14: КОММЕНТАРИИ. ПИСЬМА В ЧИКАГО: Бессюжетная поэма

                       Ольге Исаевой



<Говорила мне, что не терпишь свиста –

я играл с «Ж»  в рака и монте-кристо –

и  шестом рисовал по воде даты –

на шестом этаже – вся любовь из ваты>



СПИСОК:


Раз – Признаюсь, давно не видел тебя, стервы
Два – это все петлюровщина – торе! торе! –
Три – надо бы матюгнуться, но быть первым
Четыре – на хрен тебе – радоваться новой шоре.
Пять – В нашем разрыве не ты виновата была,
Шесть – В ночь на твою кончину я напишу ответы:
Семь – Пока я говорю, что ты жила –
Восемь – ты выморачиваешься там жить, как альфа в бете.
Девять – Оставляю тебя как метафору без одежды –
Десять – приезжай ко мне, будем разводить кроликов и капусту –
Одиннадцать – то читаешь Кутика, то в закутке пьешь водку –
Полночь – слушаешь расклад блатной метеосводки,
Черту дюжина – привыкаешь к своему стеклянному хрусту
И просто, четырнадцать – когда твоя зобка качает – как колыбель или звезду – лодку.



-1-

Признаюсь, давно не видел тебя, стервы,
Наверное, с тех пор, как раздался взмах синеглазой спермы,
несмотря на долгие – как секс – истерии и нервы –
ты заметишь – я был первым,
но занимаясь эквилибристикой, забывал о страховке,
и любил тебя, как порою влюбляются в мачо соски,
В смысле вырастал, лесбиянкой и чем-то прочим –
неотличимым от твоей кожи, и значит прочным,
как и всякая пустота, протекающая explorer,
который, загрузившись, верещит как шиит в суннитском квартале «воры!».
Впрочем, все такое – вовсе не означает горе,
Что вспомнишь ты про меня, кроме как слов переборы?
Что умел я кроме как смотреть на тебя сзади,
но оказавшись в этом для рифмы созданном саде –
я курил табак и траву под названием «Прима»
и спал с тобой до ночи, если было невыносимо.



-2-

это все петлюровщина – торе! торе! –
лопочешь как тот кто жаждет в коридоре
любви или клочка бумаги
и тянешь рапиру или что иное к горячей влаге
не стесняйся больше память живет в постели
штрих код или мать-перемать в ней стелишь
начинаешь ли карнавал или бронзовеешь
но уже забываешь язык  и немеешь
доплывешь ли до Альбиона или влетишь в башню
но навряд ли предашь забвенью любую шашню
город носит твой имя Чикаго или Чиляба
а любовница Имярек не покидает паба
наречия перемешались и встали среди Вавилона
но мне не покинуть ни этой даты ни лона
и когда ты вскрикнешь узнавая меня вслепую
я увижу как тот что за небом рисует дулю



-3-

Надо бы матюгнуться, но быть первым –
это привычка, и ее от  себя не избавить –
прошагавший по нам год был не то что скверным,
но кое-что после него можно сладить –
кап-кап-капает кран у стола, на котором любили
мы раздвинуть лядвии и по первое вставить –
так чтоб черти <и далее по парадигме> –
пока твоя укромь в ребенка и мать тает.
Поколение next и прочая кока-кола,
неоновые голубые занимают в Турусах место –
ты любила залезть в трусы, чтоб учуять скола
линию там, где причинно тесто,
но не позволит время нам собираться в свору
протечешь как всегда, чтоб скончался половой месяц –
и поверишь во что не стоит, в смысле вздору
который мной лепечет и поднимается с твердым моим Элвис.



-4-

На хрен тебе радоваться новой шоре –
а то мало своих,  сваленных в кислом салате –
главное, не перепутать пятна его и прочих
на твоем татарском халате.
И открывая в коммуналке нашей двери –
ты худой спиной вышибаешь раму.
Проблема бога не в том, что в него верят,
а только в том, что крестят рано
В этой каморе – хоть свет туши –
всегда окажешься в середине –
а впрочем, теперь спеши-не спеши –
все равно к сорока дрейфуешь на льдине.
Это тобой разговаривает язык –
голышом вползая в грудной сверток,
и входит в твое подреберье штык
потому что я и ты – это сумма глоток.



-5-

В нашем разрыве не ты виновата была –
мраморные бретельки взрывались снегом –
то, что дорога нас развела –
природа называет поэмой, я – побегом.
Нравственность – это тема не моего базара:
что мне было по нраву в тебе – твоя склонность к акту.
И теперь ты стоишь в дверях как когда-то Сара,
и чешешь другому, потому что я пуст и не способен fuck you.
А с тобой не рифмуется вера или церковь:
мы с тобой трахались бы и там, если бы не разучились –
и над нами летают пчелы, осы, а посередке – беркут,
и  крайняя до заплат и анекдотов сносилась.
На отрывке таком припоминаешь – но смутно – мы сношались,
расходились и сходились, поскольку иначе не умели,
как и сейчас не умеем носить в низах животов тяжесть.
а  особенно – к окончанью недели.



-6-

В ночь на твою кончину я напишу ответы
на твоей обезвлаженной коже своих бормотаний слюной:
из всего, что ты оставляла мне, это густые рассветы,
которые позже случались, чем ты случалась со мной.
Когда ты закроешь глаза – тебя назовет «блядью»
некий блажной филолог, скрывающийся в цитадели
книжной, но знаешь? шел бы он со своей моралью
туда, куда обычно не заходят без цели.
В общем – такие дела: ломка среднего. Дальше:
зримое исчезает – пока затекает тело
мое в твою течь, чтоб там избежать фальши,
и я уже не припомню, что ты мне в ночи пропела.
Бабочка. Влага. Кокон. Гусеница. Темень речи
не сохранит картинку – даже если захочет.
Слушаем, как ложится тень на наши скрипящие плечи
и сверчок или пол под нами тобой стрекочет.



-7-

Пока я говорю, что ты жила,
Старость делает из тебя плечевую где-то
Ну и мрачный слайд сшил из реальности я –
Это то что новые греки в гиперборее назовут мета …
Будет ли женщиной жестяной Кальпиди
Как просил о том, пересекая плоскость экрана сводни –
Твоя нежность растет во вполне паскудном виде –
Это типа того,  что подменяет рана собою сходни



-8-

ты выморачиваешься там жить, как альфа в бете <скобка>
чертит тебя точнее чем питекантроп в камне
облатки или ангелы неважно сколько
нам осталось главное чтобы амен
сопровождало каждую волну но упражняясь в боли
мы забывали эти – как бишь их – роли
и чувствуя в себе запах свинца и пальца по коже дроби
выпивай каждый вечер с полпуда соли



-9-

Оставляю тебя как метафору без одежды,
помнится, я тогда никогда не терял надежды
повидаться с тобой там, где луна рогами
смотрит в землю, то есть падает, над головами
ангелятся террористы – но нам ли до того дело –
только то и ценится в поднебесной, что догорело –
вызрело и надкусано – вот и яблоко пригодилось –
а оглядишься и видишь аист над дыркой, силос.
Типа время приходит, чтобы платить по счету,
но прозрачный мед не покинул твоей кожи соту
и мы не желали, чтоб результатом наших недельных ебель
был ребенок – дальше …<цензура> … пусть остается стебель
и тянется выше, чем распаренная от спермы,
речь – красная  от страны обитания первой.
Но как не посмотришь в небо – видишь дырку,
а вместо бога – в бумажной руке – бирку.



-10-

Приезжай ко мне, будем разводить кроликов и капусту –

император нам и в подметки – поскольку тему

он успел потерять за огородным, и смотришь: пусто …

это мы с тобой сподобились на измену

своей судьбе, которой мы по хер – справа

я – чтоб тебе не ходить налево –

это уже засада или облава,

или – если по календарям – время сева.

Порежь хлеб и сало до самогона, ты

не слышала, как в печах пепел просыпается и щебечет –

приготовь заранее ментов и бинты,

чтоб никто не берегся за свои-то речи.

Приезжай ко мне я разведу твои бедра в бане –

император нам и в подметки – поскольку плоский –

и сенатская тебе никогда не настанет –

а особенно – в серебристом воске.



-11-

То читаешь Кутика, то в закутке пьешь водку –
ВК спрашивает других: не по черному ли? –
можно и по черному, если не хватит стопки,
а после идти кодироваться в белый ил
или глину и пескарем на донце лежать –
согреваться именно так, а не иначе:
сколько я не гневил судьбу, но всегда буква Ять
означала лишь то, что не надо сдачи.
И пока мы играли славянское тремоло на постели –
тот кот, что всегда в темноте орал истошно,
поднимал из земли, как зубы дракона, ели –
что так спокойно, что и тошно –
прочитаешь еще книг двести-триста,
забежишь в магазины, а там один Карнеги –
можно и по светлому, если чисто
ожидаешь секса, а не пресловутой неги.



-12-

Слушаешь расклад блатной метеосводки –
пока я пялюсь из скверной тусы в твою пору –
это почти горе дожить до старости, зобкой
качать гондолу и сидеть на искусственном. Впору –
укатить в Венецию или к Эйфелю. Башня
скроет края – потому что всегда скорость
настигает звезду, когда ей становится страшно –
растирая лицо на иней и по стеклу морось.
Вот такой я – гондон! – подумаешь или – воры! –
закричишь просто крикнуть, а не потому что пропажа –
но бежишь из дома, если с балкона хоры
не вяжут лыка,  а в трубах – стишки и сажа.
На поклажу всегда обретется Стикс и Хароны –
c которыми наши собачьи дыханья – почти <что ложь> погодки –
Вот и смотри на меня слепотой сквозь тело и перегоны,
Радуясь, как пубертатная девка, взрывной находке.



-13-

Привыкаешь к своему стеклянному хрусту –

и  уста в уста оплавляют кремень –

а живот в живот выплавляют  сгусток,

от которого в играх и  венах темень.

Поцарапаем тишину и кости –

пока бьются мошки в зеркальной склянке –

выбирая  запад через Ост, мы

оставляем пот свой – по капле – дранке



< ИНТЕРЛЮДИЯ: ПОЧТИ ЭНДШПИЛЬ>

*
Привыкаешь к своему стеклянному хрусту
Открывая бутылку зубами – жести
Не жалея – смотришь с грустью
Как приходят быстро отныне вести
И сгущается тьма на росу и дым
На подводный рай или пресный ревень
И ломая скобки как Красин льды
уста в уста оплавляют кремень

*
уста в уста оплавляют кремень
в этом цирке что Армстронг на луне
потому что итог все одно плачевен
потому что все окна не внутрь а вовне
а ты помнишь  как в параллельной седлала ситара
и представляла себя как в местечке Вудсток
и всегда в тебе прорастает Сара
а живот в живот выплавляют  сгусток

*
а живот в живот выплавляют  сгусток
на распаренной коже вино и семя
и предлог посеешь чтоб стало густо
но чего-то там всегда неизменно
это затхлый чулан и паутина
нанижут тебя на теней стержень
и приходит на ночь родной твой голем
от которого в играх и  венах темень.

*
от которого в играх и  венах темень
спросишь ты и узришь что там нет возврата
а я траходромом твоим обескровлен
и анемия моя расплата
фу как пошло копытится тот что выше
и теперь простираю лозою грозди
но гуляя с тобой по дощатой крыше
поцарапаем тишину и кости

*
поцарапаем тишину и кости –
это слово стало почти проклятьем
но живем последние три по наитью
и всегда между небом с таежной гатью
и слова теперь не имеют смысла
потому что речь заложена в банке
и ты смотришь вбок и вниз
пока бьются мошки в зеркальной склянке

*
пока бьются мошки в зеркальной склянке –
ты учила меня говорить о теле
без стыда и пробивалась к ранке
чтоб обратно втечь и когда задели
твой хитин лучи – загорелась кожа –
и ты облачилась в обрямки тьмы
и как письма по проводам летели
выбирая  запад через Ост мы

*
выбирая  запад через Ост мы
не заботились что впишут в свиток
ты держалась как секса моей кормы
а я бежал от костров и  завлитов
и лито оставив как осадок в портвейне
чтоб с утра допить – типа с лета санки
я учился хотя бы в тело верить и теперь по вере
оставляем пот свой – по капле – дранке

*
оставляем пот свой – по капле – дранке
кто не ценит слов расстается с ними
ты поверишь наверно такой огранке
как я верил некогда Хиросиме
и особо когда дышал в твое ушко
что иглой бы  стал или нитью устно
вспоминаю постель и – немного жарко –
привыкаешь к своему стеклянному хрусту

*
Привыкаешь к своему стеклянному хрусту –
и  уста в уста оплавляют кремень –
а живот в живот выплавляют  сгусток,
от которого в играх и  венах темень.
Поцарапаем тишину и кости –
пока бьются мошки в зеркальной склянке –
выбирая  запад через Ост, мы
оставляем пот свой – по капле – дранке. >



-14-

Когда твоя зобка качает – как колыбель или звезду – лодку –
я заморочено произношу то, что не имеет смысла –
положи меня в себя, как в коробку –
мы дозреем к сорока до семьи <пауза здесь повисла>.
Но пуста моего слова веревка –
и дожди в проводах путаются с нежным матом –
ты привыкла говорить о любви так,  что и мужикам неловко –
вот они то пусть, и питаются кадилом и виноградом.
Поколядуем – а на что тебе неизвестно –
престарелый папа в окружении дряхлых старцев,
наклонившись влево, сближает Ягве с бесом,
А нас поклепит, и не слышит, как пряльце
вышивает то в нас, что – в принципе – непроизносимо –
даже тем, над кем – как оса – пролетает  «Сессна»,
и произноси «алло» осторожно – может взорваться –
так душа отпускает тело, потому что тесно.



*

<Вся любовь из ваты и витамина,

по которому Е  не плачет – поскольку длинно –

а посмотришь в такие – как ты – дали

и продолжишь в смысле – и так далее…>


                     (2004, Челябинск)