Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Наталия Сергеевна СтародубцеваОб авторе: Родилась в Шимановске Амурской области. Окончила... >>> |
Виталина Витальевна ТхоржевскаяОб авторе: родилась в 1971 г. в Свердловске. Пишет стихи с 1987 г... >>> |
Александр Владимирович ГоворковОб авторе: Родился в 1956 году в Москве, в Замоскворечье. Учился в... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Ефим ГаммерСибирская перезагрузка. СтихотворенияСИБИРСКАЯ ПЕРЕЗАГРУЗКА
Стихи, стихи по всей России. Из дали в даль. Из края в край. Стихи, стихи. И часовые. И затяжной собачий лай. Тропинки вымокли лесные, водою залиты следы. Стихи, стихи по всей России. И грусть. И ропот. И суды.
Приметы времени такие – не разобидеть бы кого. А что до помыслов, лихие теперь не значат ничего. Емелька из легенд отозван. Прогнали Стеньку сквозь экран. И боль-тоска, но поздно, поздно рвёт на груди меха баян.
Уходят малые-большие, уходят люди невзначай, и незаметно, как и жили, как ели хлеб и пили чай. Им ничего уже не страшно. Так пусть они доскажут речь. А где? Как будто это важно… Важнее камень скинуть с плеч.
Забытье – жданная услада. Но вот проснулся, и опять на выбор – ад иль то, что рядом, с названьем – рай. Куда шагать? Податься в рай? Пустое дело. Баклуши бить? Гулять в саду? А закобененное тело работы просит хоть в аду. Вдруг сверх зарплаты рубль положат? Путевкой в рай вдруг наградят? Что размышлять? Все в длани Божьей. И спорить что? Привычней ад.
В аду жарынь! В аду погода, что вгонит в гроб и мертвеца. И возмущение народа командой райского дворца. Носи дровишки, потчуй брата разноголосым кострецом. Склоняй, в зубах кипящим матом: «Дворец! Дворца! Дворцу! Дворцом!»
И донесли. И по начальству пришлось наладить обходной, чтоб разъяснили в одночасье: «Ты что? Придурок аль больной?» И закатали на проверку. «Дышите в трубку! Так и так!» И, вынув душу, сняли мерку, чтоб вдуть ее в земной барак. «Эй ты! Ходи на изготовку. Сейчас запустим в мать твою!» И запустили… Вот как ловко жить приспособились в раю.
Темна утроба. Мир весь тесен. Но сколь приветливо тепло доступных слов, знакомых песен. О, Боже мой! Как повезло! Опять я дома. Пуповиной привязана душа к нему. И льётся пухом тополиным земное таинство сквозь тьму. И непонятное понятно. И ясен путь на много лет. Какой за тьмою мир нарядный! И как прекрасен этот свет!
Вновь жизнь – в каком уже начале – не счесть, как и былых затей, стонала, плакала, кричала, взывала к совести людей. Но нет, но нет стези заветной, всесветной, ясной и прямой. Умом я тронусь. Незаметно я стану кем-то, но не мной. Чиновником, партийным боссом, чужою властною судьбой. А я хочу бежать – пусть босым! – но лишь за истинным собой. Где поводырь? Дожди косые. Земная хлябь, неверный свет. Стихи, стихи по всей России, и нет Мессии, нет и нет.
На перекрестке чувств и мнений не люди – тени. Что за блажь? «Ау!» Шарахаются тени, врастают в призрачный мираж. А расстоянье – расставанье с самим собой. В себе самом. Неизлечимое врастанье в мираж – недавний окоём.
«Приди-явись, посланец Божий! С тобой и сердце, и душа. Не повернуть. Уже отторжен. Не прикипает жизни ржа. Всмотрись: я новым светом мечен – манящих, неземных свобод. И пусть я – пусть! – не безупречен, но голос мой в тебе живёт».
Оглохло небо? Или внемлет? Нет солнца. Тучи. Дождь пошел. И шепчет мне: «Сначала – в землю, потом, изволь, пари душой». Так что же, в землю? Были – жили в разливе бед и непогод. Уходят малые-большие, уходят люди в свой черёд. Уходят люди настороже. Уходят люди невзначай. Кто как шагнет, и бездорожьем – за тот, земной, за самый край.
Тропинки вымокли лесные. Водою залиты следы. Стихи, стихи по всей России. И грусть. И ропот. И суды. Кануны канули в каноны. Что изменилось? Эшафот способен развенчать корону – не венценосный небосвод. Лгуны-каноны веют смертью – тлетворным запахом основ. Но время сверьте с круговертью кровавой сверки топоров. Час Х. Гудрон. Следы босые. Росою ртутной льётся гной. И та роса глаза не выест лишь тем, кто прежде был слепой.
А я? Я – дух. Я неподсуден ни для темниц, ни для костров. Но почему снижаюсь к людям и слышу их призывный зов? Пусть я всего лишь слепок неба, но в каждом облаке дом мой. И падать мне в ладони слепо, поить людей водой живой.
Когда меня вбивали в землю и – глубже, глубже каблуком, я превращался незаметно в зерно, и в хлебе жил тайком. Когда меня в сто рук сгибали, чтоб тело надвое рассечь, я знал, что превращусь в скрижали, но прежде в меч, и только в меч. Когда вздымали в небо-светло, в кумиры с песней волокли, я понимал: теперь не вредно уйти, частицей стать земли. Я был землей, мечом и хлебом. Я сознавал: такой удел. И пусть мне тайный смысл не ведом, Но я ведь жил! Видать, умел...
