Главная | Журналы | Персоналии | Книги | Медиа | ПОМОЧЬ МЕГАЛИТУ |
Центр |
Татьяна МацевичОб авторе: Родилась в 1970 году в городе Молодечно Минской области. Окончила Полоцкое... >>> |
Василий МельниковОб авторе: Родился в1959 год в городе Минске. Образование высшее. С отличием окончил... >>> |
Александр РаткевичОб авторе: Писатель, литературный критик, переводчик, издатель. Родился в 1954 году в... >>> |
РегионыЦентрРоссияАбаканАнадырьАрхангельскАстраханьБарнаулБелгородБлаговещенскВладивостокВладикавказВладимирВолгоградВологдаВоронежЕкатеринбургИжевскИркутскКазаньКалининградКалугаКемеровоКраснодарКрасноярскКурганКурскЛенинградская областьЛипецкМоскваМосковская областьНарьян-МарНижний НовгородНовосибирскОмскОрелОренбургПензаПермьПетрозаводскПетропавловск-КамчатскийПсковРостов-на-ДонуРязаньСамараСанкт-ПетербургСаратовТверьТулаУлан-УдэУфаХабаровскЧебоксарыЧелябинскЯкутскЯрославльЗападная ЕвропаАвстрияАлбанияБельгияБолгарияБосния и ГерцеговинаГерманияИзраильИрландияИспанияНорвегияПольшаРумынияСловенияФинляндияКавказАзербайджанАрменияГрузияАзиатско-Тихоокеанский регионАзиатско-Тихоокеанский регионАфрикаАфрикаВосточная ЕвропаБеларусьМолдоваУкраинаЦентральная АзияКазахстанКиргизстанТаджикистанУзбекистанСеверная АмерикаКанадаСШАСтраны БалтииЛатвияЛитваЭстония |
Вадим МолодыйК распутью неясных дорог. Стихотворения***
Борису Кокотову
Когда, ожив, тревожится строка, последнее подыскивая слово, и женщина за гранью сорока, смеясь, пуститься в тяжкие готова,
когда и погубить, и позабыть, принять и отказаться несподручно, и тошно быть, и боязно не быть, и скучно с жизнью, и со смертью скучно,
когда наедине с самим собой не хочется. Точнее – невозможно. Когда проигран выигранный бой, и память озирается тревожно,
тогда, духовной жаждою томим, я пару строчек вписываю в мим…
***
Владиславу Пенькову
Всё чаще мне является во сне мой кредитор, который должен мне.
И вижу я во сне и наяву, что я не жив, хотя еще живу.
Что груз долгов моих мне не поднять, что на меня наложена печать.
Меня зовут. Мне говорят – пора. Неотличимо завтра от вчера.
Вокруг меня кольцо бесплотных рук, но светел мрак, струящийся вокруг.
Мерещится в конце туннеля свет, но нет туннеля. Света тоже нет.
И все равно, я знаю, это – так: пусть мрак вокруг, но светел этот мрак...
***
Лэди Виктории Джейн Грегори
Из зеркала смотрит изысканный труп, кидается век-волкодав, безумный поэт, непорочен и глуп, пихает как шапку в рукав
бесплодную шубу сибирских степей, давно обмелевший Байкал. Свисают тела с оголенных ветвей, рыдает гармошка и кал
налип на сапог. Или это сапог в него, не подумав, вступил. Трубит трубадур. Задыхается рог и черви ползут из могил.
А мы не способны ни петь, ни терпеть, ни думать, ни плакать, ни жить. Хохочет палач. Развевается плеть. Судьбы обрывается нить…
***
Алёне Цыгановой
Почему только стыд из нас высекает искру прозренья? Почему, покинув Парнас, мы не чувствуем облегченья?
Почему ни в памяти мгле, ни в болоте воспоминаний мы, сидящие на игле, ненавидимых нами знаний
о своих делах и грехах, ослабевшие непристойно, неспособны отвергнуть страх, не дающий уснуть спокойно?
Почему не найти ответ на бесчисленные вопросы? Почему не рассеет свет темноты, почему отбросы
наших жизней и наших дел, наших подлостей и сомнений не дают оболочкам тел на разбитые пасть колени?
Мне отмщенье, и Аз воздам – вот единственная награда.
Нераскаявшийся Адам обживает палаты Ада.
***
Татьяне Носальской
Под обрывками строк и обломками слов, отбывающий срок за осколками снов,
недостойный сумы, не берущий взаймы, опаленный огнём ослепительной тьмы,
ни в побег, ни в полёт, ни с размаху на лёд, а сквозь стены телесной тюрьмы, напролёт,
не взыскующий правды, не алчущий лжи, не забывший, что верить нельзя в миражи,
не глупец, не гордец, не злодей и не друг, сам собой замыкаю обманчивый круг...
*** Александру Сергеевичу, Фёдору Кузьмичу, Арсению Ивановичу, Шарлю Пьеру и сэру Артуру – с земным поклоном
…поэт закрывает вежды, и все же, ему близка бессмысленная надежда, безропотная тоска.
