Когда уходишь в небо по кривой. Стихотворения

* * *

ситро на запивку картошка рагу

окурки дымят в новогоднем снегу

отец гоношится с гитарой

замнач секретаршу снегуркой одел

за всю уминает отцовский отдел

пустой заставляется тарой

у нас беззатейно и тесно в гостях

зачем-то над окнами вывешен стяг

тусуются белые мухи

идут анекдоты ну полный улёт

с надрывом взавправдашним дядя поёт

про чьи-то сердечные муки

и телек рекорд и крутилка аккорд

и первый полёт и рекордный окот

мурыжатся в тамошней ступе

детсадовский праздник и баба яга

а после до дому и вся недолга

пою с итээрами вкупе

ночной нескончаемый вкрадчивый снег

мучительно потно и дымно во сне

о лакомых планах на лето

какая в июле ужалит оса

по свежей тоске отпускного отца

и море заплещется где-то

магнолии влажным огнём расцветут

пломбир разойдётся по нёбу и тут

пора на прогулочный катер

и станет смелей уменьшаться земля

и всё на земле мне ля-ля тополя

пока эта лодочка катит

* * *

в саратове городе жил алексеев поэт

ни много ни мало а скоро сто лет

                                   как в обед

какими обедами он от души угощал

водил по музеям на волгу возил на причал

почти что кричал за столом

                                   что печатают муть

но будем работать а там проживём

                                   как нибудь

качок сочинитель ревнитель идей эскулап

ему ли судьбу упускать из накаченных лап

учили купчину в лихих девяностых зазря

сполна и по чину а он не глядел за моря

крутился втирал строил планы

                                   копил капитал

какие прожекты лелеял надежды питал

и дочерь далече и друг и забыто перо

проехали хватит казалось избыто старо

но бога смешить про себя

                                   рассуждать наперёд

и сбудется проза и муза эвтерпа грядёт

всё будет всё будет чтоб кончится

                                   вешней порой

обиду на бога затеять один геморрой

трамвай петербургский толстяк

                                   новый мир би би си

кому не до фени доступны и на небеси

в усах и печатке чуть под сальвадора дали

он скажет ребятки и в небе довольно земли

*  *  *

Знамо дело, пагуба-куга.

Где они, иные берега?

Канны, Океания, Китай.

Губы спозаранку раскатай.

Знамо дело, можно – да нельзя.

Кровная бескрайняя стезя.

Радио орёт «ку-ка-ре-ку» –

в изморось рыси по утряку.

На рясах по жизни волокло.

Ныло запотелое стекло,

пело, до сопрано доходя

на краю рассветного дождя.

Голос – волос. Лопнул – и волна

ни единой суше не равна.

Берега гремучих облаков,

обложных – и был жилец таков.

Небо, небо – тёмная вода.

Штормовое наше никогда.

Смутен запад. Пасмурен восток.

Чёрной крови полон водосток.

*  *  *

Когда уходишь в небо по кривой

весенним днём над жухлою травой,

сочится вдаль безлюдная река,

где брезжат грозовые облака.

А ты и сам, нечуток и летуч,

уже вот-вот щекой коснёшься туч –

и заискрит небритая скула,

и кожа жизни выгорит дотла.

Над Пратером расправится огонь

и чёртово застрянет колесо…

Ребро кабинки судорожно тронь

и глянь непоправимому в лицо.

Не будет ничего и никогда –

суха непроворотная вода,

черны береговые небеса…

И всё, что можно смочь – глаза в глаза.