Мне снятся Красноярск, Смоленск и Ржев. Стихотворения

* * *

         Алексею Башкатову

Когда земля простужена насквозь,
И небом заморожены дождинки,
И ветер пустословит без запинки,
И мир оставлен Богом на авось,

Когда сгорают в небесах пласты
Блудливых туч, а облака суровы,
И плавят чернокнижников оковы
Святых соборов вещие кресты —

Поверь мне, друг, я оттепель верну,
Избавлю свет от ледниковой воли,
И ангелы взовьются на престоле
И разнесут славянскую весну.

* * *

         Арсению Замостьянову

Ты говорил — и таяли снежинки —
О времени, с которым рвётся связь,
О смерти, что сквозь годы пронеслась,
О нашем постаревшем фотоснимке
Ты вспоминал, отчаянно смеясь.

Ты говорил, что нам всего под сорок,
И требовал признаний от меня,
И прошлого скупая воркотня
Нас уводила в будущего морок,
Безвестностью решительной маня.

Мы шли чеканно — мы же одногодки,
Дух вечности из мрака прорастал,
Всё слышал заметённый краснотал,
И лунный свет от сталинской высотки
Две наши тени в подворотню гнал.

* * *

Я сын громадных вековых трущоб,
Рождённый под «Прощание славянки»,
И методом ошибок, чёрных проб
Я собираю ветхие останки

Страны, которой больше не вернуть —
Господь навек детей её оставил.
И разъяснит грехопадений суть
В своём Послании апостол Павел.

Мне снятся Красноярск, Смоленск и Ржев...
Могильник, затаённый в снежной чаще...
От горькой яви утром ошалев,
Я понимаю сон мой настоящий...

* * *

Из туч окровавленных вышли
Навстречу ветрам
Погибшие в Перемышле
Архип и Харлам.

Прижали надёжно винтовки,
Примкнули штыки.
Застыли на тёмной Покровке,
Где дремлют ларьки.

Их лики впитают витрины,
Подхватят такси,
О них вспоминают долины
Червонной Руси.

Два унтера, два страстотерпца —
Единый дозор,
Два русских нетлеющих сердца
С архангельских гор.

* * *

Кто от судьбы не требовал поблажек —
Ни тысячи, ни сотни, ни одной,
Кто был отпущен в муках на покой —
Ты помнишь их, озябший Сивцев Вражек,
Прикрывший ночь рассветной пеленой?

Ты, особняк ампирного декора,
На опустевшей чётной стороне
Расскажешь мне о мире и войне,
Припоминая графа и комкора,
Не извлекая прошлого извне?

Твои дома доходные, жилые
Что скрыли от пылающей души,
О чём молчат подъезды, этажи,
Квартиры, антресоли той России,
В которой все мы — только миражи?

* * *

Ты пожелал семь футов мне под килем,
Но я уверен: буду не один
Среди песков, хребтов, степей и льдин —
Мы вместе это плаванье осилим.
Нас обдувал хабуб и баргузин...

Мы, каждый вместе и поодиночке,
Изранены забвением эпох
И каждого мгновенья слышим вздох:
В нём запятые неподвластны точке,
Мы веруем, что нами правит Бог.

Пустым сомненьям не было предела,
Но расходились эхом голоса,
И наша звуковая полоса
Не исчезала, в небесах редела,
Всем оставляя наши адреса.

* * *

На улицах Великого Ростова,
Где прошлое встречается подчас
И вопрошает каждого из нас,
Где память боязливо не готова
Принять дождей верительный рассказ —

Я вспоминал о Глебе и Борисе,
Былое мне шептало на ушко
О Горясере, Торчине, Ляшко,
И гневались торжественные выси,
Вздыхая в полусвете нелегко...

Не верил я, что прошлое — потеря,
На храмы опустились облака,
И расплылись осенние снега
В лесах, где обитали весь и меря.
Ночь поджидали древние века.

* * *

Устроила весенние смотрины
Сугробам краснобокая заря.
Под утро возле дома Грабаря
Объятья мне раскинули русины,
Союзом братским истово горя.

Они к Руси метелями прижаты,
Их требами обнесены хребты,
И буковые стерегут кресты
Часовни одноглавые и хаты,
О них пророчат времени мосты.

Тепло меняет минусы на плюсы,
Околыш солнца — верный доброхот —
Зимы виденья к облакам влечёт,
И оставляют мне карпаторуссы
В поникших лужах единенья год.

Аксинья

Аксинье Васильевне Сёминой

Куры бегают и свиньи:
Охватил переполох!
Раскрасавицы Аксиньи
Обречённый слышен вздох.

Принесли ей утром рано
Фронтовых два письмеца —
Про Акима и Ивана —
Новости из Осовца.

Встали мёртвыми из дыма:
Что им немцы, что им газ?!
Смерть Ивана и Акима —
За Россию, за всех нас.

Ой ты, русская пехота,
Православные полки!
Тыщи пуль летят из дзота —
Только ты идёшь в штыки.

Из геройских всех историй
Мне завещана одна.
К сердцу я прижал Егорий —
Жизни пращура цена.