В печальной стране туманов суметь ли найти уют? Под бубны слепых шаманов мне дело зачем-то шьют.
Игрой наважденья злого, под тяжестью навьих чар, нас тихие дети снова пошлют добывать анчар.
Безрадостно и устало, пронзённый стрелою дня, пойду, где стаи шакалов поют строку из меня,
пойду, (не грезит ли ухо, стрелой отравлено дня?) туда, где с косой старуха ворчит строку из меня…
***
Александру Кузьменкову
Давно махнув на прошлое рукой, бессмысленно вымучивая строки, я не надеюсь вымолить покой и выучить ненужные уроки.
Бреду, духовной жаждою томим, спешу духовной влагою напиться, и шестикрылый мрачный серафим под тень мою старается забиться.
А От и Эфиальт в объятьях змей, совой отгородившись друг от друга, укором вечным памяти моей стремятся вниз и из восьмого круга
в девятый переходят не спеша. За ними вслед плывет моя душа…
***
Фаине Кравченко
Вне всякого сомненья, скоро я подохну. Впрочем, это все без толку. В дурном круговороте бытия я возвращусь, похожий на иголку,
которую нельзя найти в стогу, которую не вытянешь магнитом.
Мне предстоит как прежде, на бегу, склониться над старухиным корытом…
***
Александру Кузьменкову
Возможно, я не прав. Судьба моя подсказывает: бунт всегда без толку, и медсестра, ухмылки не тая, воткнёт мне в вену ржавую иголку,
а санитары, дружно гогоча, внесут в палату пьяного врача. Врач на меня угрюмый бросит взгляд и рявкнет: «Всё права качаешь, гад?»
И харкнет мне в лицо благую весть: «Отвесть его в палату номер шесть!»
ЗАРИСОВКА
Н. А. З.
Младой пастух, забыв про свой рожок, кусает ассирийский пирожок. Лежат на полке бабкины клыки, русалка выползает из реки, в кустах овцу насилует овчар, и пышет ядом дерево анчар… _ __ __ __ __
Порхает в небе птица воробей, в полете избавляясь от скорбей,
бегут цыгане шумною толпой, чугунный хлеб повис над головой,
везет чуму корабль из дальних стран, на землю опускается туман
и доктор, с выражением лица, втыкает скальпель в ухаря-купца…
***
Виталию Кравченко
Олигофрен, глядящий на порок, пускает слюни. Морщится пророк.
На трёх девиц, сидящих под окном, свою трубу наводит астроном.
Ива?нов Г. и Ходасевич В. стихи писать умели, но лавэ
им заработать было не дано. Такое, братцы, грустное кино.
Идёт-гудёт в ночи зеленый шум, дурная мысль приходит мне на ум,
в ушах моих звучит вечерний звон, но светлых дум не может вызвать он…
***
Александру Кузьменкову
Когда нисходит первая строка, связуя цепь из слов багрянородных,
когда Евтерпа смотрит свысока на суету сказителей бесплодных,
которые под тусклым фонарём, сочтя его огнем святого Эльма,
кружат. Один – голодным упырём, другой – плюгавым бесом. Третий, шельма,
бежит, в салазки жучку посадив, и битюгом себя вообразив,
мы, ради слова, думаем, живём, трепещем, проклинаем, негодуем… Полоска, впрочем, сжата. Над жнивьем, парят, маня воздушным поцелуем,
старуха неприглядная с косой и серафим. Небритый и босой…
***
Ольге Шенфельд
Беспомощны земного языка слова. Глядят усопшие поэты на все потуги жалкие. Река забвения течет. И вновь воспеты
все прелести иного бытия, не видно ни луны, ни звёзд, ни солнца, летает птица, ползает змея и входит смерть в убогого чухонца.
В приюте, бесконечно одинок, рыдая от отчаянья и злобы, страдает мастер. Барщину оброк не заменяет. Рвется из утробы
земли на волю рыцарь. Не сражён- ный в ратном поле – дланью командора повергнутый за всех неверных жён – дурная жертва каменного вздора.
А в призрачной, заплаканной дали, в стране туманов, за краюху хлеба, слепой старик считает корабли, стекающие с выцветшего неба…
***
Борису Молодому
Мне еженощно эта сцена снится: пророк упрям, рассудку вопреки. Устало бессловесная ослица ему речёт. Течение реки
уносит чёлн. Команда сушит весла. В китовом чреве жарко и темно. Веселый царь, прославивший ремесла, в Европу рубит тусклое окно,
Любая власть, как руки брадобрея, противна нам. Точней, противна мне. Девичий стан, в исподнем потном прея, опять в туманном движется окне.
Слезятся пьяниц крохотные глазки, растоптан венчик из белесых роз.
