Мария Ченцова

Часы. Рассказ

Марина проснулась раньше будильника. Она посмотрела на часы: стрелки-усы показывали семь утра. Девочка потянулась — из тёплого конверта показались ладони и ступни. Марина посчитала от десяти до одного, как ее учил дядя, чтобы быстро встать. Потом, сбросив резко одеяло на пол, села на кровати. Она зевнула, посмотрела на потолок и пошла к ванной. Но, не дойдя несколько шагов, вернулась в комнату, встала около окна и стала смотреть на весенний двор. Она глядела на снег и пыталась мысленно вдохнуть его запах. Она вообразила, как едет по лыжной трассе, как обгоняет впереди идущих, как ощущает солоноватый привкус во рту от холодного воздуха. Ее охватила привычная дрожь перед соревнованиями.

Сегодня воскресенье и закрытие сезона — эстафета. Она бежит первым этапом. У нее похолодели ладони, и она стала гнать мысли о соревнованиях. Боялась, что растеряет настрой. Тренер Светлана Ивановна всегда ей говорила за день до гонки: «Марина, а ты лучше вообще ни о чем не думай! Пользы будет больше. Ты просто разозлись и пробеги хорошо!». Она стала заплетать косички из бахромы оконной занавески. Она считала: «Раз, два, три!». Она плела и смотрела на еще темное небо и считала звезды. Тут она мысленно представила, как стартует, как вырывается на поляне одна из первых, и вклинивается на первый, самый сложный подъём. А потом одна петля — спуск, подъём, вторая — подъём – спуск, проезд по прямой и выезд на поляну лыжной базы.

Эстафета три километра — в этом году она перешла в средний возраст. Ей десять лет — первый юбилей. Ей подарили первые часы — квадратный циферблат, по синему полю мелкими звездами разбросаны цифры. Она думала: «А может, есть такое созвездие Часов? Надо спросить у папы. Очень бы хотелось, чтобы было. А если нет, то оно вот, на моих часах». А еще она гордилась тем, что часовой механизм очень старый — от первых маминых часов, которые ей подарил папа, Маринин дедушка, на окончание школы. Девочка никогда его не видела, но радовалась, что у нее есть дедушкин подарок.

Первое время она по нескольку раз в день подносила левую руку к лицу и пристально смотрела на стрелки и дожидалась, когда большая дрогнет и сдвинется с места. Особенно часы помогали, когда она получала в школе тройку или падала или ссорилась с подружками. В такие моменты она думала: «У меня на руке — часы!». И проходили и грусть, и плохое настроение.

Марина думала: «Надеть часы на сегодняшнюю гонку или нет? Жалко очень, но будет спокойнее. Они как будто помогают. Вот на прошлое соревнование не надела — и что, проиграла. Каких-то десяти секунд не хватило до первого юношеского разряда. И даже знаю где — на последнем подъеме пожалела себя, не поднажала, не выложилась. Надену!».

Она тихо прошла в ванную, умылась, почистила зубы, забрала сложенную с вечера сумку из комнаты. В кухне зажгла свет, поставила вариться овсянку.

На белом столе стояла глубокая тарелка, наполненная крашеными пасхальными яйцами. Вчера Марине так нравилось смотреть, как папа их красил. Она сидела на табуретке около окна и сдирала луковую шелуху. Отец налил в большую кастрюлю воды, опустил шелуху, которая не сразу тонула, а плавала, словно крупные лепестки цветов, и поставил на плиту. Вода закипела и он аккуратно, положив каждое яйцо в ложку, опускал их в ставшую ржавой воду. Через десять минут он слил с кастрюли кипящую воду, налил холодную, а еще через пятнадцать минут выложил яйца в тарелку с зеленой каемочкой.

Марина правой рукой помешивала кашу, а левой легко дотрагивалась до яиц. Гладенькие, но не все ровно прокрашенные яйца так и притягивали ее.

Она вспомнила, что Пасху в ее семье отмечают второй раз. Первый, в прошлом, в восемьдесят шестом году, ей запомнился тем, что утро было солнечное, снег почти весь сошел, а стоящая на подоконнике верба пустила небольшие корешки.

