Владимир Попович

Стихи Чеслава Милоша и Збигнева Херберта в переводах с польского

Чеслав МИЛОШ


 


        Чеслав Милош (1911-2004). Польский поэт, лауреат Нобелевской премии (1980), автор более чем 40 прижизненных книг. В 1951 году покинул Польшу – жил во Франции и США. В 1993 году вернулся на родину.


 


 

 





Присутствие


 


Присутствие в городе том как мотив сновиденья


собой продлевал что ни день, что ни день, что ни день я.


 


Я воле служил на своём неуместном веку,


пока мне нашёптывал голос бесшумный строку.


 


Создатель и раб своего обитанья земного,


в своей правоте уверялся я снова и снова.


 


Иные со мной пребывали в нелепом родстве,


прельщаясь, быть может, изнанкой в моём естестве.


 


Я мучил себя, я пытался остаться собою:


и в честь, и в отвагу, и в истину с верой слепою.


 


И что-то случилось: достичь я порогов не смог,


я право имею на слабость, – кому это впрок?


 


 


Ангел-хранитель


 


Мне ангел является женщиной в снах.


Порою – неузнанной обликом. Знает: я плотью


желаю её неизменно.


Касания нет между нами,


но ближе того наша с ним нетелесная связь.


 


Я ангелов сущность и явь отвергал,


                                                              но жалею теперь:


под землёю пещеру нашёл,


                                                драгоценные тяжести в ней.


и, себя и его нагружая их весом, я только молю


о недолгом покое, о прежнем моём забытьи.


 


 


Моя адаптация


 


Мне нигде не по силам дышать, разве только в Эдеме.


 


Вот такая моя адаптация с древних времён.


 


Красотою могу быть я насмерть сражён, и всё время,


если прячется солнце, талантом грустить наделён.


 


Возомнил, что, подобно другим, честно предан работе,


но совсем неприметен доверенным долей краям.


 


Я скрывался отчаянно в парках, я в пущей охоте


подражал и цветам и деревьям, но, правда, и там


всё мерещилась в каждом растении рая химера.


 


Для огромной любви мои чувства – ничтожная мера:


я надеялся с женщиной только на время спастись.


 


И затем до последнего пел я: жива моя вера, –


что она просветлённый мотив, уносящийся ввысь.


 


 


Предстоящее


 


Мне бы взять и бесстрастно былое унять,


но не ведаю, кто я теперь.


 


Галереей восторгов и мук дорожит неуёмная память.


 


Я раскаяньем загнан в себя, но явление чуда


бликом ярким светила, молитвою иволги, ирисом, ликом,


бездной чьих-то стихов, мне подобным


не имеет, по счастью, предела.


 


Я виденьем таким возвышаюсь над собственным тленом.


 


Те, кто сердце моё заселял, покажитесь, загладьте


угрызенья мои: в вашей прелести я не прозрел.


 


Идеалами вы не считались, но знаки бровей,


этот под ноги взгляд, ледяной и волнующий голос


были явно присущи созданиям неповторимым.


 


Зарекался навеки любить вас, а после


малодушно себе изменял я.


 


Излучение ваших очей мне творили покров,


многотонный ему ни за что не объять силуэт.


 


Не восславил поныне я стольких


достойных людей.


 


Их бесстрашие, твёрдость и верность ни с чем не сравнимо


вместе с ними покинули нас, неизвестные миру.


Навсегда неизвестные.


 


Как подумаю, смертный, о том – и зову Очевидца,


чтобы ведал лишь Он, ни о чём не забыл.


 


 


Искать неродное


 


Долгое слышу во сне эмиграции эхо.


Так воскрешаю ущербы свои.


Наше прошедшее тёмно, точнее –


так слепо, словно у пчёл из семьи


дружной заделаны воском прорехи кучнее.


 


Кто утверждает, потворствуя памяти-скряге,


будто живёт, претерпев унижения


гордости высшей, когда, иноземцу-бедняге,


крылья ему обрезал снисхождения


взгляд?


 


И, с молодёжью роднясь в задушевной беседе,


я ни за что не обмолвлюсь о мелкой победе.


Коей, по случаю эха, бываю не рад.


 


 


Внемли


 


Господи, только послушай: кто грешен


в силе деяний, тихой молитвой утешен.


 


Полон Тобою, страшусь истощения духа.


 


Ибо тогда как потоки цветов, так и птичьи


стрелы касаток в Твоём не предстанут обличьи.


 


Ибо тогда для хулителей, в тесном их круге,


я не припомню Твоей ни единой заслуги.


 


Ибо тогда лицемерья начало –


вера моя: я не выше её ритуала.


 


Ибо тогда возропщу на Тебя я за мир преходящий.


 


Ибо тогда перед смертью смирюсь я и, вещий,


жизнь уподоблю земную улыбке зловещей.



 




 


Збигнев ХЕРБЕРТ 


        


         Збигнев Херберт (1924–1998). Польский поэт, эссеист, драматург. В годы войны участник Сопротивления, тогда же начал писать. В печати дебютировал в 1955-м, первая книга вышла в 1956-м. Автор восьми книг стихов, двух книг эссе, книги драм. Стихи его изданы в большинстве европейских стран и в США. 




 

 


Из книги «Гермес, пёс и звезда»


 


Мне бы выразить


 
Мне бы выразить
лишь элементы чувственных крайностей
непохожие на те
что молятся дождю и солнцу
 
мне бы выразить зарево
личное сущее
не порождённое
внешним светилом
столь ослепительным
идеальным
и вечным
 
как бы выразить храбрость
без свержения повелителя зверей
и ещё непостоянство
чтобы не расплёскивать воду будущего
 
то есть
я откажусь от сравнений
ради той сути
что вскрывает меня
словом
отточенным
на моей поверхности
 
но это не сбудется
и моя любовь
не может не охотиться
за птицами
а моя чуткость
не так прозрачна
и сонлива
 
и ярость
что сильнее огня
в должниках
у его речей
 
теряется
колобродит
в том
что отрезав когда-то
старцы
приговорили
вот деяемый
а вот дело
 
уносимся
на бедном ложе
в толпы космоса
а ноги
 уводят
бережно
по земле
их на рассвете
мы поднимаем
с трудом

К списку номеров журнала «ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА» | К содержанию номера