Андрей Фролов

Генерал СМЕРШ

 

                              Продолжение. Начало в № 3 (7) 2018

 

5. Первый настоящий шпион

 

Летом 39-го меня перевели в Киев, и мы получили квартиру в Банном переулке недалеко от обкома партии и знаменитого дома с русалкой. Киев восхищал нас своей красотой и активностью. Начальник наш Михеев тоже понравился – деловой, безо всяких закидонов. Здесь же я подружился с работавшим у Михеева в аппарате Яшкой Броверманом и оперативником Серёжей Косинцевым. Яшка был весёлый холостяк, проживавший с мамой, а Косинцев приобрёл боевой опыт в Халхин-Голе и тоже был хорошим товарищем. С ходу я получил возможность поучаствовать в операции по раскрытию и обезвреживанию уже настоящего шпиона, а не тех несчастных, на поимку которых нам заранее спускали планы в проклятом тридцать седьмом.

 

В июле в особый отдел Киевского военного округа пришёл рабочий, кандидат в партию, и поделился со мною своим подозрением относительно одного человека, который несколько дней проживал у него на квартире. С этим человеком он когда-то соседствовал. Затем родители переехали, и они с начала тридцатых друг с другом не виделись. И вот, вдруг, через девять лет к рабочему на квартиру, как снег на голову, сваливается друг детства и говорит: «Здорово, что ли!» Рабочий его хорошо встретил и предоставил ему отдельную комнату.

Понятно, старые друзья вспоминали прошлое. Но приехавший рассказывал как-то туманно, и рабочий так и не смог понять, где тот жил и что делал.

Позже рабочий заметил, что друг целыми днями шляется по Киеву, имеет много денег, а вечером в уединении у себя в комнате что-то записывает в блокноте. В кратковременное отсутствие друга рабочий заглянул к тому в блокнот и увидел, что там нанесены военные топографические знаки.

«Я чувствую, что он шпион, проверьте его», – закончил своё сообщение рабочий.

Проверку мы организовали быстро.

По договорённости с командованием Киевского военного гарнизона на окраине города, где находилась фабрика, на которой работал пришедший к нам рабочий, начали создавать видимость установки зенитной батареи – солдаты начали копать укрепления и привезли несколько зенитных пушек. Рабочего попросили в беседе с другом детства сказать, что, возвращаясь с работы, он увидел такую картину: почему-то, мол, рядом с фабрикой устанавливают зенитные орудия.

На другой же день, как было установлено наружным наблюдением, утром друг детства поехал на трамвае к этому месту, где его, понятно, уже ждали, и стал его осматривать. Всё стало ясно. Слежку за ним продолжили.

Через несколько дней друг детства распрощался с рабочим, сел в трамвай и уехал, как он сказал, к себе насовсем.

В трамвай за ним вошёл, понятно, наш агент. Но этот друг оказался хорошо обученным шпионом и на одном из поворотов спрыгнул на ходу, чтобы проверить, нет ли “хвоста”. Серёже Косинцеву тоже пришлось за ним прыгать, иначе бы упустил. Тогда у друга детства не выдержали нервы и он бросился к Днепру. Вскочив в воду, он пытался выбросить пистолет и блокнот, но ничего не вышло, Косинцев и находившиеся на берегу люди его задержали, выловили блокнот и нашли пистолет.

Друг детства оказался польско-немецким шпионом, нелегально перешедшим нашу границу с заданием собрать сведения о частях киевского гарнизона. Он показал на следствии, что ему удалось установить фамилии, звания и даже должности ответственных офицеров штаба ВВС округа. Для этого он часто присаживался на скамейки бульвара, расположенного напротив штаба ВВС, куда выходили покурить и поболтать между собой некоторые офицеры. Таким образом, он за короткий период собрал ценные разведсведения. В Польшу они с отцом бежали в 1930-м, так как отец спасался от уголовного преследования, а сына через несколько лет завербовали и обучали в разведшколе, и это было его первое задание.

 

                   6. Я перехожу в разведку для работы за рубежом

 

В начале августа 1939 года я был вызван в Москву в командировку без объяснения причин. Я надеялся, что это как-то связано с Пашей, и не ошибся.  В Москве на вокзале меня встретила чёрная эмка, и водитель отвёз к Судоплатовым на квартиру. Паша меня обнял: «Ну здорово, Андрей!», и тут же я попал в объятия Эммы. «Знакомься – это наш товарищ и коллега Зоя», – представила она незнакомку, стоявшую рядом.  Я увидел перед собой  симпатичную женщину, как мне показалось, дворянской наружности.  Мы улыбнулись друг другу и пожали руки. «Ты временно поступаешь в Зоино распоряжение, она заместитель начальника разведупра по европейским странам», – сказал Павел.

За обедом Паша стал вводить меня в курс дела.

«Андрей, обстановка быстро меняется. Идёт зондаж,  возможно, заключение мирного договора с Германией…» Меня буквально передёрнуло: «С кем, с кем?» – не веря своим ушам, переспросил я. «Ну, с Гитлером, маленький такой, с усиками, говорит громко, чтобы тебе было понятней», – усмехнулся Паша. – Это решение правительства – нам надо выиграть время и дать капиталистам возможность передраться. Короче, возможна скорая война с Польшей. Ты, кстати, почему скрыл, что твой двоюродный брат Роман был деникинским офицером?» Я похолодел. «Мы не имели от него никаких сведений, он пропал без вести», – выдавил из себя. «Да, ладно, я не об этом. Короче, мы подготовили на его имя паспорт, по фотографии вы похожи. Мы хотим тебя перебросить в Польшу, во Львов, якобы из Берлина, ты, говорят, изъясняешься на ломаном немецком, что вполне нормально для эмигранта. Задача у тебя такая. Во Львове ты ведёшь пронемецкую агитацию или просто ведешь себя подозрительно. Тебя арестовывают, сажают в тюрьму, а наши люди поместят тебя точнёхонько в камеру к некоему бывшему штабс-капитану деникинской армии Нелидову Александру Сергеевичу. Твой брат служил с ним в одном полку и оба были в 1918 в Екатеринославе. Нелидов в это время работал в штабе, твой брат был ветеринаром артиллерийской батареи, вряд ли они знали друг друга. Но в лицо ты помнить его мог. Из нас ты один похож на белого офицера, покажи-ка Зое свои интеллигентные руки»... (Все, действительно, обращали внимание на мои руки и поражались, что они принадлежат парню из самой что ни на есть рабоче-крестьянской среды, внуку бывшего крепостного. Руки мои больше подошли бы пианисту – длинные пальцы с удлинёнными, элегантными гранёными ногтями). Плохо, что Паша узнал о моём брате Романе, это может аукнуться, ведь, значит, кто-то ещё знает, подумал я.

«А возраст-то как  – ведь Роман был на восемь лет меня старше», – спросил я.

«Ничего, ты уже вовсю седеешь, сыграешь сорокалетнего, никуда не денешься. Это только старому тяжело играть молодого, а не наоборот. Кроме всего, тебе ещё и морду набьют, а в тюрьме не так светло, так что всё будет в норме. Да и сидеть тебе вряд ли дольше месяца. Потом положение, скорее всего, радикально изменится. Вас могут освободить, могут перевести в другое место, но ты везде должен стараться быть с Нелидовым как можно ближе и узнать о нём как можно больше. Это очень умный, но физически не очень здоровый и крепкий человек. Убежать он от тебя не убежит, но, если вызовешь подозрение, постарается перехитрить.

Задача – доставить его нам живьём в сентябре месяце, не позднее. Он двойной, скорее всего даже тройной агент, точно работает на Германию, и, похоже, на Англию одновременно, но, возможно, ещё и на Польшу. Такая вот бестия. Инвалид Первой мировой, служил в штабе у Корнилова, до этого в войсковой разведке, был газами отравлен. У Деникина тоже работал в штабе и контрразведке. Любит выпить, но в тюрьме организовать это будет непросто, но можно будет обойтись одеколоном, наши помогут. Важно его расположить и разговорить – он может рассказать тебе много интересного, не упускай шанс, мотай на ус, потом по памяти запишешь его рассказы и передашь нам. Самое главное – что он думает о возможности войны с Германией, как и когда она может начаться, какую тактику могут применить немцы к условиям России, что он думает о Гитлере, о руководстве Вермахта, о германских танках, самолётах, флоте и другой технике, о ресурсах Германии и т.д. Что он знает о нас и как оценивает нашу готовность. То есть чуть подпоил и задавай вопросы, старайся разговорить, но не в лоб, а между прочим, песни русские пойте, он любит, по нашим данным, «По диким степям Забайкалья» и «Славное море», учи. Короче, две недели тебя тренируем и во Львов, главная  у тебя  Зоя, передаём тебя ей и начинайте подготовку, времени совсем нет, события развиваются стремительно. Я тебя взял, потому, что мне показалось, что ты быстро ориентируешься в незнакомой обстановке и принимаешь правильные решения. Сегодня отдых, а завтра с утра приступаешь к тренировке».

 

                                               7. В Польше

 

Через польскую границу меня перекинули сравнительно легко, хотя километров пятнадцать шёл ночью по каким-то болотам за проводником-евреем. Я просто умирал от любопытства, так как впервые в жизни пересекал границу СССР. Вот она, заграничная трава, деревья, звонко, но очень похоже на наших пищали и кусались иностранные комары. Это было так странно. Всё такое похожее и чужое, пока чужое.

Хотя на самом деле именно в Польше я уже был, но тогда она не была заграницей. В 1913-м мы с родителями, сестричкой и маленьким братиком ездили к брату отца, дяде Павлу в Варшаву в гости. Тогда я впервые увидел электрическое освещение в шикарной квартире дяди, фельдфебеля императорской  армии. Родители с дядей смеялись, когда я показывал пальчиком на снующих по варшавским улицам разодетых прохожих и кричал: «Смотрите, люди в подштанниках», так как никогда не видел в Екатеринославе, чтобы мужчины носили белые брюки. Но теперь это была настоящая заграница.

Переночевали в ближайшем местечке, сразу бросилась в глаза куда большая зажиточность, крыши крыты черепицей, красивая мебель, в большом дворе дородная скотина и несколько породистых лошадей. У нас бы таких давно раскулачили и в Сибирь... Утром меня на подводе подкинули до вокзала, и скоро я уже катил в поезде во Львов. Поезд был почище и покомфортабельнее по сравнению с нашенскими, пассажиры лучше одеты, а виды из окна очаровательные – сочно-изумрудные холмы и перелески. Народу было прилично, никто не обращал на меня внимания, хотя мне казалось, что они сразу заметят во мне чужака.

Во Львове я взял такси и поехал в центр. С деньгами у меня проблем не было, их мне вручили в избытке на пару недель.

Я поселился в гостинице и пошёл прогуляться по улицам. После наших городов красота и чистота Львова поразили, тем более обилие товаров и лавок. Эх, с Маней и детишками здесь бы прогуляться. Только загляни в магазин, и приказчики сразу начинают прыгать вокруг тебя, как болонки, даже неудобно.

 Зашёл в парикмахерскую и решил сделать себе красивую модную причёску. Старенький еврей-парикмахер засуетился, тем более услышав, что я говорю по-русски.

– Сразу видно – пан офицер. В каких войсках, если не секрет,  служили?  

– Какие уж  секреты – в войсках  НКВД, – как бы сострил я и надул щёки – старичок чуть со смеху не упал:

– Ой, и насмешили вы меня, пан офицер, ой, насмешили, вот на кого вы ни капельки не похожи, так на большевика. По вашим пальцам сразу видно, что  вы молотка в руках не держали, наверняка потомственный дворянин, на рояли вас в детстве играть учили, что я, русских офицеров не стриг? Уж я то понимаю в людях, кого здесь не перевидал только...

– Да вы что, я на заводе целый год гайки этими руками крутил до ГПУ...

Тут парикмахер аж чуть на пол со смеху не рухнул, всплеснул руками и хохотал так, аж машинка в руке задрожала. Но постриг отменно – «взгляните  в зеркало». Я взглянул и обомлел, никогда я ещё не был так здорово подстрижен, как просто фон-барон какой-то. Ещё и затылок показал, у нас такого никогда не было. Тут он ещё плеснул мне на голову ароматной пеной и давай массаж головы делать. И всё это вместе обошлось мне в 2 злотых, а в бумажнике ещё как минимум 300 лежало. Да, с деньгами при капитализме, видимо, действительно, жить неплохо.

