Северное сияние. Стихи

ГРАФИКА

Причудливый  узор.  Объятый  темнотой,
Неслышно  дышит  бор.  Луна  плывёт  в  просвете
Взволнованной  водой,  неволя  дух  тщетой
О  канувшем  в  реке,  но  незабвенном  лете.
В  нём  срезанный  тростник  то  кистью,  то  пером
Касался  мировых  чернильниц  небосвода.    
И  спорил  тёмный  бор   с  весёлым  ветерком,
Вдали  от  рубежей  двухтысячного  года!

Вдали  от  городов,  в  тишайшей  простоте,
В  полночной  крепости,  при  свете  звездопада,
Как  будто  звукоряд  в  узор  на  бересте,
И  бури  кутерьма  в  кристаллах  снегопада
В  изысканный  портрет  красавицы  зимы,
Так  тонкой  грацией  из  лунного  просвета
Явилась  графика –  на  белый  свет  из  тьмы,
Как  будто  рождена  до  сотворенья  лета.

О  чём  шумел  тростник  взволнованной  реке,
О  том  и  говорят  античные  мотивы,
Как  линии  судьбы  на  мраморной  руке
Той  девы,  чьи  черты  и  помыслы  красивы.
Неслышно  дышит  бор,  но  чуткая  сова
Летит  на  лунный  свет,  чья  тайная  основа
Из  тьмы  перевела  виденья  и  слова,
Как  муза,  что  была  до  графики  и  слова.  

ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ ТРОСТНИКОВОЙ ФЛЕЙТЫ И ВЕТРА

Вновь  привыкаю  к  месту,  читай,  ко  всем
Памятникам,  гуляющим  во  дворе,
Где  палисад,  разбитый,  незнамо  кем,
Благоухает  астрами  в  сентябре.
И  листопад,  как  новый  культурный  слой,
Приподнимает  крыши  и  дерева,
Перекрывая  музыку  тишиной,
Чтоб  оглядеться  и  подобрать  слова,
Долго  не  испытуя  на  прочность  то,
Что  под  луною  тленья  не  избежит.
В  этих  широтах  драповое  пальто
Определяет  уличный  колорит.  

И  налетевший  дождь  в  глубине  двора
Лишнее  скроет,  статуи  растворив:
Что  налепили  местные  скульптора –
Не  городской,  а  временный  лейтмотив.

Не  привыкай,  художник!  Читай,  к  тому,  
Что  обратимо.  С  красками  выйди  в  лес!
Всё,  что  откроет  образы  одному,
То  и  у  многих  вызовет  интерес,
И  вознесёт  к  вершинам – как  первый  стих!
И  на  другое  что-то  не  нам  пенять.
Ветер  поднялся  и  через  миг  затих.
На  мониторе  вечер.  Иду  гулять.

Рынок,  часовня,  в  кружеве  тёмный  сквер…
Как  не  искал,  не  нашёл  теремок  резной,
Что  написал  однажды  на  свой  манер,
И  ночевал,  как  помнится,  у  одной,
И  торопился  утром  к  большой  реке:
Не  созерцал – выстраивал  облака!
Память – как  флейта  времени  в  тростнике.
Ветер  от  берега – не  оторвёт  река!

ГРАНИ

                                                            Виктору  Липатову

И  днесь  в  тех  зеркалах – сапфиры,  серафимы…
Архангелы  поют,  как  наяву,  не  зримы.
Чистилище  миров,  рождение  Вселенных
И  знаки  всех  времён  в  тех  зеркалах  нетленных.

Молчит  апостол  Марк,  но  Гёте,  словно  Вертер,
Покажется  на  миг  и  крикнет:  Это  ветер!
В  полотнищах  зерцал,  которые  уносят
Туда,  где  никого  по  имени  не  спросят,
А  просто  нарекут  Платоном  или  Марком.
В  тех  зеркалах  война  не  кончится  Ремарком,
Как  не  узнать  о  том  Шекспирам  и  Гомерам,
О  чём  шумел  камыш  обкуренным  шумерам.

И  днесь  в  тех  зеркалах  жрецы  вдыхают  ладан.
И  мир,  как  лабиринт,  доселе  не  разгадан.
Там  сотворён  квадрат,  но  выставлен  без  рамы,
Как  вечное  Ничто  под  слоем  амальгамы.

ЖИВОПИСЬ

Империя – воздушной  перспективы!
Теней  сцепленье.  Красок  переливы.
И  время,  подражая  примитиву,
Не  разрушает  эту  перспективу
И  только  уточняет  перемены,
И  в  зеркальце – не  суженый  Елены,
А  так  себе – подобие  героя,
Как  памятник  Эпохи  Перепоя.

И  что  сказать?  И  где  ещё  такое
Откроется – сеченье  золотое!
На  плоскости  плакучие  берёзы
И  в  перспективе – их  метаморфозы.
Подобия!  Но  как  они  красивы
В  империи  воздушной  перспективы –
Разливы  бирюзы  и  аксинита,
И  прочие  изыски  колорита.

ПРОГУЛКИ С КЛАССИКОМ

                                                    Следуй  преданью,  поэт…
                                                                        Квинт  Гораций  Флакк

И  цвет  на  полотне,  и  солнце  за  окном,
И  на  дворе  апрель!  И  вдруг – печаль  такая,
Что  смотришь  битый  час,  как  в  небе  голубом
Кружится  ястребок,  крыла  не  поднимая.
Парит  себе  и  всё.  Эпиграфом  к  весне!
И  вновь  со  мной  всё  те ж – тревога  и  волненье!
Как  много  лет  назад – в  распахнутом  окне
Круженье  ястребка  и – головокруженье!