ИЗ ГЛУБИНЫ СИБИРСКИХ РУД
1 Ночные выползки лучей в небесное стремятся сито. Среди ночей живу – ничей, людьми и Богом позабытый. Мне хорошо наедине с тайгой, ручьем, осокой – в краю распластанных теней и лиственниц высоких. Не мучит скорбная тоска по гибнущим мгновеньям. и метрономом у виска не тренькают сомненья.
2 Замкнуто пространство кругом временным. Делим круг на части росчерком сквозным. В росчерк жизнь вложили – буковки вразлет. Ждем: графолог-вечность почерк разберет. разберет-оценит, скажет тет-на-тет. …Долго ожиданье – до скончанья лет.
3 Нам разум дан, до сути чтоб дошли мы, если сможем. Но опускаясь даже в гроб, на смертном даже ложе, никто не скажет, что познал он суть до абсолюта. Он скажет: «Жизнь – большой вокзал, где суть «туда – отсюда». Мы умираем каждый день и каждый день родимся. И строя лабиринт идей, мы сути сами снимся. Она, суть, ждет: когда придем за ней. Взывает: «Люди! Я жду. Для вас открыт мой дом. …Но как дойти до сути?
4 За неприметным поворотом проторенно-привычных дел я различил кончину года, но удивиться не посмел. Преображение природы, такое броское на вид, готовит новые заботы, а с ними скоропись обид. Я не устроен в этом мире. А этот мир устроен так, что в нем, как в жактовой квартире не жить без сплетен, склок и драк. Что надо мне? Прошу покоя. Но мой покой давным давно порушен твердою рукою, что прорубила нам окно – не то, что в сытую Европу, не то, что в таинства души – окно в бездонную утробу, где вечно живы миражи. Они настырно ищут волю, хотя не лезут на рожон, рисуют нам иную долю за пограничным рубежом. Что мы теряем, уезжая? Бутылку зелена-вина? Мечту о крупном урожае американского зерна? Победу в соцсоревнованье? Урочный вызов в изберком? Помпезные телесвиданья с забронзовелым старичком? Что это? Много? Может, много. Но как все с толком объяснить? Чиркнув пером, лишили Бога, и приказали дальше жить. Куда другим потерям рядом с одною этой? Где ответ? Но что тут думать об утратах? Пусть думает о них иммунитет.
5 Отверните глаза от печали, взвейтесь в небо, оставьте жнивье. Мы сегодня свое откричали, завтра вы откричите свое. Распахните широкие крылья. Выходите в полет, трубя. Мы сегодня себя открыли. Завтра вам открывать себя. Высь тревожно и зримо манит в неизведанный путь веков. Пусть вам будет небесной манной голубая крупа облаков.
6 Раздроблена ночь на звезды. День затасован за день. Было рано, ныне поздно, что впереди, то сзади. По кручам пахучие травы цветут, осязая темень. А мы до безумия правы – мы с этими, а не с теми. Струимся по взгорью цепко. Залиты потом и грязью. В живую закованы цепь мы – ночные скалолазы.
7 Не будем, не будем, не будем стонать, как луна на ветру. Мы будем рассказывать людям о том, чего ждать по утру. Мы будем такими, как были. Иными не быть уже нам везде, где из звездной пыли земной воздвигается храм. Шторма… разве ищем их в море? Но к ним пролагаем пути. И море рифмуется с горем. А горе всегда впереди. Над нами высокое небо. Под нами бездонная мгла. И мы без движения слепы – потомки морского орла.
8 Он вбежал. А глаза – два испуга. А на лбу – льдистой корочкой пот. На губах, как замок, сосулька – опечатан молчанием рот. Он – ни слова. Плодите страхи, и взывайте к печи: «тепла!», чтобы только к нему, бедолаге, речь быстрее вернуться могла.
Что случилось? Какие беды к нам свои направляют пути? Тьма вопросов, и все без ответа. Жди! Сгорай в нетерпенье и жди. Кто-то сгинул? А, может быть, ранен? Либо в прорубь шагнул невзначай? Заводить ли аэросани? Или? Или? Иди-угадай! Миг настал. На подходе слово. Ловим слово, как свет из тьмы. Мы его растерзать готовы. – Говори! Черт тебя! Не томи! – Братцы, что вы такие, однако? – Говори! Что застыл, обормот? Нас насквозь пронизают страхи, метроном стучит: «время не ждет!» – Дайте ще для просыху минутку. Тот, кто ждет, тот по справке блажен.
Ну и ну! Учудил паря шутку. Он шутник, сознаем в душе. Что ж, тогда не взыщи, приятель, и наш розыгрыш – будь здоров! На мороз его, шутки ради, выгоняем, и дверь на засов. Шутка шуткой. Минута потешна – и компресс спиртовой готов. А внутри него – капля надежды: станет меньше у нас дураков.
9 Медведь-шатун, медведь-шатун, он истина – не ересь. Сквозь строй прискорбных наших дум идет он, как сквозь вереск. Идет в обличии тоски, то жалящей, то сонной. А мы нещадно трем виски. Изгнать ли так его нам? Мы смены ждем четвертый день. Мы думаем устало: «Баркас, ты где? На той звезде, где куролесит дьявол? Медведь-шатун, сопя, урча, жрет всех – не тех, кто вкусен. Придет баркас. И на причал – не нас – останки сгрузит. Он повернет, уйти готов на поиски берлоги. И мы взахлеб свободу вновь вдохнем до боли в легких. А тем, кому на островке жить вместо нас отныне, оставим базу, рыб в реке, луну, что гложет иней. Оставим смутную весну, воз нежностей телячьих, страстишку милую к вину и шатуна в придачу. К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыКАШТАНОВЫЙ ДОМСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |