Некрасивое лицо. Стихотворения

***

Мейерхольд с наслаждением кофе пьет, говорит: «Вы твердо решили стать Лагранжем ГосТИМа?».
Я говорю: «Эккерманом хочу, всё равно к словам не сводимо…».
Зинаида Райх (помешивая кофе в чашечке): «Он станет твоим Бруссоном».
Мейерхольд: «Положи ему еще варенья, говорят – по новым законам
За письма положен расстрел, письма легче тел».
Показать полностью..
Зинаида варенье малинник вскрыть не успел
Белый конверт, на котором по правилам старых кириллиц зашит,
В мягкой перине заштопан, под грузом хрустальным лежит
В южной степи. Зинаида ведет серебру точный счет,
Теплится чай, красным цветом под скатерть течет.

***

Висеть на уровне двадцать первого этажа, чистейший озон вдыхая, струна тугая.
Вино из простых стаканов на деревянном столе, натюрморт Сезанна, блестки гофманиад.
Не велели за них молиться, ослушаться кто же рад.
К нам подошла с бокалом вина актриса Л. (общественный деятель), спросила, кто из нас посмотрел
Новую фильму о молодоженах, средь тысячи пленок сожженных
Льнули друг к другу под кругом спасательным с надписью – что ли «Титаник», но что говорить о делах.
Перелистал свой блокнот, и вода, обращенная в прах,
Слившийся с фоном, осадком, досадой влюбленных
В нашей стране посреди насаждений зеленых
Жизни не хватит, чтоб выдержать жизни осаду,
Воздух последний отдать, только больше не надо.

***

Они говорят ей знакомься с мужчинами на этом сайте она отвечает знайте
Что впереди зима ядерных грибов-бармаглотов детские закрома
Не с добра занавеску рвет а за нею крапленый лёд
Серый ладожский лёд под которым никто не живет
Они говорят утренник запоминая как внутренне честный перед собой
Убирая ненужный конвой счастлив кто падает вниз головой над Невой
Тешась добытой мукой и о детстве небывшем вздыхая
Тянется к горлу рука от мороза сухая
Будет скользить по невинному льду равнодушье мешая к стыду
Черную воду глотая мелодия льется простая до утренней зорьки
Помнишь ли ты и стеклянные корочки горьки

***

Так верил он в нее, твердил: «Савельева Мария –
Разве ждет она живым во славу ваньку в пять утра, из горла да из самого нутра
Московской падчерицей разнесла по белу свету сплетен скудный слой.
На донце дворницкой искрится лишний снег весной.
Савельева Мария – всем скорбящим хлеба корка, горка пуговиц из перламутра,
Пепельницы моют каждый час, поэтому теперь никто не сыщет нас.
Прими последний дар – билетик с цифрой шесть,
и съешь его, и, счастлива ступай, примет не вспоминая».
В родимый край врезается ребром, где линия прямая.

***

пристяжной инвалид присяжный поверенный зряшный
на голубей глядит сытных бросает им хлебцев ситных
карусель вспоминает барашков забыть Галатею тяжко
в девяносто третьем неверном разбили от мэрии сквер нам
и кружилось в молочном дыму белобрысое юное мясо
и седой господин в котелке без названий растенья где касса
каучуковой мял в знак всесилья прогресса подошвой
а теперь из трамвая летит потеряв терпкий стыд жизни прошлой
несчастливый билет скрежет мокрых колес да воскреснет
расточатся его корешки с позолотою если
мимо бабы с корзиной где гусь отсидеться в тылу печь золою
сохраняя чужое тепло и от рыбьих велений став злою
(отнеси меня матушка в лес да оставь у осины) скрывая
лишь прибрежную соль отведенного ей каравая
не вернется домой и черти костылем у песочницы трезвые знаки
Москино завещав медальон принесенный из первой атаки

***

А что же некрасивое лицо некрасовской музы – носила растянутые рейтузы,
Свитер китайский, ветер холодный майский,
Жизни совсем никакой над бездомной бездонной рекой,
И до ближайшего берега нет подаянья, рукой
Тело соленых мальков разметаешь в кипящем растворе,
Мелочь, которой в метро расплатиться не станет, но вскоре,
Вдруг, по весне, когда песни мы вспомнили все,
Доплели кудель, собирались бежать отсель,
Мимо коллектора проплывает смурное лицо Агафьи –
Позлотешился граф ли, проглядел ли городовой, пока линяла живой,
А теперь болтается, список дел вспоминая,
И в заварную трубу вода уходит дурная.