Толпа чудовищ, вырвавшись из сказки, исходит гноем злобы и угроз…
*** Сергею Слепухину Мне снова приходит пора умирать и я выхожу на мороз, и пьяный прохожий, еби его мать, подносит мне венчик из роз.
Стуча каблучками, проносятся по затоптанной мной мостовой, шалавы, купившие пудру в сельпо, и волчий разносится вой.
А в небе плывет невидимка-луна и конь одичалый хрипит, а по морю бродит седая волна, и легкие душит плеврит.
Купец краснорожий, не весел, но пьян, на тройке влетает в овраг. Он в каждой девице находит изъян, себе, одинокому, враг.
Угрюмый могильщик, забыв инструмент, зубами корёжит гранит, и ловко поймав подходящий момент, мгновенье под спудом хранит.
И вновь педераст за туманным окном, под детские вопли и плач, бежит, озираясь, при этом тайком сухой пожирая калач.
А я на слепом выезжаю коне к распутью неясных дорог и вдруг открывается истина мне, и я выхожу на порог,
и я без пальто выхожу на мороз, и снова пора умирать, и снова подносит мне венчик из роз прохожий, еби его мать…
***
Андрею Сигунову Судьба моя, распутница, шалава, горючий камень, стены западни, не жалко жизнь отдать – пойди направо, коня не жалко – влево поверни,
А то – вперед, и вымолишь супругу. А то – назад, и снова – на порог. Судьба бредет по замкнутому кругу, закручивая нас в бараний рог.
И мне отмщенье. Аз воздам. А дальше? А дальше, отвратительно суров, холуй целует ручку генеральше, и тихо льётся песенка без слов…
*** Сергею Александровскому
Давайте так: пусть слово дико, но мне ласкает слух оно. Девичий стан бредет безлико и лезет в мутное окно.
Но мы предтеч не забываем, иль это только снится мне: лицо, как вымя под трамваем, в туманном движется окне.
Придумать новое не в силах, не в силах старое забыть, мы ковыряемся в могилах, а в чистом поле волчья сыть
пойдет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит, и кот ученый рядом бродит, и что-то странное твердит.
В бараний рог судьбою скручен, он рвёт когтями тишину,
а волк, похмелием измучен, тоскливо воет на луну…
*** Александру (Абраму) Проханову (Проханману)
Век, значит, – двадцать первый и русский человек в кулак собравши нервы пускается в побег.
Бежит, бежит, потея, бежит туда-сюда, в объятия еврея ведет его звезда.
Лучей у ней немало – не пять, а целых шесть – такое злое жало у сиониста есть.
Куда же, птица-тройка, куда же ты летишь? Дурдом. Палата. Койка. Стакан. Шумит камыш… К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера |
ГолосованиеВыберите название/тему следующего раздела проекта "Вещество"ЖурналыКАШТАНОВЫЙ ДОМСИБИРСКИЕ ОГНИВРЕМЕНАКыштым-ГраниСОТЫВЕЩЕСТВОАРТИКЛЬДАЛЬНИЙ ВОСТОККОВЧЕГМОСТЫМЕНЕСТРЕЛЬПриокские зориВИТРАЖИДОНДРУГОЕ ПОЛУШАРИЕБАЛТИКА-КалининградНОВЫЙ СВЕТНАЧАЛОСлово-WordКольцо АЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРАДЕНЬ ПОЭЗИИЖурнал ПОэтовСВОЙ ВАРИАНТГРАФИТИНЫЕ БЕРЕГА VIERAAT RANNATЮЖНОЕ СИЯНИЕЛитературный ИерусалимЖурналы, публикация которых на сайте прекращена:Пятью пятьКочегаркаРусское вымяЕВРОПЕЙСКАЯ СЛОВЕСНОСТЬЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНАЗДЕСЬЛитСредаЗаметки по еврейской историиСемь искусствЛиФФтОСОБНЯКСЕВЕРЛИТЕРАЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕЮЖНЫЙ УРАЛИЛЬЯСеверо-Муйские огниАРГАМАК-ТатарстанСлова, слова, словаЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАДВОРКИКАЗАНСКИЙ АЛЬМАНАХПять стихийЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИГВИДЕОНИНФОРМПРОСТРАНСТВОСорокопутДЕРИБАСОВСКАЯ - РИШЕЛЬЕВСКАЯСТЕРЖЕНЬТело ПоэзииБАШНЯБЕЛЫЙ ВОРОН22ВОЛОГОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРАНАШЕ ПОКОЛЕНИЕУРАЛРУССКАЯ ЖИЗНЬДЕТИ РАФУТУРУМ АРТАРТ-ШУМЛИТЕРА_DNEPRТРАМВАЙЧЕРНОВИКЗАПАСНИКЗИНЗИВЕРЫшшо ОдынПРЕМИЯ ПБЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫЛИКБЕЗЗНАКИ11:33ВАСИЛИСКДЕНЬ И НОЧЬУРАЛ-ТРАНЗИТНОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬАЛЬТЕРНАЦИЯ |