Тамила Синеева

В неблизкое завтра. Стихи

КИЕВУ МОЕМУ

 

Меня в метро окликнет кто-то

и обознается опять…

Я выйду к Золотым Воротам –

мне надо срочно постоять

и заглядеться на каштаны,

на волны зелени густой,

где кружевом благоуханным

цветы в гармонии с листвой…

Неспешно, шаг не ускоряя,

пройти на Ярославов Вал,

где все века с повесой маем

хотят завлечь меня на бал,

и чтобы медленно кружились

дома и я, и белый свет,

и с неба дождевая милость

в подол насыпала монет…

Мой добрый доктор, древний Киев,

от разных дум лечи мой дух!

Ну что поделаешь, лихие

настали дни, старинный друг.

Врачуем мы с тобою раны:

ты мне, а я тебе. Постой,

не умирай, своим дыханьем

я возвращу тебя домой.

Ты протяни мне мостовую,

и быстро я по ней приду,

и обниму, и поцелую,

и всё пойму в твоём бреду…

Ты говори, я буду слушать,

к Днепру ладони приложив,

слезами очищая душу,

как ты стараешься ожить…

 

 

АСФАЛЬТОВОЕ

 

Асфальт так устал

от дождей и прохожих –

растоптанный, мокрый,

не дышит почти.

Ещё он простужен,

лежит и не может

ни выпить лекарство,

ни встать и уйти

 

в неблизкое завтра,

в рассвет и дорогу,

к траве на обочине,

к сонной реке…

Ни ветры, ни люди

ему не помогут –

лежит себе, мрачный,

в зелёной тоске.

 

В небрежных заплатах

одежда асфальта,

и лужицы глаз,

не мигая, глядят

на небо ночное

с прожилкой агата,

где звёзды, кометы

и, кажется,

я…

 

 

БРОДЯЧЕЕ

 

А, может, я сама –

бродячий музыкант?

Хожу себе, как тень,

по улицам замёрзшим,

как будто продаю

такой-сякой талант.

И вот, я лицедей.

На мне пальто в горошек

 

смешное. А ещё –

небесной ткани шарф,

ботинки цвета беж

и скрипка (не Амати),

тряпичная сума,

цветной воздушный шар

и лёгкое, как дым,

серебряное платье…

 

По городу иду

в дыхание зимы,

Не видима совсем

прохожим и собакам.

Лишь скрипка да смычок,

не слыша тишины,

озвучивают вслух

картинку нотных знаков.

 

…Умолк скрипичный спор.

Зима мне подаёт

от щедрости своей

две пригоршни снежинок.

Я отпускаю шар,

а старый Новый год

меня хватает креп-

ко за руку. Бежим мы,

 

не знаю я куда,

по улицам, мостам,

на карнавальный смех,

на отшумевший праздник…

Там пригодится мой

сякой-такой талант,

пальто, шарф, платье, скрипка

и смычок-проказник!..

 

 

ОЧЕРЕДЬ

 

Я становлюсь в очередь

на подрезание крыльев,

на «по носу два щелчка»,

на татуаж слова «ущербная»,

на «дурочку с переулочка».

В каждый кабинет

приём строго по часам,

по талонам и часовым поясам.

Длинна, очень длинна очередь,

в которой стоят люди-ягнята

с неправильно вьющейся шерстью

между первой минутой и пятой

третьего дня пополудни.

А ещё здесь сотни людей-телят

с копытами слишком стройными

и рогами, отсутствующими

семь дней подряд,

с причёсками в виде птиц

и глазами коровьими без ресниц.

А крылья у всех

так аккуратно на спинах сложены,

пёрышко к пёрышку,

только влажны

от страха чуть-чуть,

но никто не плачет,

только и может – вздохнуть,

глядя, как

выходят из кабинетов

ягнята бескрылые,

телята с татуировками,

дурочки и те,

что с носами красными,

а вообще-то, у нас всё

прекрасно!

 

 

ДУРОЧКА

 

С мыслями о Т. Н. Лаппа

 

Послушай, Мастер, ты опять лукавишь…

Знай, рукописи не горят – пока ты жив.

А я сегодня сутолоку клавиш

всю на стихи разобрала. Скажи,

что ты устал, что кончились чернила

и голова, как каменный мешок,

и чтобы я куда-нибудь свалила,

присев на стул, глотнув на посошок…

Но ты молчишь, по небу рассыпая,

как будто звёзды, мыслей серебро,

и машет Аннушка последнему трамваю,

который превращается в метро…

 

Ты весь горишь, и рукопись открыта,

странички трогает холодная луна.

Очнись, мой Мастер, я не Маргарита!

Я… дурочка, что век тебе верна.

Озябшие согрею вмиг ладони,

дам чаю и таблеток от простуд.

Прижму к себе. Живи и будь спокоен:

ты не умрёшь, пока я рядом, тут…

 

 

ИГРУШЕЧНОЕ

 

В игрушечном домике

есть небольшое окошко.

И крохотной лампочки луч –

будто камерный

блеск светлячка.

Там вечер игрушечный

тянется к плюшевой кошке –

мечтает погладить

ей белую спинку,

живот и бока.

А кошка лежит

и совсем ничего не желает.

Лишь чёрные бусинки глаз

в неизвестность

стеклянно глядят.

Она так красива,

пушиста, хотя не живая.

А мёртвым –

и вечер, и свет

до игрушечного

фонаря…

 

 

ВИШНИ

 

по крыльцу разлетелись вишни

это я уронила банку

вот такая я никудышная

вся до вечера спозаранку

 

мне мерещится пятый угол

ветер форточку донимает

от потуг зеленеет гугл

еле ползает мышь хромая

 

не курю и не пью зачем-то

никаких романтичных действий

просто ем бутерброд с котлетой

под орущую матом песню

 

никому не нужна я вовсе

я зеро или третий лишний

на себя надеваю осень

и в подол собираю вишни

 

 

НОЧЬ ИЗ ТИШИНЫ

 

Я буду делать ночь из тишины,

из тоненьких её прозрачных нитей,

из самых неожиданных наитий,

закрытых век и взгляда прямо в них,

 

из ситцевой прохлады простыней,

из пуха крепко обнятых подушек…

И снов ничьих нисколько не нарушив,

я буду делать ночь из их теней.

 

Как паучиха, вытку для небес

черничную накидку-паутинку,

потом случайно опрокину крынку,

и млечный путь протянется вот здесь!..

 

Моих весёлых шустрых паучат

по этому пути пущу резвиться,

а над своей уснувшею столицей

я вышью ночь и маленьких ночат…

 

 

К списку номеров журнала «ЮЖНОЕ СИЯНИЕ» | К содержанию номера