Они всей семьей — папа, мама, она и младший брат Вова — собрались на кухне. Мама сказала папе: «Христос Воскрес!», а он ей ответил: «Воистину Воскрес!». И показал Марине с Вовкой, как можно «биться» яйцами. На маринино счастье, она дольше всех продержалась: папа с братом брали уже по третьему яйцу, а она своим непобедимым яйцом растрескивала их с обоих концов. «Побеждённые» яйца сиротливо лежали на плоской тарелке и ждали, когда их съедят. Потом пришли соседи, и родители пошли их поздравлять.

Марина доваривала кашу и вспоминала, а что же еще было в день её первой пасхи. Но почему-то больше ничего не вспоминалось.

Она доварила кашу, выложила в тарелку и начала есть. Посмотрела на часы и увидела, что уже почти восемь часов, а выходить ей в пятнадцать минут девятого. Марина ела кашу, а сама смотрела на груду яиц. И тут она отложила ложку, встала и подошла к тарелке.

Она взяла в каждую руку по яйцу, удобно зажала в левой руке одно, а вторым примерилась и острым концом ударила: леворучное яйцо треснуло. Марина запрыгала от радости и тихо прокричала: «Ура!». Потом перевернула на другую сторону и ударила еще раз — опять победа! Девочка вытащила крупную плоскую тарелку, и треснувшее яйцо положила в центр. Она смотрела на одинокое яйцо и жалела его как побежденного врага. Тут она подумала: «Не переживай, скоро ты будешь не одиноко!». Взяла в левую руку следующее тупым концом вверх и ударила по нему: хрясь, и, как ей казалось, вечно непобедимое яйцо покрылось трещинами и перекочевало в левую руку, а новый победитель — в правую.

Куча треснутых яиц росла. У Марины от азарта порозовели щеки. Она подула на густую челку, чтобы не мешала. От волнения ее руки потели, и она вытирала их о свитер. В кухне только слышалось: «треск-треск», «хрясь-хрясь», «ранен», «убит», «молодец». Можно подумать, что кто-то в такую рань сам с собой играет в «морской бой».

Марина уже не смотрела на тарелку, когда надо было потянуться за очередным снарядом. И только когда ее рука нашарила пустоту, то, взглянув на пустую тарелку и на яйцо-победителя, она поняла, что пасхальная битва окончена.

Ей показалось, что прошло много времени, а взглянув на часы, увидела, что большая стрелка как раз подошла к десяти минутам. Она весело подмигнула большой стрелке-усику, сверху на гору аккуратно поставила победившее яйцо и пошла одеваться.

Она вышла из подъезда, вдохнула воздух, который перестал быть колючим, и обрадовалась: наконец-то запахло весной. Она взяла горсть снега, поднесла близко к лицу и принюхалась – пахло яблоками, мороженым и мокрыми ветками. Марина шла по направлению к автобусной остановке и думала: «Вот бы сегодня обогнать Катю Полевую!».  Ее фамилия ей всегда казалась летней.

В три часа дня Марина поднималась по лестнице к себе на четвертый этаж. Она не стала ждать лифта, а медленно шла и считала ступеньки. Она раз за разом прокручивала сегодняшнюю гонку.

Снег действительно оказался такой, что как говорится, «катили любые дрова». За двадцать минут до эстафеты Светлана Ивановна настраивала всех на гонку — она убеждала всех не бояться, объясняла, что лыжи хорошо подготовлены. Ее черная голова поворачивалась то в одну сторону, то в другую — она хотела, чтобы ее слышали все. Она смотрела на каждую девочку и каждой говорила что-то свое. Тае Кузнецовой сказала: «Тебе упорнее работать в подъём! На спуске отдохнешь! Просто ты себя жалеешь там, где сложнее!». Ире Протасовой: «Ты бежишь вторым этапом — половину гонки пристраиваешься за кем-то, а в конце обгоняешь и ускоряешься!». Алене Хромовой: “Алена, очень прошу, пожалуйста, аккуратнее на спуске — пониже присядь и прижми крепче руки к бокам. Потеряешь при падении на спуске десять секунд — потом сложно наверстывать». А Марине сказала: «А ты лучше вообще не думай! Ты же на первом этапе — просто глаза вперёд, чаще работай руками и ногами, и захоти победить! Все, на выход!».

          На старте девочки выстроились в шеренгу. На Марине висел матерчатый номер «13». Через одну девочку стояла Катя Полевая — она тоже бежала первым этапом. Она опиралась на палки и казалось, что уже бежала. Взгляд упорный, маленькая морщинка залегла между бровями, веснушки напоминали разбрызганный по лицу морковный сок, выбившуюся из-под шапки светло-рыжую прядь свободно колыхал ветер. Марина тоже стала смотреть вперед, сильнее сжала рукоятки палок. Но в последний момент приподняла рукав ветровки и посмотрела на часы. И через десять секунд  по поляне пронеслось: «Старт!».

          Марина не помнила всей гонки. В памяти только осталось то, что на середине поляны ей кто-то наступил на палку, и она, слетев с руки, упала. Пока Марина с громко бьющимся сердцем поднимала ее, почти все стартующие оказались впереди. Но, посмотрев на часы, она сказала тихо: «Помогите!» и побежала, не помня себя. На финиш она приехала третьей, обогнав, Катю Полевую на пять секунд. Хлопнув Алену по плечу, передав эстафету, она села на корточки и, уставившись в блестевший на солнце снег, стала сплевывать соленую слюну. В горле саднило, руки немного тряслись, но в душе было столько ликования — я победила Катю Полевую! Первый раз!».

          Чтобы еще раз вспомнить часть гонки, Марина специально спустилась на один этаж и снова стала подниматься.

          Марина открыла коричневую дерматиновую дверь. Стала раздеваться и прислушиваться: через закрытую кухонную дверь слышалось грозное «бу-бу-бу».

          Она побросала одежду около порога, зашла в кухню и громко сказала: «А я сегодня выиграла у Полевой!». Но Марина наткнулась на молчание. Отец сидел за столом, а перед ним стояла тарелка побеждённых яиц. Вова жался в углу кухни, около холодильника. Мама стояла около раковины и держала в руках синее мокрое полотенце.

          Отец громко крикнул: «Это ты переколотила яйца? Ты чего, совсем уже?».

          – Петя, не кричи на нее, – тихо сказала мама.

          – Будешь ты мне указывать, что говорить! Нет, ты подумай! Все до одного! Что я людям дам, когда они к нам придут? Да сейчас в магазинах ни одного яйца нет — все пораскупали! Где сейчас купишь? – кричал он еще громче. Его лицо покраснело, маленькие серые глазки, похожие на собачьи, утонули в мелких морщинках. Крупный кулак ударил по столу — тарелка с яйцами немного отодвинулась.

          – Папа, правда, я не знала, что их нельзя бить. Ты же помнишь... – лепетала Марина.

          – Когда я тебе такое говорил! – перебил отец. Он отвернулся к окну, сжал в комок занавеску. Потоптался на месте, подскочил к маме, вырвал у нее полотенце, начал мять в руках и, размахнувшись, бросил в угол, где стоял Вовка.

          Он подошел к Марине, отпихнул ее и вышел из кухни. А девочка жалобно говорила ему вслед: «Папочка, я, правда, не знала, не знала...». Она смотрела на маму, но та отвернулась и стала домывать посуду. Она подошла к брату, и тот положил ей руку на плечо. Марина постояла так несколько минут и пошла в детскую. Около двери она услышала, как раздался звонок.

          Она стояла около окна и смотрела на залитый солнцем двор. Около песочницы восторженно прыгали воробьи, приветствуя весну. По щекам девочки текли слезы. Она комкала в кулаке занавеску. И думала про себя: «Ну, почему же он мне не верит? Почему? Ведь я правда не знала!».

          Тут Марина посмотрела на циферблат и представила, что она не в своей комнате, а бежит по синему полю от одной цифры к другой, потом падает в синюю траву и кричит: «Эге-ге-гей!». И ей постепенно становится легче. Слезы понемногу высыхают, словно лужи на летнем солнце, откуда-то взявшийся в горле комок пропадает, дыхание выравнивается.

          В сердце, правда, поселяется какая-то соринка, но, глядя на весёлых воробьев, Марина её почти не ощущает.

          Она смотрит и говорит: «У меня на руке – часы!».


 

                                 

 

 

 


 

К списку номеров журнала «ГРАФИТ» | К содержанию номера