Хаосмос. Стихи

ХОЛОДНОЕ СОЛНЦЕ ФАУСТА

Догорела свеча в омертвелой руке,

запоздалое слово воскресло из пепла,

и теперь голоса лет ушедших

дрожат в проводах телефонной сети,

напрасно ища не ответивших в срок адресатов.

За немытым столом по ночам

сидит, улыбается горе цыганским бароном,

наливая в бокалы вино.

В этот раз мы сыграли вничью,

и обоим немым королям

на истёртой доске – шах и мат.

Говорю: «Вот, возьми мой зуб, –

вырываю без боли и крови, –

только близких не тронь, обойди стороной,

не засчитывай прожитый день».

Согласился я горю отдать

свои силы и разум,

а взамен – только сны, только пьяные сны,

где познанье, насилие, время

сквозь меня протекают сухими ветрами,

огибают меня ледяными лучами,

а мой старенький дом снова кажется вечным…

Здесь я сам – безымянный, чужой,

в переездах потерянный сон,

надоевшая песня печали.

…и мой каменный голос ослеп,

но глаза воспевают вечность,

сквозь которую мчится воля-стрела

человека, настигшего бога и дьявола.

Только больше и сверх – вот её устремленье.

Только выше, точнее, смертельнее.

Кто же он, этот лучник безумный?

То ли новый владыка вселенной,

то ли юный мятежник и цареубийца –

всё равно!

Мне бы спать, только спать –

всю премудрость людскую я мог бы отдать

за безумие сна без конца и начала,

да не хватит зубов,

не отыщется столько вина…

А его пусть зовёт

белый карлик грядущих побед,

холодное солнце Фауста.

ЧТО В МИРЕ НЕЗАКАТНОЕ?

Что в мире настоящее, скажи? –

Любое обесценить можно благо.

Что ты зовёшь сокровищем души,

Другой легко пронзит лихою шпагой.

Гляди – лежит душа на дне оврага…

Так сбрасывали в час вечерней мглы

Больных младенцев Спарты со скалы.

Что в мире незакатное, ответь,

Когда губам и клятвам, и страницам

Законов ли, поэм, лжецам, провидцам

Один исход предвосхитила смерть,

И вечерами тленное светило

На дне реки не отличить от ила?

И даже сила – верное мерило

Победы каждой, правоты любой –

Обречена в грядущем на покой

В гостеприимной темноте могилы.

Тебе – река, а мне – лесной овраг.

Кого тогда бояться? Кто мой враг?

Не тот ли, кто, попировав на тризне,

Судить меня возьмётся после жизни?

Кого тогда стыдиться – не себя ль

За то, что мне милей всего печаль,

За то, что тайно жажду я надежд,

Которыми живёт толпа невежд,

И здравому уму наперекор

Всё жду ответа от небес и гор?

Что в мире настоящее, скажи?

Что в мире незакатное, ответь?

Ужели пустоту взамен души,

Перетерпев, придётся мне воспеть?

ГОЛОДНЫЙ УМ

Голодный ум, охочий до открытий,

Не ценит истин, вечных и простых,

И в череде наскучивших событий

Глотает пыль творений вековых.

Свершений новых нет – непревзойдённы

Ушедших лет заученные сны,

И чахнет ум, всецело подчинённый

Неутолимой жажде новизны.

СКВОЗЬ ТУСКЛОЕ СТЕКЛО

Как выглядит в пустой ночи ампир,

когда уходят краски и тепло?

Что знаешь ты о тех, кто видит мир

сквозь тусклое стекло?

Сумеешь ли узреть красу теней,

палитру, что за веками слепца,

цветы и тропы, спрятанные в ней,

которым нет конца?

Ты бросишь камень в зрячую ладонь

того, чей взор ощупает тебя,

с улыбкою зальёшь его огонь –

слепец уйдёт, скорбя.

Таким, как ты, доступна благодать:

и радуга, и моря бирюза.

Такие заслужили, чтоб плевать

в их мёртвые глаза.

***

Отрешился от тела, попал неизвестно куда.

Вижу, землю сухую ласкает морская вода.

Это день или ночь – я никак не могу угадать.

Нет ни ада, ни бесов – и это уже благодать.

Недостроенных лестниц покрытые пылью ряды

Смотрят в чёрное небо осколками старой беды.

Видно, к звёздам по ним не подняться, наверх не взойти –

Камнем падай туда или птицей бескрылой лети.

Жизнь уже позади, но пугает посмертья преддверье,

И, готовый рыдать, я на звёзды гляжу с недоверьем.

ХАОСМОС

Тяжёлым якорем ко дну пошла душа,

и тишина из мёртвых уст

неторопливою волной струится –

волною ржавой из червей.

Меж сном и явью стёрта грань,

и то, что раньше мне безумием казалось,

сегодня стало здравым смыслом.

Порядок с хаосом теперь неразличимы.

Распятья в храмах кровоточат

вином – сосуды подставляй и пей,

но не насытишь, друг мой, злую жажду

вина и крови – жажду бытия.

Как должен быть силён творец вселенной,

что изобрёл однажды время

и оживил им бесконечность?

Так хочется в несбыточное верить:

что даже за последним шагом жизни

нас ждёт иной дороги первый шаг,

и ветер центробежный уведёт нас

от адских мук былого бытия,

и, разлетаясь от Большого Взрыва,

мы не утратим память, чувства, мысли –

всё то, что составляло наше «я».

Тогда не убоимся тишины,

и судеб воскрешённых корабли

поднимут якоря.