Поражали витрины магазинов, обилие товаров и рекламы. Не удержался и зашёл в сосисочную, ах, какой аромат сосисок, окороков и колбас! Тут же мне принесли дымящиеся краковские сосиски с яичницей и зеленью. А после кофе со сливками и пирожными я пришёл в такое приятное расположение духа, что испугался, как бы не переродиться. Только пожалел, что Маня с ребятишками не со мной – на часок, хотя бы, их сюда в эту сосисочную, вот бы порадовались. Погулял ещё часа два по городу, затем поймал такси, уехал в отель, принял душ, зашторил окна и улёгся на чистые простыни. «Хороша шпионская жизнь...», подумал и уснул без задних ног.

Проснулся далеко за полдень, оделся, впервые в жизни, в шикарный костюм, надел новые туфли, побрился, причесался, погарцевал перед зеркалом, и опять на улицу выполнять свои служебные обязанности. Иду себе фланирую, прохожим улыбаюсь. В запасе ещё пару часов до темноты. Замечаю за собой «хвост», значит, это наши меня курируют, больше некому. Знать бы, что не наши, можно было бы скандал с дракой в центре города учинить, – всё равно в тюрьму садиться. Значит, придётся устроить концерт в более интересном месте. И я зашёл в ресторан «Павиньол». Это был большой ресторан мест на сто, с площадкой для музыкантов. Заказал я от души – салат с грибочками и осетрину, о которой только читал в классической литературе и всегда мечтал попробовать, короче, самого что ни на есть буржуазного, ну и двести граммов нашей пролетарской для храбрости. Пока я наслаждался пищей, пришли музыканты и стали настраивать инструменты. Постепенно набирался народ, столики занимались. А я сижу и на всех изучающее поглядываю. Народ встречается со мною глазами и тут же их отводит. «Не моргайте, кролики, не на допросе» – думаю. Оркестр грянул польку. Мне стало совсем весело, и я даже начал слегка дирижировать.

Тут за столик ко мне подсаживается молоденькая пара лет под двадцать пять, она симпатичная блондинка, а он такой небольшой, стройный, светло-русый кудряш. Стали знакомиться, я опять представился офицером НКВД, а они, как и парикмахер, давай хохотать, хлопать меня по плечам и поднимать большой палец кверху. Мы выпили за знакомство, я водки, а ребята вина, и мне пришлось таки честно признаться, что я всего-навсего русский граф, проматывающий своё наследство, удачно вывезенное в Польшу перед самой революцией. Это их явно удовлетворило. «Прав, значит,  Геббельс, ложь должна быть чудовищной, чтобы в неё поверили».

Сесть в тюрьму явно было не так просто, как мы это представляли себе в Москве. Я уже слегка опьянел, но лезть в драку не хотелось, да и вообще, почему бы не погулять ещё пару дней, ведь деньги ещё не кончились, а крайний срок моего попадания в тюрьму был оговорён на 30 августа, а было ещё только 28-е. В это время блондинка-Милена пригласила меня на танго. Это я умел, мы с Маней не зря в Тростянце танцам обучались, но эта Милена танцевала, как богиня. Все, казалось, любовались нами, но в середине танца подошёл Янек, остановил нас, и сказал, что ему надо срочно куда-то сбегать минут на пять и попросил меня не спускать глаз с Милены, так как вокруг много разных приставал. Я сказал, что за Милену он может быть спокоен, и мы дотанцевали это танго до конца и вернулись к столу. Милена налила вина и предложила выпить за храброго графа-большевика, мы выпили, но тут она увидела какую-то знакомую и отошла с ней поболтать. Я на минуту зашёл в туалет, а когда, вернулся за столик, то Милены не обнаружил, я подождал минут десять, потом ещё десять, но ни Янека, ни Милены не было. Тогда я вскочил и пошёл к выходу, проверить, не болтают ли они на улице. В это время ко мне подскочил официант «Вы, по-моему, забыли оплатить ваш счёт, мистер – всего 20 злотых». «Ах, какие проблемы!» – воскликнул я и полез рукой во внутренний карман. Портмоне не было. Я обшарил все свои карманы – ни банкноты. Вот те и сладкая буржуазная жизнь, вот те и ещё пару дней на свободе. Деньги кончились гораздо быстрее, чем я ожидал. «У тебя, что здесь, ресторан или воровской притон! Меня обокрали!».

