуг в ладони мал,

Может, водорослями вьётся

Чьё-то прошлое, – как споётся

Тем, чьим песням простор внимал?

 

Тем, чьи судьбы разброд ломал,

Бред корёжил, тоска крутила,

Стали отзывом лишь светила.

Смолы, скалы, солёный вал.

 

Смели попросту быть собой,

Смыли кровь, заживили раны, – 

То-то плещет светло и странно

Морем вылущенный прибой.

 

Стали близкими тем, кого

Не доищешься в этой шири,

В небе пристальном этом, в мире,

Продлевающем душ родство.

 

9 апреля 1993

 

* * *

 

Страны разрушенной смятенные сыны,

Зачем вы стонете ночами,

Томимы призраками смутными войны,

С недогоревшими свечами

Уже входящие в немыслимый провал,

В такую бездну роковую,

Где чудом выживший, по счастью, не бывал, – 

А ныне, в пору грозовую,

Она заманивает вас к себе, зовёт

Нутром распахнутым, предвестием обманным

Приюта странного, где спящий проплывёт

В челне отринутом по заводям туманным –

И нет ни встреч ему, ни редких огоньков,

Ни плеска лёгкого под вёслами тугими
Волны, направившейся к берегу, – таков

Сей путь, где вряд ли спросят имя,

Окликнут нехотя, устало приведут
К давно желанному ночлегу,

К теплу неловкому, – кого, скажите, ждут

Там, где раздолье только снегу,

Где только холоду бродить не привыкать

Да пустоту ловить рыбацкой рваной сетью,

Где на руинах лиху потакать
Негоже уходящему столетью?

 

30 сентября 1993

 

* * *

 

Разметало вокруг огоньки лепестков

Что-то властное – зря ли таилось

Там, где след исчезал посреди пустяков

И несметное что-то роилось?

 

То ли куст мне шипами впивается в грудь,

То ли память иглою калёной

Тянет нить за собой – но со мною побудь

Молодою и страстно влюблённой.

 

Как мне слово теперь о минувшем сказать,

Если встарь оно было не праздным?

Как мне узел смолёный суметь развязать,

Если связан он с чем-то опасным?

 

Не зови ты меня – я и рад бы уйти,

Но куда мне срываться отсюда,

Если, как ни крути, но встаёт на пути

Сентября молчаливое чудо?

 

Потому-то и медлит всё то, что цветёт,

С увяданьем, сулящим невзгоды, –

И горит в лепестках, и упрямо ведёт

В некий рай, под воздушные своды.

 

Лепестки эти вряд ли потом соберу

Там, где правит житейская проза – –

Бог с тобой, моя радость! – расти на ветру,

Киммерийская чёрная роза.

 

17 сентября 1994

 

* * *

 

День к хандре незаметно привык,

В доме слишком просторно, –

Дерева, разветвясь непокорно,

Не срываясь на крик,

Издают остывающий звук,

Что-то вроде напева,

Наклоняясь то вправо, то влево

Вслед за ветром – и вдруг

Заслоняясь листвой

От неряшливой мороси, рея

Как во сне – и мгновенно старея,

Примирённо качнув головой.

 

Так и хочется встать

На котурнах простора,

Отодвинуть нависшую штору,

Второпях пролистать

Чью-то книгу – не всё ли равно,

Чью конкретно? – звучанье валторны,

Как всегда, непритворно,

Проникает в окно,

Разойдясь по низам,

Заполняет округу

Наподобье недуга – 

И смотреть непривычно глазам

 

На небрежную мглу,

На прибрежную эту пустыню,

Где и ты поселился отныне,

Где игла на полу

Завалялась, блеснув остриём

И ушко подставляя

Для невидимой нити – такая

Прошивает, скользя, окоём,

С узелками примет

Оставляя лоскут недошитым,

Чтоб от взглядов не скрытым

Был пробел – а за ним и просвет.

 

18 октября 1994

 

* * *

 

Конечно же, это всерьёз –

Поскольку разлука не в силах

Решить неизбежный вопрос

О жизни, бушующей в жилах,

Поскольку страданью дано

Упрямиться слишком наивно,

Хоть прихоть известна давно

И горечь его неизбывна.

 

Конечно же, это для вас – 

Дождя назревающий выдох

И вход в эту хмарь без прикрас,

И память о прежних обидах,

И холод из лет под хмельком,

Привычно скребущий по коже,

И всё, что застыло молчком,

Само на себе непохоже.

 

Конечно же, это разлад

Со смутой, готовящей, щерясь,

Для всех без разбора, подряд,

Подспудную морось и ересь,

Ещё бестолковей, верней – 

Паскуднее той, предыдущей,

Гнетущей, как ржавь, без корней,

Уже никуда не ведущей.

 

Конечно же, это исход

Оттуда, из гиблого края,

Где пущены были в расход

Гуртом обитатели рая, – 

Но тем, кто смогли уцелеть,

В невзгодах души не теряя,

Придётся намаяться впредь,

В ненастных огнях не сгорая.

 

10 августа 1995

 

* * *

 

Ставшее достоверней

Всей этой жизни, что ли,

С музыкою вечерней

Вызванное из боли –

Так, невзначай, случайней

Чередованья света

С тенью, иных печальней, – 

Кто нас простит за это?

 

Пусть отдавал смолою

Прошлого ров бездонный,

Колесованье злое

Шло в толчее вагонной, – 

Жгло в слепоте оконной

И в тесноте вокзальной

То, что в тоске исконной

Было звездой опальной.

 

То-то исход недаром

Там назревал упрямо,

Где к золотым Стожарам

Вместо пустого храма,

Вырванные из мрака,

Шли мы когда-то скопом,

Словно дождавшись знака

Перед земным потопом.

 

Новым оплотом встанем

На берегу пустынном,

Песню вразброд не грянем,

Повременим с почином, – 

Лишь поглядим с прищуром

На изобилье влаги

В дни, где под небом хмурым

Выцвели наши флаги.

 

15 – 18 сентября 1995

 

* * *

 

Она без возраста, душа,

Но так идёт ей, право слово,

Всё то, чем юность хороша, –

И молодеть она готова.

 

Да только зрелость – грустный рай,

В котором всякое бывает, –

И чувства, хлынув через край,

Свой тайный смысл приоткрывают.

 

Гостят у вечности года,

Минут позванивают звенья, – 

И не постигнуть никогда

Того, чем живы откровенья.

 

Но что же всё-таки зовёт

Из бормотанья и камланья,

Покуда вдруг не прослывёт

Не удержавшимся за гранью?

 

И что за отзвук различим

В темнотах этих и просветах,

С тобою впрямь неразлучим,

Залогом песен не отпетых?

 

То весть, дошедшая с трудом

Из галактического плена,

Что реки будит подо льдом

И кровью вспаивает вены.

 

23 сентября 1996

 

* * *

 

Призрак прошлого к дому бредёт,

Никуда не торопится,

Подойдёт – никого не найдёт,

Но такое накопится

В тайниках незаметных души,

Что куда ему, дошлому,

Торопиться! – и ты не спеши,

Доверяющий прошлому.

 

Отзвук прошлого в стёклах застрял

За оконною рамою –

Словно кто-нибудь за руки взял

Что-то близкое самое,

Словно где-нибудь вспыхнуло вдруг

Что-то самое дальнее,

Но открыться ему недосуг, –

Вот и смотришь печальнее.

 

Лишь озябнешь да смотришь вокруг – 

Что за место пустынное?

Что за свет, уходящий на юг,

Приходящий с повинною,

Согревающий вроде бы здесь

Что-то слишком знакомое,

Был утрачен – да всё же не весь,

Точно счастье искомое?

 

Значит, радость вернётся к тебе,

Впечатления чествуя,

С тем, что выпало, брат, по судьбе,

Неизменно соседствуя,

С тем, что выпадет некогда, с тем,

Что когда-нибудь сбудется, – 

И не то чтобы, скажем, Эдем,

Но подобное чудится.

 

2 октября 1996

 

* * *

 

Шум дождя мне ближе иногда

Слов людских – мы слушать их устали, –

Падай с неба, светлая вода,

Прямо в душу, полную печали!

 

Грохнись в ноги музыке земной,

Бей тревогу в поисках истока, – 

Тем, что жизнь проходит стороной,

Мы и так обмануты жестоко.

 

Падай с неба, память о былом,

Припадай к траве преображённой,

Чтоб не бить грядущему челом

Посреди страны полусожжённой.

 

Лейся в чашу, терпкое вино,

Золотое марево утраты, – 

Мне и так достаточно давно

Слёз и крови, пролитых когда-то.

 

Где-то там, за гранью тишины,

Есть земля, согретая до срока

Тем, что ждать мы впредь обречены –

Ясным светом с юга и с востока.

 

Не томи избытком доброты,

Не пугай внимания нехваткой, –

В том, что явь не пара для мечты,

Важен привкус – горький, а не сладкий.

 

Потому и ратуй о родном,

Пробивай к неведомому лазы,

Чтоб в листве, шумящей за окном,

Исчезали века метастазы.

 

Может, весть извне перелилась

Прямо в сердце, сжатое трудами?

Дождь пришёл – и песня родилась,

Чтобы стать легендою с годами.

 

16 октября 1996

 

* * *

 

Любовь, зовущая туда,

Где с неизбежностью прощанья

Не примиряется звезда,

Над миром встав, как обещанье

Покоя с волею, когда

Уже возможно возвращенье

Всего, что было навсегда,

А с ним и позднее прощенье.

 

Плещась листвою на виду,

Лучась водою, причащённой

К тому, что сбудется в саду,

Что пульс почует учащённый

Того, что с горечью в ладу,

Начнётся крови очищенье

И речи, выжившей в аду,

А там и новое крещенье.

 

Все вещи всё-таки в труде –

Не предсказать всего, что станет  

Не сном, так явью, но нигде

От Божьей длани не отпрянет, – 

На смену смуте и беде

Взойдёт над родиною-степью

Сквозь россыпь зёрен в борозде

Грядущее великолепье.

 

27 – 28 мая 1997

 

* * *

 

Где в хмельном отрешении пристальны

Дальнозоркие сны,

Что служить возвышению призваны

Близорукой весны,

В обнищанье дождя бесприютного,

В искушенье пустом

Обещаньями времени смутного,

В темноте за мостом,

В предвкушении мига заветного,

В коем – радость и весть,

И петушьего крика победного – 

Только странность и есть.

 

С фистулою пичужьею, с присвистом,

С хрипотцой у иных,

С остроклювым взъерошенным диспутом

Из гнездовий сплошных,

С перекличкою чуткою, цепкою,

Где никто не молчит,

С круговою порукою крепкою,

Что растёт и звучит,

С отворённою кем-нибудь рамою,

С невозвратностью лет

Начинается главное самое – 

Пробуждается свет.

 

Утешенья мне нынче дождаться бы

От кого-нибудь вдруг,

С кем-то сызнова мне повидаться бы,

Оглядеться вокруг,

Приподняться бы, что ли, да ринуться

В невозвратность и высь,

Встрепенуться и с места бы вскинуться

Сквозь авось да кабысь,

Настоять на своём, насобачиться

Обходиться без слёз,

Но душа моя что-то артачится – 

Не к земле ль я прирос?

 

Поросло моё прошлое, братие,

Забытьём да быльём,

И на битву не выведу рати я

Со зверьём да жульём,

Но укроюсь и всё-таки выстою

В глухомани степной,

Словно предки с их верою чистою,

Вместе с речью родной,

Сберегу я родство своё кровное

С тем, что здесь и везде,

С правотою любви безусловною –

При свече и звезде.

 

11 – 13 июля 1997

 

* * *

 

Гляди-ка в оба, да не сглазь –

Из озарений, из наитий

Она возникла, эта связь, –

Не задевай узлов да нитей.

 

Из бездны гибельной уйдя,

Она скрепит края столетий – 

И только в трепете дождя

Её почует кто-то третий.

 

Не то сквозь сон она прошла,

Набухнув жилкою височной,

Не то скользнула, как игла,

В укрытье памяти бессрочной.

 

Песочной струйкою шурша,

Проникла в логово забвенья – 

И вот, отвагою дыша,

Судеб распутывает звенья.

 

Водой проточною струясь,

Она размыла средостенья

И вышла, больше не таясь,

На свет, и с нею – обретенья.

 

За тканью времени живой

Растенья вздрогнут и воспрянут – 

И вскинут вдруг над головой

Свой мир, и ждать не перестанут.

 

И то и дело, как ни строй

Воздушных замков очертанья,

В единый миг пчелиный рой

Сгустит былые испытанья.

 

И ты узнал их, видит Бог,

И вновь лицо твоё открыто, – 

Они грядущего залог

И настоящего защита.

 

6 – 9 июля 1998

 

* * *

 

Как в годы нашествий, шуршат

Листвою сухою

Деревья – и всё ж не спешат

К хандре, к непокою,

К зиме, что прийти навсегда

Хотела бы снова,

И даже незнамо куда,

Порукою – слово.

 

Так что же останется здесь?

Журчание струек

Сквозь жар, обезвоженный весь,

Да ворох чешуек

В пыли, у подножья холма,

Да взгляды хозяек,

Да ветер, сводящий с ума,

Да возгласы чаек?

 

И что же грядёт впереди – 

Безлюдье, глухое

К тому, что теснится в груди,

Что есть под рукою,

Что смотрит из каждого дня,

Томясь на безрыбье,

Входя в сердцевину огня

Гремучею сыпью?

 

И всё же не надо вздыхать

О том, что пропало, –

Ему не впервой полыхать,

Звучать как попало,

Вставать, наклонясь тяжело,

Быть сердцу по нраву, – 

Оно никуда не ушло,

Как звёздная слава.

 

10 августа 1998  

 

ХОРАЛ  

 

I

 

Думаю – о былом. Нечего жить ушедшим?

Помилуйте! – настоящее слишком связано с ним,

Чтоб уходить навеки. Всё оно – в человеке.

Вместе с грядущим. Каждый тройственным чудом храним.

 

Чудом времён, однажды кем-то соединённых?

Свыше? Конечно. То-то вместе им жить да жить.

В этом единстве – тайна граней их, опалённых

Жгучим огнём вселенским. Надо ли в нём блажить?

 

Нет умиранья свету. Песня ещё не спета.

Звук, возникая где-то, речь за собой ведёт.

Ночь на дворе иль вечер – снова пылают свечи.

Утро – ещё далече, но всё равно – придёт.

 

С днём драгоценным слиты все, кто с пространством квиты,

Чтобы искать защиты в том, что само собой

Станет поступком, шагом, взглядом, немалым благом,

Тягой к моим бумагам, песнею и судьбой.

 

II

 

Чудо не в том, чтоб взять его, словно птенца, в ладони.

Чудо – в том, чтобы ждать его. Верить упрямо в него.

Предстать пред ним – право, непросто. Постичь его – невозможно.

Недосягаемо чудо. Поскольку в нём – волшебство.

 

Пусть в измереньях новых звучат потайные струны.

Пусть Бах в парике сползающем слушает вновь миры,

В которых, сквозь все каноны, иные грядут кануны,

Планеты поют и луны. Звуки к нему – добры.

 

Клавир земного затворника. Вселенская партитура.

Хорал киммерийский. Фуга отшельническая. В глуши

Звучит извечная музыка. Горы упрямо хмуры –

Но вот и они светлеют. Отрада – есть для души.

 

Тише! Впрочем, настолько сроднился Бах с тишиною,

Что лишь в ней утешенье находит от невзгод мирских. Это сон?

Это явь для него. Напевы, как деревья, стоят за стеною,

Навевая что-то родное, вне законов и вне времён.

 

III

 

О чём я? Ах, да! – О времени. Об имени этого времени.

Земного? А может, небесного? А может быть, зазеркального?

О людях этого времени. О буднях имени в темени.

О празднествах, навевающих тревогу слова печального.

 

Печален мир. Потому что он изначально – радостен.

Радостен мир. Потому что – позже – он слишком печален.

С этой печалью и с этой радостью – мы уходим

В плавание. Но где-нибудь – мы неизбежно причалим.

 

О чём я? Ах, да! – Об имени. О времени этого имени.

О знамени, на котором вышито слово «свет».

О семени, прорастающем в степи. О море. О пламени,

В душе моей оживающем. А мыслям пределов – нет.

 

Радостен мир. Открытия в нём сменяют события.

Рушатся и воскресают неземные устои его.

Покуда в кругу созвездий мы хороводы водим,

Приходит к нам неизменно любви земной торжество. 

 

IV

 

Постой! Побудь ещё рядом. Хотя бы чуть-чуть. Немного.

Никто тебя не заменит. Кому поведать о том,

Что сердце болит недаром, что вновь тяжела дорога

Меж слов, давно уже сказанных и спрятанных на потом?

 

С кем скоротать мне вечер? Кого увидеть в окошке –

Идущего наконец-то – из памяти ли? – ко мне?

Желтеют густые кроны. Листва лежит на дорожке,

Шурша на ветру приморском, как будто в живом огне.

 

Желания то сбываются, то сызнова не сбываются.

Не сдаются годам, упрямясь, чаяния мои.

Вдали, над холмами сизыми, что-то вдруг затевается –

Летят оттуда, сгущаясь, дум бессонных рои.

 

Куда мне теперь деваться от нового наважденья?

Со старым ещё не справился – а это настигло вмиг.

И что в нём за знак? Откуда? Возможно – предубежденья.

Возможно – предупрежденье. Нет, просто – рожденье книг.  

 

V

 

Взгляд – и чутьё. И – шаг. В никуда? Нет, в немую бездну.

В неизведанную пучину. Без причины? О ней – потом.

Свет – и полёт. И – речь. Ниоткуда? Нет, из вселенной.

Из легенды былой, нетленной – в мире, вроде бы обжитом.

 

Речь – и порыв. И – взгляд. Шаг – и чутьё. И – след.

Звук – и восторг. Не спят? Музыка. Звёздный свет.

Бах. При свече и звезде. Век. При своей беде.

Круг. На морской воде. Далее – и везде.

 

Рукопись. При свече и при звезде? Я свыкся

С ними. С ними светлее – здесь, в ледяной ночи.

Летопись. На листе белой бумаги? Верно.

Скоропись. Набело. Так ли? Тающие лучи.

 

Реющее пространство. Таинство. Постоянство.

Ночь волшебства. Убранство далей: смола и мел.

Клич на пути к открытью. Ключ от высот. Наитье.

Голос. Вослед за нитью. Плач. Ты сказать – сумел.

 

2003 - 2004 

К списку номеров журнала «ОСОБНЯК» | К содержанию номера