И  голых  лип  весной  пахучая  кора!
И  в  парке  с  классиком  гуляет  Мельпомена.  
Неизданных  стихов – прекрасная  пора!
Бульварные  цветы.  Поклонницы  Верлена.
Не  их  Автомедонт – на  памяти  моей,
А  Блок  и  Аннинский – в  мистическом  тумане!
Да  в  поле  бубенцы  Серёгиных  коней…
Гляди,  как  режут  снег – есенинские  сани!

Всё  это  ближе  мне.  Печальнее.  Светлей!
Слышней,  чем  реквием  какой-то  странной  эры.
Цитирую:  горит  звезда  моих  полей!
И  вдруг  издалека – ахейские  галеры –
И  море,  и  любовь!   И – как  перед  войной –
Прогулки  с  Пушкиным.  Прелюдия  распада.
Как  будто  это  всё  случилось  не  со  мной!
И  ястреб  улетел.  Закрыта  «Илиада»…

Не  говори.  Диктуй!  Что  дальше,  сын  Лаэрта?    

ПРЯМАЯ РЕЧЬ
                           1
Прямая  речь  отчётливей  в  лесу,
Где  эхо  отвечает  с  полуслова
Охотнику,  что  целится  в  лису,
Стреляет  и…  цитирует  Баркова.
И  рыжий  зверь  его  прощальный  крик
Смахнёт  хвостом  в  подстрочник  листопада
И  ускользнёт,  как  новый  воротник
С  любимых  плеч,  прикрытых,  как  засада,
В  другом  лесу,  что  сказочней  стократ,
Где  больше  меха  ценится  двустволка,
И  всякий  говорит  другому:  «Брат!»,
Но  смотрит  осторожно,  как  на  волка.
                          
2
Охотник  ищет  в  чаще  новый  след,
Верней,  бежит  от  промаха  по  следу
Мечты – добыть  хоть  зайца  на  обед
И  рассказать  о  подвиге  соседу!
Но  слышит  вдруг  свой  голос.   С  языка
Слетела  речь  и  стала  Невидимкой
И  увлекла  простого  мужика –
И  повела  неведомой  тропинкой!
Метался  меж  деревьев  яркий  свет.
Закат,  как  Вий,  моргал  косматым  глазом.
И  сам  герой  распутывал  сюжет,
Захваченный  охотничьим  рассказом.

                            3
Прямая  речь  слышней  всего  в  лесу.
И  всякий  звук  весомее,  чем  слово
Охотника,  что  целится  в  лису,
И  после  выстрела  кричит:  «Готово!»
Бежит  и,  разгребая  листопад,  
Находит – только  вовсе  не  лисицу,  
И,  как  Иван-дурак,  тому  назад,
Стоит  и  плачет,  глядя  на  девицу:
«Ой,  люли-люли,  девичья  краса!
Была  лисой  волшебница,  наверно!
И  диадемой  в  чёрные  леса
Воткнула  Месяц  Мёртвая  Царевна».
                            4
Прямая  Речь  кончается  в  Лесу,    
Чья  тишина  накрыта  темнотою.
И  Серый  Волк  Премудрую  красу
Везёт,  укрыв  под  звёздною  фатою.
За  ними  наш  охотник  и  сосед
Идёт,  как  пережиток  этой  встречи,
С  одной  мечтой – хоть  зайца  на  обед
Добыть  и  закусить  прямые  речи!
Но  вешая  двустволку  на  рога,
Вновь  кается,  и  вновь – кипит   работа!
И  кружатся!  И  кружатся  снега –
Над  рукописью  полуидиота!

                            5
Давным-давно  дремучие  леса,
Как  золото,  в  подстрочник  листопада
Укрыли  стих,  но  рыжая  лиса
Красивой  шубой  греет  ретрограда.
И  я  таков.  Согрей  меня,  согрей!
Легендами  о  кознях  Чародея
В  околках,  где  ты  бродишь,  дуралей,
По  образу  другого  дуралея!  
Поскольку  это  тоже  не  к  добру,  
Как  не  в  сезон  зайчатина  к  обеду.
В  каком  году,  в  каком  таком  бору –
Бежит  лиса!  Скорей  беги  по  следу!

СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ

                                                                   Алексею  Буховскому

Ты  помнишь,  как  ярко  светили  огни  с  небосклона
Мы  шли  с  гауптвахты,  и  ротного  матерный  крик
Разрезал  пространство  до  рудников  Каларгона
И  вдруг  обернулся  песнею  про  материк.
Ты  помнишь,  Алеша,  как  строем  ходили  и  пели
По  белым  дорогам  и  грудью  вдыхали  пургу?
Мы  даже  об  этом  слагали  стихи,  как  умели,
Но  строчки  забыли  в  глубоком  Таймырском  снегу.

Мы  даже  не  знали – куда  прилетели  с  гражданки.
Надели  шинели!  И  каждому  стало  теплей,
Когда,  как  виденье,  под  звуки  «Прощанья  славянки»
Вдруг  вспыхнуло  в  небе  сиянье  магнитных  полей!
Пусть  кто-то  не  помнит  метелей  нестройное  пенье,
Казармы  под  снегом  и  ротного  крики  вдали,
Но  высветит  память  полярное  это  свеченье
Над  белой  дорогой – у  самого  края  земли.