Официант, видно, не разумея русского, вцепился клещом в мой рукав. Он стоял так удобно, что я не удержался и выдал ему хук левой в челюсть. Хук удался, челюсть хрустнула и официант упал публике в ноги. И тут кто-то резко вывернул мне руку, так что мне пришлось лечь грудью на стол и прекратить сопротивление, стало ясно, что попал на приём к профессионалу. Им оказался местный ресторанный вышибала, отнюдь не зря получающий свою зарплату. Он отвёл меня, прекратившего рыпаться, в фойе, куда тут же зашёл полицейский, надел на меня наручники и повёл в часть. Видно, всё это было у них давно отработано и обкатано.

 Так как я слабо понимал по-польски, они отвезли меня в тюрьму недалеко от центра и, как я понял, сказали, что переводчика пришлют завтра. В приёмнике меня заставили раздеться, осмотрели, обшарили и повели в камеру. Дверь со скрипом распахнулась, и я вошёл. Камера была неслабой, светлой, метров пятнадцать квадратных, с высоким потолком, не то что у нас в НКВД или тюрьмах. Через довольно большое зарешёченное окно было видно небо и верхний этаж здания напротив. «Благодать – даже и тюрьмы здесь, как санатории» – удивился я.

 В камере, пахнувшей одеколоном, было светло, за столом с газетою в руках сидел средних лет костистый худощавый мужчина с морщинистым нервным лицом и седыми висками. Устремив на меня печальные голубые глаза, он сказал «Давайте, знакомиться. Штабс-капитан Нелидов Александр Сергеевич». Я пожал ему руку и сказал: «Поручик Фролов, русский эмигрант, деникинский офицер».

Тут я ещё раз взглянул на Нелидова и узнал его  – такие лица хорошо запоминаются. Особенно глаза. Большие светло-серые глаза, тоскливо смотрящие сквозь тебя. Да, это он заходил к нам в дом в 1918-м, когда деникинcкий солдат пытался забрать у отца с бельевой верёвки выстиранные портянки. Нелидов проходил по улице, увидел это безобразие, крикнул на солдата, и тот выскочил вон, затем он прошёл в дом, его золотые погоны сияли под солнечными лучами, весело падавшими через наше окно, посмотрел на меня, десятилетнего пацана, уронил голову и неожиданно зарыдал, приговаривая: «Почему я не маленький?». Мне было его так жалко, я впервые видел, как плачут взрослые дяди. Отец налил ему рюмку водки, он выпил, посмотрел мне в глаза, погладил по голове, попрощался и вышел. Потом я ещё пару раз видел его в деникинской контрразведке, куда бегал передавать записочки от нашей соседки её золотопогонному кавалеру. 

«А вообще, мы давно уже с вами знакомы», – сказал я Нелидову, и тот удивлённо расширил глаза. – «Вы были у нас в доме в восемнадцатом в Екатеринославе, в Султановке на Андрюшинской, солдата прогнали, который хотел забрать у отца  портянки, неужели не помните, отец вам ещё рюмку водки налил, а вы плакали».

Нелидов наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Напряженное лицо его просветлело – значит, вспомнил.

«Да, плакал, плакал, молодой человек, ведь я потерял своё детство, всю свою прошлую жизнь, тут и камень заплачет, а вы тот маленький мальчик и есть?»

«Нет, я его брат, Роман. Роман Фролов, ветеринар артиллерийской батареи в корпусе генерала Слащёва».

«А, так вы Рома, как я рад, помните, мы с вами ещё в окопе водку под обстрелом пили, не забыли поди?»

«Ну да как же!»  

О чёрт, так он знал моего брата – это меня весьма смутило, хотя мы с Пашей прорабатывали и такой вариант. А Нелидов всё углублялся в воспоминания:

«Конечно, запомнили –  обстрел-то  был какой жуткий».

«Ну да!» – ответил я, не моргнув глазом, как подобает настоящему разведчику.

«Вам, помнится, ещё тогда кисть левой руки оторвало, где она, кстати?»  

Так, значит, Роману, моему бедному братику, руку оторвало? Какая беда. Я даже на миг забыл о своей роли.

«Так, значит, Роме руку оторвало!?»

«Какому Роме?»  – нагло усмехаясь, смотрел мне прямо в глаза Нелидов.

Ах, гад, издевается... Не зная, что ответить, я просто сжал свою левую руку в  кулак и сунул  под нос Нелидову:

«А это не хочешь?!»

«А, приросла? То-то думаю! Значит, вы, действительно Рома, деникинский офицер из корпуса Слащёва?»

«Говорю же вам!»

«Вы, конечно, и правда, Романа мне чем-то напоминаете, хотите угадаю ваше настоящее имя?»

«Какое ещё настоящее?»  – с деланным удивлением спросил я, а что мне ещё оставалось?

«Вот щас и поймём. Серёжа? Нет, не Серёжа... Володя? И не Володя. Саша – да нет, не Саша. Николай, нет, вижу, не Николай. Тогда, может быть, Андрюша?»  – и он посмотрел на меня не без издёвки. У меня от этого его взгляда холод по позвоночнику –   такого со мной ещё не бывало.

«Ну, здравствуй, Андрюша, здравствуй, сероглазый король! А кстати, в  НКВД теперь всех принимают, у кого пролетарское происхождение?»

           О, чёрт, ситуация опять стала мне чем-то напоминать допрос в кабинете  Скрыловецкого, в глотке даже стало сохнуть, и я уже машинально стал прикидывать, как бы ухватить Нелидова за горло, но вспомнил строжайший запрет Судоплатова на любые действия против этого субчика  и отступился.

«Да, ты, Андрюха, расслабься, я тебе не враг, я тебя, наоборот, попытаюсь выручить, если нас освободят немцы, скажу, что вместе против красных воевали, ты не тревожься».

Я понял, что дальше скрывать от него мою боевую биографию бесполезно, тем более, что он продолжал:

«Ну, и зачем тебя ко мне подсадили? Ой, стоп, раз уж так получилось, давай-ка вначале одеколончику вмажем, а то без этого не разберёмся, вишь, как всё тесно переплелось в этом мире».  

«Отлично», – улыбнулся я уже менее напряжённо, так как хоть какой-то  временный выход нашёлся, хоть какая-то соломинка, чтобы ухватиться. Нелидов полез в тумбочку, достал флакон одеколона местного разлива «Маршал Пилсудский», плеснул в наши алюминиевые кружки и выразительно воскликнул: «Шпионы  всех стран, объединяйтесь! Ты, надеюсь, не возражаешь?»

Я кивнул головой. А что мне оставалось делать? Не предлагать же пить за здоровье товарища Сталина.

Мы выпили, не скажу, что было приятно, с учётом парфюмерного эффекта по всем внутренностям, но в разведке и не к такому надо быть готовым, как учила нас Эмма Судоплатова ещё в харьковском ГПУ.

«А всё-таки, какова судьба моего брата, Александр Сергеевич? Ему и правда руку  оторвало? – вопрос о судьбе брата ещё с гражданской войны мучил нашу семью.

«Не могу сказать, не помню я никакого Романа Фролова. Он, что, действительно, у нас служил?»  

«Его в Харькове мобилизовали, когда ваши его заняли. Он к тому времени только окончил ветеринарное училище, вот его и послали служить ветеринаром  батареи».

«То есть не доброволец, а мобилизованный, мы из-за них и проиграли. Тем более не знаю...»

От этого его признания у меня  просто челюсть отвисла,  получается, что он меня, как мальчишку, купил, что-ли? Как же я сплоховал, ни на чём раскололся. Нелидов взглянул на мою дурацкую мину и расхохотался:

«Да, раньше у вас в ЧК посильнее ребята были, евреи особенно. Да только Сталину вашему они теперь, Андрюша, без надобности – сделали своё дело, могут уходить. Ему теперь новая опора нужна, пусть потупее, зато надёжная, чтобы под самого не подкопались. Вот он вас и напринимал, детей рабочих. С вами проще работать и ему и нам. С теми бы этот номер с братом Ромой не прошёл, а ты скушал, это ж всё элементарные приёмчики проверки на вшивость, ими, голубчик,  любой уголовник в совершенстве владеет. Чему только вас в ваших гэпеушных школах учат...»

Мы снова выпили, меня опять скривило, кой-как выправился лицом, а Нелидову хоть бы что. Будто всю жизнь одеколоном заправлялся.

«Ну и чего хотят от меня в НКВД? Зачем тебя, Андрюша, ко мне подсадили? Просто умираю от любопытства!»   

«Да ни за чем, просто, чтобы вам компанию составить, вдруг вам поговорить не с кем, а со мной пожалуйста, об чём угодно. А мне всё велено на заметку брать, каждую вашу мысль на лету подхватывать».

«О, так ты-то как раз мне и нужен, прямо как ангел с небес! А то ведь никто слушать не хочет, ни Абвер, ни поляки. А у меня мысли, Андрюша, как вши у солдата – всё время из головы лезут и в огромадных количествах, ни стряхнуть на кого, ни поделиться, всю ночь спать не дают, окаянные, голова от них прямо раскалывается. Ай, спасибо НКВД, вот угодили, вот напарничка мне подбросили. Не в тягость, как говорится, а в радость. Мне ведь скрывать нечего, да и пить одному скучно, тем более одеколон. А у тебя, поди, задание меня спаивать и пьяный бред мой записывать, и одеколон ваши в камеру для этого поставляют».

Я аж обомлел, всё он, чёрт старый, как рентгеном, насквозь видит, вот бы и мне так научиться. Нелидов с усмешкой  смотрел на меня:

«Давай-ка подлей, чего сидишь, ты ж на работе. Задание дали? Выполняй! Пей со стариком, и я тебе всё как на духу выложу, мне скрывать не резон, в могилу уносить что-ли? А ты слушай  и на ус мотай – повышение по службе заработаешь, может».

            И затеялся у нас разговор, каких прежде я ни с кем никогда не вел. Многое обсуждали, спорили, Нелидов философствовал и довольно убедительно, началось как-то само собой с марксизма и перешло на события сегодняших дней. Я слушал, пытаясь запомнить непростые мысли и выводы собеседника, во много раз эрудированнее и умнее меня. Зашла речь о светлой мечте человечества – коммунизме, Нелидов громыхнул, чуть ли на крик перешел:  

«Да не будет никакого коммунизма, пойми, это утопия!»

 

                                            8. Война началась

Утром первого сентября Нелидов весь вдруг как-то оживился, выбрался из-под одеяла, налил себе в кружку одеколона и, торжественно смотря на меня, поднял её, как в тосте. От его слов и выражения лица у меня по телу поползли мурашки. «Я пью за то, чтобы мы с тобой уцелели в предстоящей великой схватке».  Он выпил, и я спросил: «Так что, по-вашему, Германия всё таки нападёт на Польшу?»

«Непременно!» 

«Надо бы предупредить наших», – мелькнуло у меня в голове.

Нелидов легко прочитал мою мысль:

«Ваших мы с Гитлером давно  предупредили».

«Что за шутки?»

«Какие ещё шутки, молодой человек, в такие дни. Просто ваши с немцами в сговоре».

«В это я никак не могу поверить, это клевета!»

«Какая клевета, сговорились как миленькие – скоро увидишь, может, ещё  вместе нападут».

«Но смысл?»

«Смысл и для тех, и для других. Это план с втягиванием Сталина в союз. Гитлер в результате получает единственную возможность начать Вторую Мировую. Ведь без нейтралитета и даже дружбы с СССР ему  ничего не светит. Представьте, если бы СССР встал на сторону Польши вместе с её союзниками Францией и Англией... Но это лишило бы Сталина их любимой с Лениным мечты, чтобы империалисты сами между собой передрались. Весь расчёт ваших, что каждая война между империалистами приблизит торжество коммунизма. Весь расчёт Гитлера в том, что, Сталин, страстно желая втянуть империалистов во взаимный разгром, по примеру Первой Мировой, не сможет не заглотить эту приманку».

«А может, наоборот, Сталин поймал Гитлера на приманку?» 

«Нет, друг мой, план состоит в том, чтобы поделить с СССР Польшу и отдать ему прибалтов, таким образом, отодвинуть его границы подальше от Москвы, Волги и Урала, удлинив коммуникации и затруднив снабжение войск, а потом, подождав, пока СССР сосредоточит основные войска и технику на новых границах, атаковать его по центру и с флангов, разгромить и пленить большую часть личного состава и уничтожить самолёты, танки и тяжёлую артиллерию. Это единственный шанс Германии овладеть европейской частью России вплоть до Волги и Москвы».

 

На другое утро тюрьма загудела. Следующие несколько дней внесли ясность – Нелидов был точен – немцы  атаковали Польшу. Англия и Франция объявили Германии войну. СССР встал на защиту Германии, Молотов немедленно назвал начавшуюся войну Англии и Франции против Германии империалистической агрессией. «Вот дурачье –  заглотили нелидовскую наживку», –  подумал я, всё же ещё надеясь, что наши строят немцам капкан и скоро перейдут на сторону Франции и Англии. Это поставило бы Гитлера в тупик – воевать с ходу на два фронта на территории Польши, а в союзниках кроме чахоточных Италии и Румынии никого. Однако Нелидов в пух и прах разбил мои, появившиеся было надежды.

 

                                       9. Потом его отдали войскам НКВД…

 

В таких разговорах мы провели с Нелидовым ещё три недели. Известия о начавшейся войне мы получали только на прогулках от сидевших здесь же украинских националистов, притом самые неутешительные. Украинские националисты откровенно радовались и ждали прихода немецких освободителей. «Львив будэ наш!» – восклицали они, на что я им показывал дулю в кармане.

Вечером семнадцатого сентября на прогулке они смотрели на нас злобно и выглядели понурыми, с нами не разговаривали, но из доносившихся с их  стороны голосов я понял, что «москали пидступили к Львиву». Нелидов тоже весь насторожился, помрачнел и сказал после прогулки во время ужина: «Ну что, от вас, похоже, мне не ускользнуть. В НКВД меня расстреляют».

«Да ну что вы, и пальцем не тронут, у нас всё больше своих стреляют, а вы считаетесь ценным экземпляром и вас постараются перевербовать, только вы уж, пожалуйста, не упрямьтесь».

«Твоими бы устами да мёд пить. Мне не до упрямства, молодой человек».  

Вообще, он мне начинал нравиться – отнюдь не противный старикашка, никакой не махровый антисоветчик или антисемит, как этого можно было ожидать. Да и в рассказах его много интересного, хотя и не слаб завираться. За что его расстреливать, тем более у нас в последнее время энтузиазм в этом вопросе, к счастью, поутих.

Днём 20 сентября после прогулки, на которой украинские самостийники выглядели хмурыми и на себя не похожими, дверь нашей камеры открылась и я увидел на пороге Пашу Судоплатова собственной персоной. «Ну что, засиделся?»  – обнял он меня, потом подал Нелидову руку: «Андрей».

 

 

«Опять, Андрей? – удивился Нелидов – ведь вы не Андрей?» – воскликнул он и тыкнул в меня пальцем: – Вот настоящий Андрей.

Паша недовольно посмотрел на меня. Он кое-что смекнул.

«Ну что, собирайтесь, Александр Сергеевич, в Москву поедем!» – сухо сказал Судоплатов.

«А раньше у вас говорили в штаб к Духонину».

«Да ну что вы, вы у нас почти гость заморский, мы о вас и от немцев, и от поляков, и от англичан очень много хорошего слышали. Так что надеемся на сотрудничество. Уверяю, вам ничего не грозит.

Паша вывел меня из камеры на разговор.

«Удалось его  расположить? Как он тебе показался? Узнал что-то важное?»

«Да вроде мы с ним подружились. Даже песни пели».

«Катюшу, что ли?»

«Нет, «потом его отдали войскам НКВД», – пропел я Судоплатову и тот расхохотался. – Старикан неплохой, всех насквозь видит, меня сразу раскусил. Запираться не стал, мне, говорит, всё равно на кого работать, лишь бы выпить давали и слушали. Пришлось с ним одеколон глушить... Мысли и представление у него о мире и международной обстановке совсем другие, чем у нас, понять его сложно, но во многом оказывается прав».

«Так он  всё-таки дал свои соображения по Германии?»

                «Все опишу подробно, как ты просил...»

 

                                    Продолжение – в следующем номере