– Не подскажите, маршрутка до аэропорта?
– Да, дорогой.
– Не подскажите, где выходить?
– Да, дорогой.
Он протиснулся и плюхнулся в жаркий продавленный дерматин заднего сиденья.
Юркий глаз водителя в салонном зеркале заднего вида – это раз;
и напряжённый сосок под тонким лимонным лифом девушки – это два;
и были теми двумя смыслами, промеж которых металось его сознание – это три;
без всякой его на то воли или желания – четыре.
«Достаточно четырёх… – думал он, рассматривая красивую ладонь незнакомки, обхватившую голубой поручень маршрутки: четыре пальца с алыми, заточенными под отвёртку, присыпанные перламутровой пудрой ногтя, с еле видной подушечкой большого, – этот не в счёт...»
Он закрыл глаза.
Водитель микроавтобуса, юля впритирку в потоке машин, не зло поругивался. Мат, смешанный с кавказским акцентом, тепло убаюкивал: встал в половине пятого утра, весь день на перекладных – разморило. Потыкавшись по пробкам, микроавтобус вырулил из потока под брюхо несуразного огромного железного ажурного коня и замер.
Табунок коней мирно пасся перед зданием местного аэропорта, с хрустом перетирая железными челюстями иссохшие на жаре стебли.
Юркий глаз кавказца протиснулся между разморенными телами пассажиров салона и теперь мухой щекотно бегал по его лицу:
– Мужчина, ты аэропорт заказывал, выходи, слюшай!
Он протиснулся, ссыпал водителю в протянутую, неожиданно изящную женскую ладонь мелочь.
– Слюшай, приятный полёт, да!
Он вывалился в душный жар города. Как ролька из кастрюли с огненным борщом на раскалённый противень духового шкафа, ловко подхваченная половником кухарки.
Огромные, под стать коням, пакулинские жопастые бабы в оранжевых робах, ловко перехлёстываясь в пояснице, собирали накошенную с луговины перед аэропортом душистую траву в чёрные пластиковые мешки.
Набитые мешки напоминали диковинное стадо тучных животных, осоловевших от зноя.
Он колко притулился к чёрному жаркому пластиковому боку и закрыл глаза: хорошо.
«…Не знаю отчего, но Ростов никогда не вызывал во мне желания прогулок. Основательно изуродованный в лихие девяностые, город представлял собой хаотично втиснутые новоделы сомнительной архитектуры в чудом сохранившуюся низкоэтажную застройку в стиле русского барокко. Единственно, здесь на любом углу можно сытно и по любой цене поесть….» – вспоминал он одного своего приятеля и наблюдал через ажурные бока коней за двумя ментами в белых сорочках, ловко тормозящих гужевой транспорт по обеим сторонам трассы.
Менты сквозь брутальный ажур стальных торсов напоминали двух мечущихся кремовых бабочек капустниц. «Красиво… – растроганно думал он. – Как такое из жухлого ковыля–то возможно…»
Между тем дамы в оранжевом, с необычайной для бегемотов юркостью, сгуртали очередное стадо пластиковых мешков, маркировали широким щетинистым флейцем белилами и,снова юркали под ветвистую ольху: передохнуть.
И теперь просвечивали сквозь юркие серебристые листочки, как мандарины в долине милого его сердцу южного итальянского городка Никотера: «Красиво…» – растроганно думал он.
И всё же убаюкивающий вой турбин самолётов за его спиной и монотонные реплики авиадиспетчеров отчаянно клонили в сон.
И всё же из последних сил он пытался сфокусировать зрение на маленьком изумрудном жучке. Жучок выпростал крохотные пергаментные крылышки из-под отливающих сталью хитинок панциря, смешно егозил лапками и искоса поглядывал на него.
– В Питер, через Москву? – спросил жучок.
– Да, – не удивился Он.
– Ваш паспорт, – строго сказал жучок.
Он полез в карман, повозился и вытащил порядком измусоленную бардовую книжечку. – Вот.
– В раскрытом виде, – сказал жучок. – С фото.
Он раскрыл и сунул жучку под нос страницу с фотографией.
– Похож, – сказал жучок, – только постарел. – «Ну да…» – подумал он, паспорт-то лет десять назад менял.
– Вам леденцы от боли в ушах понадобятся, – сказал жучок.
Он сглотнул и кивнул. И тотчас рот его наполнился горстью мятной холодящей карамели.
– Значит так, – сказал жучок, – всё просто. У вас посадочный номер семь. Значит этот, номер шесть, – он тыкнул в невесть откуда взявшегося у него за спиной толстяка, – перед Вами. Понятно? Держите его за ботинки. А пятый пусть цепляется за туфли тощей под номером четыре. Ясно? А первый номер, – жук тыкнул в толстуху с жёлтым мешком из Пятёрочки, – уцепится за мои лапки. Плюс бортпроводница. Все поняли? – Народ закивал. – На счёт три формируем цепочку. Раз, нахрен. Марфа Германовна, фигли ж зеваем. Цепляйтесь, да ноги мне не выдерните, с мясом. Вон у Вас не пальцы, блин, а клещи… Раз, два, три… полетели…
Жук затрепыхал крылышками, и они взмыли в жаркое пекло. Сделали штатный круг над аэродромом и по длинной глиссаде пошли в сторону Воронежа, на Москву.
– Рюкзак, – заорал он, – рюкзак забыл.
– На месте, – оборотился жук. Он здорово раздался в размерах и напоминал не крохотное насекомое, а скорее красный от усилия натужно гудящий Камаз. – Я багаж всегда наперёд пассажиров жру. Скоро Воронеж. Проходим восточным коридором, без посадки. Четвёртый, до Воронежа, отцепляется. Цепочку подтягиваем.
Толстый мужчина с диким, каким–то детским визгом, кувыркаясь полетел вниз.
– Как это, в ужасе заорал он.
– Нормально всё, – оборотился жук. – Шлёп, и в мешок. Рядом с этими, рейс 7325 Уренгой-Ростов, на поляне видел?
– Во хрень–то, – тёр он глаза.
Пассажиров рейс 2517 Ростов-Москва просьба пройти на посадку. Повторяю, пассажиров…
Он взвалил на плечи рюкзак и зашуршал по скошенной стерне к зданию аэропорта. Положил паспорт на стойку регистрации.
– Седьмое, у окна, – девушка протянула посадочный: – Вас устроит?
Он кивнул и, рассматривая четыре алых, заточенных под отвёртку ногтя, опять отметил про себя, что большого пальца не видно. И, протягивая документы на паспортном контроле, отчего–то вспомнил ту зелёную бутылку рисовой китайской водки, сдуру выловленную им на пляже южного итальянского городка Пальме; в жидкости, среди жёлто–голубых вялых колечек змейки Ин Минь, плавал аккуратно отстриженный женский пальчик с алым, заточенным под отвёртку ногтем. Вниз головой…
Подошёл к окну зала ожидания. Задрал голову. В бесцветном от жара небе растянулась странная барахтающаяся цепочка: огромный перламутровый жук и шестеро летящих гуськом следом. Жук вывернул к нему голову и приветливо помахал лапкой.
