Вадим Гройсман

Любовь во время войны. Стихи



 


***


Торговый воздух, жаркие скандалы,


Солдаты, бабы, дети, старики.


Кричат на пёстром рынке зазывалы,


Начальствуют сирены и гудки.


 


Он вертится в копеечной вселенной,


Не в силах разорвать кипящий круг.


Весь этот город временный, мгновенный –


Хватай сейчас, а то уйдёт из рук!


 


Но изредка запретную шкатулку


Мы открываем, сыростью дыша.


Там тишина развешивает куртку


В потёках от московского дождя.


 


И очутиться в вечности сиротской,


Скрести её холодную золу –


Как будто на пустой «Новослободской»


Стать пешками на шахматном полу.


 


***


Нет, я не примирился с югом,


С его восторгом и трудом.


Не стал ни родичем, ни другом,


Жив только правдой и стыдом.


 


Безлюбый пасынок сионский,


От пира шумного хмельной,


Ем чёрно-белый хлеб сиротский,


Ношу позорное клеймо.


 


Все переливы, все оттенки


Живой и жаркой красоты –


Как обесцененные деньги,


Оторванные лоскуты.


 


И выцветший, забытый север


Я воскрешаю, как могу,


И сумеречный воздух серый


Качает лодочку мою.


 


 


***


Всё хочу клубок волшебный


Размотать обратно,


Снова мимо контролёра


Проскочить бесплатно.


 


Не забыл, что был когда-то


Молодым и вздорным,


В городском саду роскошном


Спал под небом чёрным.


 


Не поэтому ли опыт –


Чудная вещица –


То, что смерть сильнее жизни,


Доказать не тщится.


 


Только повторять умеет


«Господи помилуй»,


Только плачет и целует


Звёздную могилу.


 


***


Не торопи, ведь я давно готов


К хождениям бесцельным и бессонным.


Там, за щербатой линией домов


Лежит мой путь по дворикам бетонным.


 


Раскрылась ночь – огромный разворот,


Сомкнулись буквы в непонятной книге,


И дальний кипарис меня зовёт,


Как поводырь в поношенной тунике.


 


Я думаю о горизонте том,


О скрытой за деревьями границе,


Где я закрою этот чёрный том


И сам останусь на его странице.


 


И будут сниться камни и цветы,


Ночной вселенной тишина и скука,


Движения зелёной темноты


И шаткие заборы из бамбука.


 


ВОЙНА


 


В бесконечном свете, под вольным небесным сводом


Нам пора забыть, чьё мы племя, откуда родом.


Видно, боги в нас говорят, свои рты сужая,


Видно, в нашей крови свободно течёт чужая.


 


Поломав свой дом, целый мир мы принять сумели.


Мы рабы фараона Пта, муравьи-шумеры.


В нашу дверь незваные гости проникли сразу


В узких масках войны и тряпках с персидской вязью.


 


Мы впустили врага, не прикрыли ни глаз, ни сердца,


Опустили мечи, лишили детей наследства.


Подступает орда, клубится пыль боевая,


И звучит над жаркой землёй обет Иеффая.


 


КНИГА  ВОЙНЫ


 


Мы тоже всходы земли, мы тоже гибнем.


Осколки неба легли железным ливнем.


Нас метит кровью восток, и кто виновен,


Что стал в пустыне песок со смертью вровень?


 


Огонь, вода и земля, и воздух пряный.


Пифон, хвостом шевеля, смыкает раны.


Восток – одежды черны и ожерелья,


И смех ползучей войны из подземелья.


 


В пещере братья сидят и ждут Иуду.


Беги от смерти, солдат, – она повсюду.


Она и в городе том, где хлеб и манна,


Лежит с разинутым ртом Левиафана.


 


А я никак не пойму ни стих, ни сводку.


Мы кормим плотью войну, пустую глотку.


Вот на чужие пески, дома, мечети


Идут живые полки, друзья и дети.


 


Ты никому не нужна – в змеином теле


Живи в пустыне, война, ползи в туннеле,


Останься в чёрном году, в пожаре лета,


В своём привычном аду без сна и света.


 


ДЖАННА


 


Вроде все мы вылеплены Богом


Из того же глиняного теста,


Но встречает праведных за гробом


Джанна – зачарованное место.


 


Там, как молчаливые машины,


Винтики отлаженного чуда,


Носят слуги полные кувшины,


Расставляют золотые блюда.


