Любовные признания человека-хека. Стихотворения

***

Муза в зимнем пальто постучалась к поэту

И, не решаясь войти, долго в прихожей топталась.

Он её звал, умолял, говорил: «Заходи-ка!»,

Но, несмотря на мольбы, Муза стояла у двери.

 

Видя, что гостья боится, поэт осторожный

К Музе на стуле стал подъезжать незаметно.

Он задавал ей вопрос, который годами

Мучил его, не давая ни сна, ни покоя:

 

«Я где-то читал про такое явление рифмы.

Скажем, строчка закончилась словом «досада»,

Тогда через строчку, слога повторив мы,

Ставим слово другое… Какое, не знаю».

 

Муза в ответ говорила поэту с обидой:

«Много поэтов я в жизни встречала, не скрою.

Знала Гомера-слепца, псалмопевца Давида,

Но ни один не пытался подъехать с такой ерундою.

 

Муза к поэтам приходит дарить вдохновенье,

А не учить недоумков азам стихотворной науки.

 

Думаешь, буду к тебе приходить каждый день я

И за обол загибаться с тобою от скуки?

 

Что же касается рифм, то такие, чтоб вечно звенели,

Чтобы, как звёзды повсюду сверкали, прославясь,

Нынче остались, пожалуй, лишь в Венецуэле,

Где ими правит мой Уго возлюбленный Чавес.

 

Ясно, что ты не поэт, а лихой самозванец.

Время терять в разговорах не вижу я смысла.

Ведь интересно с тобой рассуждать разве только о бане…»

Хлопнула дверью она и исчезла навеки.

 

Долго плакал поэт, потерявши надежду.

Долго стоял на коленях у двери закрытой.

В лужи персты окунал темноватой водицы,

Что набежала с сапог златокудрой богини.

 

Человек похожий на рыбу

 

Человек, похожий на рыбу, а имя его Марлен.

Персонаж многочисленных басен, песен, стихов и легенд.

Вдохновитель самых изысканных артхаусных кинолент.

Творец музыкальных стилей, поэт и интеллигент.

 

Человек, похожий на рыбу, страшный, как Полифем.

Он только сегодня утром прибыл из города М.

Человек, похожий на рыбу – любитель серьёзных тем.

Принёс госпоже экспедитору белый букет хризантем.

 

Над Божьим миром большим белым шаром повисла луна.

Госпожа экспедитор привыкла, что вечно она одна.

Она готова идти с ним в театр или идти в кино.

Она готова просто сидеть на скамейке – это ей всё равно.

 

Госпожа экспедитор шепчет: «Спасибо тебе, Марлен.

Хризантемы твои прекрасны, что я могу дать взамен…»

Госпожа экспедитор плачет, держит в руках букет.

Человек, похожий на рыбу прячет в карман пакет.

 

Продавцы ему предлагали завернуть цветы в целлофан.

Но он выбрал пакет из газеты и прячет его в карман.

Газета торчит из кармана и выглядит довольно смешно

Он думает незаметно бросить её в окно…

 

Над Божьим миром большим белым шаром повисла луна.

Госпожа экспедитор счастлива – сегодня она не одна.

В огромной руке Марлена, как в люльке, её рука.

И ей глубоко безразлично, что похож он на судака.

 

Про трёх карг

 

Три карги любили парк

утром по парку шарк-шарк

в шляпах галошах  старых пальто

я с ними рядом мало ли что

от Тярлево до вокзала идут

туда и обратно сорок минут

 

а по вечерам три карги

читали на кухне Шарля Пеги

две молчат а одна из карг

вслух читает про Жанну д Арк

руки дрожат под глазами круги

а вот же читает Шарля Пеги

по-французски читает стихи

я тихо смеялся хи-хи

 

а потом три карги

ушли туда где не видно ни зги

павловский парк наполнила грусть

снег под ногами хрусть-хрусть

нет теперь ни одной из карг

я один иду через парк

только ветер шварк-шварк

и ворона карк...

 

Приз

Многое мог бы сказать я

О той, что на самом верху этой лестницы стоит одна

В очень красивом оранжево-коричневом платье,

На котором уже почти незаметны пятна от красного вина.

 

Вверх по лестнице плотной толпою

Движутся какие-то толстяки:

Мелкие бизнесмены, продюсеры, плейбои,

Директора автоцентров, рыночные мясники.

 

Они толкаются, пыхтят от напряжения,

Каждый надеется заграбастать приз.

Приз – это ты, которая с пренебрежением

Смотрит на это мужское скопище сверху вниз.

 

Я сижу один в оркестровой яме,

Не вижу смысла бежать, шансы слишком невелики.

Я, пожалуй, не смог бы пихаться локтями,

Как эти толстые мужики.

 

Только один момент я хотел бы вернуть обратно.

Вот пластмассовый стаканчик вырывается из моей руки,

И на твоём оранжево-коричневом платье появляются пятна,

Похожие на острова и материки.

 

Это было очень красивое платье, чуть ли не от Гальяно,

Оно было достойно тебя, а ты потрясающе хороша.

И теперь из-за этого шедевра, что я испортил спьяну

Плачет и рыдает моя душа.

 

Я тогда извинялся, краснел, бормотал о стиральной машине,

Ты улыбалась сквозь слёзы, говорила, что всё ерунда,

 

Ведь это лишь тряпка. Но я понимал, что ныне,

Потерял тебя навсегда.

 

Мне бы собрать остатки того блюда из куры,

Что ты в тот вечер ела, но не успела доесть,

И пригласить гаруспиков или авгуров.

Уверен, такие в нашем городе есть.

 

И они бы мне рассказали, как всё будет,

Рассказали, что это закончится некрасивой борьбой,

И тогда б я уехал, лишь бы не видеть, как эти люди

Дерутся на лестнице, чтоб овладеть тобой.

 

И когда ты вышла из зала, вернулась в свой номер обратно

В оранжево-коричневом платье с подтёками вина,

Тебе нужно было искать телефоны старушек, способных читать по пятнам,

А ты просто закрылась в ванной и плакала там одна..

 

И в тот же вечер ты могла позвонить подруге,

По интернету сразу же заказать билет

И той же ночью уехать к ней в город Брюгге,

И прожить там множество скучных спокойных лет.

 

А теперь, на мужиков спешащих, как бы ты не смотрела:

Пренебрежительно, гордо, сверху вниз,

Один из них всё же доберётся до твоего тела,

Которое, по сути дела,

И составляет приз.

 

Оять

 

      ты прибрежной тропой обогнешь оять

                                  Марина Немарская

 

Я маленький плот посреди реки,

Великой реки Оять.

По ней какие-то мужики

Решили меня сплавлять.

О, если бы ты подошла с багром

К великой реке Оять!

Тогда на небе раздался бы гром,

Оять потекла бы вспять.

Тогда бы весь мир засмеялся вдруг,

Как будто сбежал из тюрьмы.

 

Как овцы скакали бы горы вокруг,

И как ягнята холмы.

 

Но ты страшишься встречи со мной,

Не в силах сказать "прости",

И ночью крадёшься тропинкой лесной,

Надеясь Оять обойти.

 

Но разве можно Оять обогнуть?.

От края до края земли

Она проходит великий путь

Длиной в десять тысяч ли.

 

Ты будешь долго по лесу петлять,

Кривые тропы тая.

Но вдруг воскликнешь: "О, Боже! Оять!"

И там будет плот - это я.

 

Когда-нибудь ты сумеешь понять,

Как тягостно быть плотом,

Как муторно  плыть по реке Оять.

Но это будет потом,

 

Когда по этой реке Оять

Сплавят тебя саму,

И ты в судьбе своей помешать

Не сможешь уже ничему.

 

Потом когда-то река Оять,

Которая шире всех рек,

Исчезнет бесследно, как буква ять,

И не вернётся вовек.

 

Исчезнет чудище Бегемот,

Живущее в толще вод.

Потом наступит и мой черёд -

Исчезнет маленький плот.

Потом весь мир навсегда уйдёт,

Но будет вечно сиять

Таинственный свет там, где маленький плот

Плыл по реке Оять.

 

Одиночество

 Ты одна

у окна.

Ты опять никому не нужна.

А над Божьим миром большим белым шаром восходит луна.

О, где вы, те времена,

когда входил сюда человек,

похожий на рыбу хек?

Удержать его тебе не хватило ума,

ты выставила его сама.

 

Ты сама прогнала человека-хека

за то, что был похож он на хека.

 

И на шёпот: "Хек, хек, где ты, где ты?" -

нет ответа.

Ты сама виновата в этом.

 

Может, он возглавляет демонстрантов в Нью-Йорке,

или читает в Мадриде доклад о Гарсиа Лорке,

или заперся у друзей на даче

и дописывает сценарий "Черчилль и кукарача",

или исследует памятник над этрусской могилой.

Неужели он никогда не вернётся? Милый...

Никогда не появятся в комнате чёрная шляпа и борода,

атрибуты творческого труда.

 

Хек не вернётся, он слишком гордый

со своею невзрачной рыбьей мордой.

 

Надо забыть о нём поскорее.

Лучше мечтать о новом герое Кореи,

товарище Ким Чен Ыне,

который так популярен ныне,

или думать о Джоне Донне,

хотя он, вроде бы, помер.

 

О Киме и Донне мечтать у окна,

хотя и этим ты не нужна...

 

***

Наставник понимает,

что Возлюбленный не придёт,

и, кроме того, понимает,

что это, наверное, к лучшему.

 

Ведь Возлюбленный, он такой требовательный,

мнёт твою жизнь в руках, как глину,

и может вылепить из неё

всё, что захочет.

 

А так

никто не мешает спокойно сидеть,

смотреть на пролетающих журавлей

и предаваться размышлениям,

о том, что всё проходит.

 

Наставник говорит Линь Дайюй:

"Возлюбленный не придёт.

Он не может прийти.

Наводнение снесло все мосты.

Он просто не может прийти".

 

Линь Дайюй делает вид,

что тоже никого не ждёт.

Она моет чашки, потом подметает хижину.

Она делает вид,

что никого не ждёт,

 

но прислушивается к каждому шороху.

 

У мыса рас-эль-Хартум

 

Человек есть мера всех вещей,

Кажется, говорил Протагор.

Золотые кудри, прямой пробор,

Платье небесного цвета, какие любил Диор...

Я почему-то сразу вспомнил тебя,

Когда увидел эти безумные массы воды,

Летящие с Абиссинских гор.

Голубой Нил вырывается на простор.

 

А Белый Нил тем временем по краю равнины

Тащит миллионы частиц белой кембрийской глины.

Его называют белым или седым,

Серым, сизым, молочным – в общем, любым.

Он еле плетётся по этой пустыне,

Просто увязает в белой кембрийской глине,

Но, в конце концов, всё равно, встречается с Голубым.

 

Мемфис, Фифы, город Ахетатон,

Это всё история, но это потом.

А пока два потока, пришедшие из мировых глубин

Здесь у мыса рас-эль-Хартум сливаются в один.

Они сливаются как бы для нас с тобой –

Два потока – Белый и Голубой.