Оттиск луны. Стихотворения

*** 

Листа равнина как во время оно. 
Ни зги не видно — небу не до звёзд. 
Дождаться ли однажды почтальона? 
Придёт ли долгожданных строф обоз? 
Полозья строк то движутся, то стынут. 
Задумался возница у свечи, 
Мерцает букв обуглившийся иней, 
И магия разгадана почти. 
А за пределом полночи бумажной 
Сосульки дремлет хрупкая свирель. 
В ней излучает зимнее адажио 
Стаккатных нот застывшую капель. 
Скрипит перо (иль по снегу полозья), 
Во мгле свеча белеет, как сугроб, 
И воска оплывающего гроздья 
Рождают в тонком пламени озноб. 
Кружат листков исписанных метели. 
Обратный бой часов. А вдалеке — 
Полозьев ход земной и запредельный 
Прокладывает снова путь к строке. 
И ждут заветных писем адресаты, 
И с ними снежный мир соотнесён, 
И веруют в них пишущие свято, 
И свет их указующий — на всём. 

Читатель 

Где-то там, 
в тишине отдыхающих книг, 
Где в укромном пространстве темнеющей полки 
Жив мой путь, 
по вселенским масштабам — недолгий, 
Там читатель, творец моей жизни, возник. 
Он родился из мысли о нём, и из всех 
Самых лучших картин я его наделила 
Появленьем, чтоб он, набирающий силы, 
Тратил их на меня — весь бессмертный свой век. 
Я его создала как свою ипостась, 
Как желание новых своих траекторий, 
Как готовность разрушить привычную связь 
Между тем, что вначале, и после, и вскоре. 
Я его создала из пустынного дня, 
В этот час, где ни слова в ответ, кроме света. 
Я его создала, чтоб однажды меня 
Сотворил он из собственной страсти за это. 
*** 

 …я тогда и не догадывалась, … что судьба подарит мне книжные 
  драгоценности, любовно собранные моим мужем… 
                                    Валентина Голубовская 
  «Мама купила книгу» 
                                         

  Евгению Голубовскому 

Рождённый в декабре, несёшь тепло. 
Излука переулка — как интрига. 
И сыпет снег, и воздух замело, 
Но дышит там, за пазухою, книга. 
Она жива, и ты её несёшь, 
Она прижалась с верою младенца 
И спит, и греет, отгоняя дрожь, 
Пульсируя с тобою сердце в сердце. 
Метёт метель. Одесса, Ленинград… 
Конармия снежинок в Достоевском… 
Нет, это Пушкин вьюжит, встрече рад, 
И потакает кутерьме окрестной. 
А ты идёшь сквозь сон мостов Невы, 
Библиотек декабрьских коридоры 
К началу самой трепетной главы, 
Где примет книгу Та… и скоро… скоро… 

*** 

Стеариновый оттиск луны. 
Всплеск пера по чернильной волне, 
Недописанных букв валуны 
С затонувшей строкой в глубине, 
И попутные мысли-ветра 
Чуть ерошат тетрадную гладь. 
Сотни лет стиховых до утра, 
Коль удастся его написать. 

*** 

Там в чернильнице дух мой витает 
в кромешных потёмках. 
С этой жизнью двойной я вчера не покончила разве? 
— Спи-усни, — говорю, 
а луна с завитками ребёнка 
сквозь чернильную скважину смотрит в чужие фантазии. 
— Уходи, — говорю. — Мгла чернил не для глаз твоих детских. 
Кто спустился туда, тот уж вынырнет чем-то другим. 
Возвращайся к себе и примеривай звёзд подвески — 
Ни к чему тебе мрачный чернильный нимб. 
А она не уходит, 
и брезжит её любопытство. 
Я смирилась, 
и стол к нему тоже привык. 
Только нет в том просвета, 
И темень в чернильнице длится, 
И не пишется набело сонный мой черновик. 

*** 

Ночь примчалась на помеле ветра, 
Поднимая столбы видений в воздухе. 
Они толкались у тетради в костюмерной, 
Вскакивали в стих, сваливались в прозу, 
Барахтались в жиже клякс и кофейных пятен, 
Смотрели на часы, шептали молитву, 
Страшились их боя: им был неприятен 
Шанс превратиться в крысу или тыкву. 
Качалась свеча с лицом опухшим. 
Лист корёжился. Пахло гарью. 
Перо накалывало слова, как мушки, 
Пополняя страниц исчёрканный гербарий. 
— Яду мне, яду! — стонала чернильница, 
И ночь-Бастинда мешала в ней варево. 
Мешался ум. — Это всё тебе снится, — 
Кто-то напрасно его уговаривал. 
Стрелки складывались в молитве о помощи, 
Маятник раскачивал свою люльку, 
И время бежало прочь от полночи, 
Теряя безвозвратно волшебную туфельку. 

*** 

Ночь крутит свой вселенский детектив. 
Перо, как мышь, скребётся по бумаге. 
Его б упрятать в ящик — замок Иф, 
Но не поймаю — нет такой приманки. 
Бурчание растрёпанной свечи 
С повязкою из воска от мигрени. 
И хочется ей крикнуть: «замолчи!», 
Но начеку сторожевые тени. 
А рукопись исчёркана до дыр, 
И дух свечи над ней свивает кольца. 
Страница в правках — настоящий тир, 
Где в яблочко попасть не удаётся. 
И кресло недовольно, и окно — 
В нём вид на двор полночный и обратно, 
Где со столом раздор у нас давно — 
Идём войной, как брат идёт на брата. 
Ворочается жёсткая кровать 
С проклятиями всяческого рода, 
И сон, что с ней приятно рифмовать, 
Уходит прочь, потребовав развода.