 


Там Аллах, от детской крови бурый,


Истина, надежда и награда,


Ровным строем посылает гурий


Беззаветным воинам джихада.


 


Мальчик из разрушенного дома,


Хочешь оказаться в самом деле


Далеко от пламени и грома,


В этом нескончаемом борделе?


 


Будь мужчиной, отомсти неверным,


Кровью утоли свою обиду –


Купишь вечность подвигом мгновенным,


Смертью, подобающей шахиду.


 


И когда ты станешь чёрной пылью,


Превратишься в огненную точку,


Ангелы к тебе протянут крылья,


Соберут и слепят по кусочку...


 


***


Круг любви, войны, охоты,


Кубки пенные в руках,


Парсифали, Ланцелоты,


Погребённые в веках...


 


Мы с тобой перелистали


Толстый рыцарский роман,


Блики золота и стали


Разглядели сквозь туман.


 


На потешном льве – ошейник,


Хлеб металла тяжелей,


И в лесной глуши отшельник


Знает больше королей.


 


Для фасонных слуг и свиты


В замке длинная скамья,


И на мраморные плиты


Капля капает с копья.


 


А в готической нирване


Вечно смерти ждёт Артур,


Как поведал нам в романе


Искушённый трубадур.


 


Взяв игрушечную шпагу,


Мне он сердце проколол,


И ступить не в силах шагу


Я, как раненый король.


 


ТРИСТАН


 


...А когда на поиски дальних стран


Поспешишь от родины мимолётной,


Дорогие гости твои придут,


 


Над собой поднимут тебя, Тристан,


Принесут на берег с последней лодкой


И лишь арфу в руки тебе дадут.


 


...Спал в ладье, проснулся на берегу:


Фонари, неон и асфальт нагретый,


И печальных сказок в помине нет.


 


В декольте по самое не могу


Озорная девушка с сигаретой


Переходит город на красный свет.


 


Каково тебе на земле богов,


В эту явь заброшенному из долгой,


Кружевной истории о страстях?


 


Нет ни слуг, ни стражников, ни врагов,


Ты теперь один со своей Изольдой.


Можно плыть, о вечности не грустя.


 


Будут сниться шествие и турнир


И скакать олени по коридорам


В неуютном здании городском.


 


А в окне, распахнутом в новый мир,


Неизменно будет кружить над морем


Золотая ласточка с волоском.


 


***


Не пил вина, не делал дел,


Забыл любимого поэта,


И сон, и смерть пересидел


За пресной кашей интернета.


 


В шальной глуши за годом год


Качается на волнах вялых.


Я чищу свой дырявый рот,


И щётка рыскает в провалах.


 


И стоит ли ещё хотеть,


Чтоб арфы времени и трубы,


И грозных ангелов квартет


Перекричал я ртом беззубым?


 


Нет, – приближаясь к ноябрю,


Неся таинственную тяжесть,


Я только то проговорю,


Что ночь тревожная подскажет.


 


То, что в мучительной близи


Идёт сквозь порванные сети:


Стрекочет ветер в жалюзи,


Вопят под окнами соседи,


 


В театре красок и теней


Дрожат кровавые экраны,


И на изменчивой стене


Мелькают отсветы рекламы.


 


***


Станем ближе, обнимем друг друга, –


Нам с тобою заклеили рты


Какофония летнего юга


И атака его духоты.


 


Мы как будто дышать прекратили,


Позабыли свои голоса.


Мы не знаем, как в этой квартире


Тишина опускает глаза.


 


В тонких стенах случайного крова,


Как в нелепой посудине Ной,


Мы плывём против гула и рёва,


Раздирающих воздух больной.


 


Недосказаны поздние речи,


Городские огни зажжены.


Постоим, и привидится вечер,


Прибывающий в рай тишины.


 


***


Невозможное приключилось легко и просто,


Вместо смерти пришла любовь – они ведь сёстры.


Стало нашими буднями понемногу


Невозможное людям и даже Богу.


 


Но и смерть поднимает своё забрало,


Ухмыляется, будто имеет право:


Право девственной инокини над падшей,


Право старшей сестры над младшей.


 


Лишь в убежище ночи так мы прижаться можем,


Что душа забывает себя, становится кожей.


Там теряет смерть свою чешую драконью,


А любовь прикрывает глаза ладонью.

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера