Александр Тихонов

Я распахнул рассветное окно

 

Родился в п. Большеречье Омской области. Живет в г. Омске. Стихотворения и проза публиковались в журналах «Наш современник», «Роман-газета», «Молодая гвардия» и др. Автор книги стихов «Облачный парус» (Омск, 2014), фантастических романов «Охота на зверя» (М, 2016) и «Синдром героя» (М, 2017), соавтор научно-популярной книги «Сила Сибири. История Омского края» (Омск, 2016). Лауреат Всероссийской литературной премии им. М. Ю. Лермонтова (2015), региональной литературной премии им. Ф. М.  Достоевского (Омск, 2015).

 

                             * * *

 

Время спрессовано. Время становится мной.

Лязгнув засовами, дверь отпирает Всевышний.

Я — настоящее. Холод гудит за спиной.

Холод вселенский, космический. Страшный и лишний.

 

В будущем тоже сквозят над планетой ветра.

Скрыто грядущее. Мне не добраться до сути.

Время спрессовано. В сердце вжимается страх.

Можно бояться, за это никто не осудит...

 

«Было и не было», «будет — не будет» — потом

Стану гадать, повзрослев и печалясь все чаще.

Год девяностый, р.п. Большеречье, роддом.

Мир познаю и живу сам собой — настоящим.

 

                             * * *

 

Не касался младенец молочных грудей,

Но, казалось, что это — ненужная малость.

У соседей ни внуков теперь, ни детей.

Только старость осталась.

 

Поправляют очки. Часто смотрят в окно.

В продуктовый спускаются. Быта — избыток.

Все испытано было, что в жизни дано.

Все затерто, избито.

 

В полутемной квартире сердца их стучат

В ожиданье, что завтра рассвета не будет.

Лишь порой голоса не рожденных внучат

Среди ночи их будят.

 

                             * * *

 

За омуля копченого и только,

За рюмку водки, за глоток вина,

Бродячий музыкант, хрипатый Колька

Готов любую песню «сбацать» нам.

 

На продувном байкальском сквозняке,

Лицом помятым обратясь к прибою,

Чужие песни пел — и стал никем.

Чужие вина пил и брал с собою.

 

Давай скитальца пригласим за стол,

Чтоб музыкант вдруг начал улыбаться,

И, отстранив стакан — какой в нем толк? —

Вдруг предложил: «Свое вам, что ли, сбацать?».

 

                             * * *

 

В позабытом селе, где дворов — как зубов у старухи,

Бьется ветер в оконца пустой, обветшалой избы.

Этот ветер — солдат. Он кричит: «Неужели, все глухи!».

Только боль возвращенья ему никогда не избыть...

 

«Я вернулся. Вер-нул-ся! Ты слышишь? Ну, где же ты, мама?».

Но лишь пыльные, мутные стекла в ответ дребезжат.

А окно, как крестом, перехвачено сгнившею рамой,

И в молчанье глухом остается скитаться душа.

 

Будет ветер парить над домами и узкой тропою,

Удаляться в тайгу, для себя утешенье ища.

Ведь вернулся домой, смерть поправ, из последнего боя,

Потому, что он маме вернуться домой обещал.

 

                             * * *

 

                                1

 

Под плоским небом цвета хромакея

В пустом пространстве мечется душа.

А за окном распластана «Икея»,

А за другим — какой-нибудь «Ашан».

 

Трещит трамвай как старая дрезина,

Замученный до скрипа в тормозах.

А за окном мелькают магазины

Так часто, что уже рябит в глазах...

Я вновь и вновь читаю заголовки,

И мысли друг от друга устают.

Пройдусь пешком, усталый и неловкий,

Всей кожей ощущая неуют.

 

Лишь на ветру рекламная растяжка

Трепещет как надежда впереди.

«Все иллюзорно,— прочитаю тяжко,—

Есть только небо... Покупай в кредит».

 

                                2

 

За окраинным кладбищем — новенький спальный район.

Чтоб доехать до центра, за час до рассвета встаем.

Дышит гарью завод в слюдяное оконце мое.

Вечный город не спит и окраинам спать не дает.

И живые завидуют мертвым, лежащим вблизи.

И в тягучем безверье библейское что-то сквозит.

А у стен новостроек, из грунта пробившись едва,

Рвутся к небу цветы. Почему-то все время их два...

 

Нет же, стой! Погоди... Не части, я тебе расскажу,

Как, проснувшись средь ночи, по комнате долго хожу.

Я живу в самом центре, встаю без пятнадцати семь,

И завидовать мертвым не тянет. Не тянет совсем.

Но порой снится разное. В доме напротив окно

Вдруг зажглось. Может, там также крутят немое кино

И сосед просыпается, щурясь на свет ночника.

А района за кладбищем нет даже в планах пока.

 

                                3

 

В безликом шалмане, глотая противный напиток

(на ценнике значится «кофе», но это вранье),

Гляжу, как снаружи бредут, изнуренные бытом,

Промокшие люди и стадо «Газелей» снует.

 

Грохочут машины. Хохочут, вбегая, под крышу

Подростки, для коих все в жизни — беда не беда.

Они рассуждают, что «сталк», мол, сегодня не вышел,

О «баттлах» на «Версусе»... и о любви иногда.

 

И что вдруг разнылся, как мяч утопившая Таня?!

Я зонт отряхну и по лужам направлюсь к тебе.

Сквозь нудную морось, с дымящимся кофе в стакане

И буду тепло улыбаться всем встречным в толпе.

 

                             * * *

 

Я иду расставаться с тобой.

С неба сыплет противная морось.

Кто сказал, что мы сшиты судьбой

И отныне не выживем порознь?

 

Кто сказал, мол, уступки нужны,

Чтоб самим не распасться на части?..

Как мы были чисты и нежны,

Как хотелось нам общего счастья!

 

Старый чайник кипел на плите.

Стопки книг, запах кофе и пыли.

Дождь хлестал за окном, снег летел...

Боже мой, как мы счастливы были.

 

Кто сказал, что мы сшиты судьбой?

Я сказал. Не боюсь повториться.

Вроде, шел расставаться с тобой.

Оказалось — мириться.

 

                             * * *

 

Казалось, юность поросла быльем,

Но жажда чуда все куда-то манит.

С утра соседка вешает белье

И простыни — как паруса в тумане...

 

Усталости и лени вопреки

Гляжу в окно, в котором плещет лето.

Вновь умоляю: память, береги

Мальчишеское ощущенье это.

 

Я не хочу быть нудным ворчуном,

Размениваясь на дела и вещи.

Я распахну рассветное окно,

А там, в тумане,— паруса трепещут!