Филипп Пираев

Радио. Стихотворения

* * *

По радио трещали о морозах,

шуршали вдоль домов кометы фар,

и был рассвет беспомощен и розов,

как в обществе прелестницы школяр.

Брело слепцом унынье по аллеям,

и, всхлипам расставания под стать,

слетали с губ созвучья и, немея,

озябшей стаей рушились в тетрадь.

 

А ты спала, доверив чуткий профиль

затейливому бризу покрывал,

и тикала судьба, и верный кофе

задумчиво на стуле остывал.

А ты спала и, возгласом крылатым

встречая восходящую струю,

парила, тайной радостью объята,

у холода Вселенной на краю.

 

Шептали стены и будильник плакал:

«очнись, как можно спать, когда вокруг,

грозя бедой, как вражеский оракул,

колотят в бубны полчища заструг!»

И так частила, на пространство множась,

нахрапистая белая картечь,

что сковывала разум невозможность

тебя, закрыв собою, уберечь.

 

Но ты – спала, лучисто и спокойно,

и слышалось в дыхании твоём,

что не всевластны немощи и войны

и не навек сугробы за окном.

И жвалы тьмы растрескивались где-то,

в труху забвенья тщась перетолочь

у вечных льдов, сжигающих планеты,

двумя сердцами вырванную ночь.  

 

* * *

А может, это просто павший лист,

и нет в нём ни печали, ни намёка,

и дух, как прежде, молод и плечист,

а впереди прекрасное далёко,

и можно рассыпать горстями дни,

себя не оправдавшие строкою,

и засыпать с намереньем одним,

а просыпаться, так и быть, с другою…

Но только – будто некий лиходей

за счастье бытия утроил плату –

в победном шаге выросших детей

слышней memento mori циферблата;

но только именинная звезда

целует всё бессонней и прощальней,

и, уплывая в зимы, поезда

привычных не курлычут обещаний.

 

Хлебнувшим нигилизма и разлук,

познавшим, как всесильны ржа и плесень,

не в то ль нам остаётся верить, друг,

что души вековечней наших песен;

что в шифрах лиц продумав каждый штрих

и публикуя на ладонях знаки,

о новых встречах в небесах иных

глаголет архитектор Зодиака;

 

что для того сплетает листопад

мосты, фонтаны и тот самый дворик,

чтоб всё простилось тем, кто виноват,

и не судили те, кто был нам дорог;

что, отстегнув полтинник серебром,

негоже ждать от жизни медной сдачи,

а мир стоит любовью и добром,

растущими, как числа Фибоначчи.

 

* * *

В провинции – восторг и благодать:

бездонно небо и прозрачны реки;

гудящих строек века не видать,

зато без них слышнее человека.

 

Хрустим редиской, пьём себе стишки,

настоянные на сосне и травах,

спасаясь от назойливой мошки

тщеславия и веяний лукавых.

 

Хотя и тут случается подчас

кому-то грешным делом захвалиться,

но даже одарённейших из нас

не соблазнить надгробием в столице.

 

Здесь как-то всё родимей и светлей –

и плач звезды, и хохот непогоды,

и журавли над кротостью полей

понятны до сих пор без перевода.

 

И, выходя к берёзам на мороз,

легко согреться и душой, и телом,

поняв, что жизнь, увы, не без полос…

но всё же это – чёрные на белом.

 

* * *

Не иначе как сон, вероятно – зима,

кто-то в небе дудит на гобое.

И шагает Фома, и стучится в дома,

заклиная звездой голубою.

 

Говорит: та звезда – злая кара моя,

исходил вслед за нею все страны.

Чтоб всё было не зря и уверовал я,

покажите же мне ваши раны!

 

Говорит: наконец сбросив с сердца века,

расцелую вам руки и ноги.

Но, словив тумака, цепенеет слегка

и уходит во тьму одиноко.

 

* * *

Я не искал причин, не исправлял ошибки

и не считал столбов, бежавших вдоль дорог,

но нежный клавесин и яростную скрипку,

как первую любовь, в душе своей берёг.

 

И пели мне они о юности и лете,

и были мне судьбой в наставники даны

закатные огни и васильковый ветер,

стенающий прибой и ангельские сны.

 

И пусть не дольше я, чем руны на асфальте,

и лягу в стылый прах рубиновым листом;

расскажет жизнь моя, как музыка Вивальди,

всю правду о мирах – об этом, и о том.

К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера