Сергей Михайлов

Паства. Стихотворения

Паства

 

С низких венстпилских крыш

кричит высокими голосами

в пустое небо ватага чаек.

 

Мы, говорят, помойные драные кошки.

Нам, говорят, не долететь до тёплого моря, богатого рыбой.

Дай нам, дай нам обильную пищу,

за которую нам не будет стыдно.

Один только ливень из жирной миноги и сладких моллюсков.

 

Ещё одно чудо – и мы заткнёмся,

чтобы не беспокоить тебя, усталого и больного,

и не терзать пугливые души твоих

людей, приносящих нам по утрам

свои убогие подношенья.

 

Дождь наш насущный

дай нам днесь.

 

 

Вента

 

1.

Сергей Морейно мне сказал,

здесь можно воду пить из крана.

 

Как он сказал, так я и сделал:

 

пил воду Венты,

то пьянея, то забываясь,

всю эту ночь.

 

Не мог тебя забыть.

 

2.

А где-то вверх по течению –

как я потом узнаю –

воды Венты бегут всё быстрее,

всё мельче ломая лёд.

 

И он лежит по берегам,

как черепки алебастровой чаши,

осколки воспоминаний,

бдений ночных белый пепел.

 

3.

Из Парвенты вернёшься –

утро раскачивает берега.

 

Обопрёшься о стену –

дом поднимет со скрипом веко,

 

из глубины всплывёт, распахнётся близко

чёрный зрачок – ты.

 

 

В духе Тозика

 

Наутро шёл и улыбался.

Наутро шёл и улыбался.

Наутро шёл и улыбался.

Наутро шёл и улыбался.

 

А что же с ним случилось ночью?

Что с ним случилось этой ночью?

Да уж наверно что-то было!

Наверно что-то было ночью

С ним. Этой ночью – точно было.

Да уж, конечно, что-то было

С ним ночью.

Или, может, просто:

 

Дожил до утра человек –

Наутро шёл и улыбался.

 

 

Слепая точка

 

Из городских достопримечательностей

ему запомнилась её грудь

 

Он хотел бы свести всё к шутке

Но чувство юмора в этот раз отказало

Осталось просто чувство

 

Где оно свило себе гнездо

он разобрать не мог

Только куда бы теперь ни шёл

вдруг обращался в колонну

 

В голове гудел ветер

Вдоль позвоночника шла трещина

Ступни проросла трава

 

Всё

цепеневшее вместе с ним и вокруг него

было храм её тела

не отражавший света воспоминаний

 

Слепая точка

 

Два уцелевших свода

слепки жертвенной ласки

опускались ему на глаза

и гасили зрение

лишнее здесь поскольку внутри

было темно а снаружи

ничего не было

 

 

***

 

Счастье всегда – в двух шагах.

Сделал три – и опять несчастен.

 

 

12 июня

 

На День России срамота грохочет,

Державная ярится гопота.

А мы несём кастрировать кота,

Хотя он явно этого не хочет.

 

Мы тоже дети стыдных лет России,

И наш патриотизм неукротим.

А нас несут и нас лишают силы,

Хотя мы вряд ли этого хотим.

 

Россия, завтра что ещё полезет

Из чёрных дыр казацкого ремня?

Я жить хочу и быть тебе полезен –

Не торопись кастрировать меня.

 

 

Перемена

 

Она меняет аватарку –

Было лето – стала снова зима –

 

Потому что снег чист и честен

Потому что и с ним неясно как

Потому что теперь тепла не хватает

Потому что память о лете не то, что раньше

 

И поэтому сердце лежит на чужой ладони

Поэтому так цепенеет закат над морем

Поэтому нет на снимке того, что будет

И он обнимает как будто рядом

 

В городе, недостаточно шумном для тихого счастья,

Падает снег –

До земли и ниже

 

***

 

Каким лёгким вдруг стало сердце

Опустошённая дорожная сумка

Белый песок со дна

Пол-ладони

Но не было моря там где я был

Пустыня

И

Миражи

 

Возмездие

 

Мы хотели, чтобы он видел, как мы убиваем его семью.

Мы втыкали ножи и переворачивали их, чтобы хрустели кости.

 

Опытный журналист,

она ловко вплетает в репортаж прямую речь героя.

Даже если это – изверг.

Это не человек, это тема.

Такая тема.

Главное – спокойно следовать правилам.

Правка должна быть минимальной:

слегка выпрямить синтаксис, выкинуть брань и слова-паразиты.

При этом сохранить общий характер речи. Не облагораживать.

Что сказано, то и есть.

 

Однако же вот это: переворачивали ножи

режет ей внутренний слух.

Можно легко поправить: проворачивали.

Это было бы правильно.

 

Это было бы дважды правильно.

 

Это будет и как бы возмездие тому, кто пошёл против всех правил, –

речевой акт восстановления справедливости, фантазирует она,

анонимный, как высшая мера. Отказ в индивидуальности.

 

Она решительно правит:

Мы втыкали ножи и проворачивали…

 

Отходит. Любуется. Торжествует.

 

Садится, опустошённая.

 

Ей горько.

 

Где она? Что с ней?

Где эта, так называемая, жизнь?

Чёртова жизнь, где она проходит?

О которой она ничего не знает,

кроме правил письма о ней, – что она такое?

Как ею жить?

 

Если жизнь – это сочный шмат мяса на чужой тарелке.

Это жестокий голод и безумие обладания.

Это ликование мышцы над тёплым трупом.

 

Мы втыкали ножи и переворачивали их, чтобы хрустели кости.

 

 

 

К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера