Алексей Яшин
Сонеты
***
Смурной и дымный город, пыль и скука,
И кактусы кирпично-грязных труб.
Его творя, Господь был явно скуп.
Угрюмых фабрик ноющие звуки...
Сплюнь — всюду пыль тотчас в комок свернется.
Трамвая полный круг — под двадцать верст.
Он летом мертв, а зимами — замерз.
Поэту здесь работы не найдется.
Отравлена зеленая река,—
«Проклятый город!» — скажут без греха:
Плевать в колодец? Грязью не напиться!
Однако здесь живут под тыщу лет,
В открытках пишут: «Из NN — привет!»
А город будто облетают птицы.
***
О, канцелярский стол четвероногий!
Покрытый лаком, все угодья в нем.
Он ночью пуст, но перегружен днем,
Как кабинет, ревизией встревожен.
Дела, отчеты, папки, календарь
И мысль... А голова, охваченная тленьем?
Нет, не унылым времяпровождением,—
Здесь Человек творит, а с ним и инвентарь.
О, двуединство — стол и человек!
Тебе хвала, Петром открытый век —
Параграфа, порядка вдохновенье!
Преград стремительной природе нет,
И вот ее сочувственный ответ:
И человек, и стол слилися в единеньи.
***
Для всех людей спасительное знанье —
Себя самодостаточным считать
В пределах конуры иль мирозданья
И сонм заслуг из мелочей слагать.
А в жизни нашей цикле быстротечном
Седое Время набирает ход
И нам, гостящим в этом мире вечном,
Безжалостно приписывает год.
Ужель с годами свыкнемся с покоем?
Но, видно, так уж человек устроен:
Доступны и привычка, и покой.
Философов исканья, стратегемы,
Метания, вселенские проблемы...
Да ну их! Все проходит чередой.
***
Кумир мой добрый — Игорь Северянин.
Его поэзы в памяти лежат.
Они скандалят, дразнят и… грустят.
Он — музы господин и полонянин.
Искусство покорив шестью томами
Напетых небом, улицей поэз,
Из благ земных не сделал он протез,—
Бродя в стране поэзии ночами.
Здоровый русский дух в век катаклизмов
Под лозунгом эго- и футуризмов
Он выплеснул, иронии дитя!
Ненужной стала маска Шантеклера.
«Стареющий поэт» с особым флером
Он написал, совсем уж не шутя.
Н.С. ЛЕСКОВ. ОБЛОЖКА
Оттенком красным книжный том тисненный.
Обрез пульверизован крапом был,
Как будто кто с усердием помыл
Щербатый пол, лениво подметенный.
Могучий бас диакона Ахиллы,
Жизнь гостомысльских баб — тисненья рябь,
И плотная Елецких улиц хлябь,
И «Странник», что чарует
с дивной силой.
Левша творит, и жар пылает горна.
Жизнь в захолустье тихом непроворна.
В столицах — «Нигилисты» «На ножах».
Тебя полсотни лет читали в «ятях»,
Но, поумнев, решили все же снять их,—
Без них читаем будешь ты в веках!
***
До горизонта тянется фиорд
И ломаная цепь нагих березок,
Скрученная в бореях и морозах.
Тяжело дышит стужей синий норд.
Над фьордом, над пучиною седой,
Вцепившися в березы ствол крученый,
Куда-то смотрит викинг, удрученный:
Невзятою добычей иль бедой?
Могучий стан, а волосы в косу.
Бедна одежда, но несет красу
Узор рубахи ромбом у норманна.
Лихою славой он овеян был;
Приник к скале и навсегда застыл.
Он и скала. Два гордых великана.
***
Взрыв пустоты (сверхразряженный вакуум),
Забегали спиральные миры.
Вселенная пролитым в воду лаком
Вся растеклась на зыбкие шары.
И поле уравнений гравитации
Переместило линии орбит.
Спокойной быть иль просто ужасаться?
Планетный комплекс — вдребезги разбит!
Шипят в безумье дьявольском кометы.
Апокалипсис. Мы давно отпеты:
Нет веры в нас ни к Канту, ни к Христу.
Но гелий синтезирует Ярило
И теплым светом дарит, как дарило,
Чтоб каждый май лес надевал листву.
***
На сердце будто брякнулся сундук,
Тяжеловесным грохотом набитый.
В груди ладонью ощущаю стук,
Отчаяньем и болью перевитый.
Так чувствуешь всегда себя с утра
В асфальтовом и дымном людосборе.
В своем природа мщении мудра,
И населяют город гарь и горе.
В трамвайной давке каждый изнемог,
И только запах зелени помог,
Что на базаре покупают бабки.
Вздыхает город в душном полусне;
Пылит кустарник тусклый; в стороне
Брезгливо кошка отряхает лапки.
***
Оставшееся от него наследство —
Истлевшие пергамента листы,
Слов арамейских тесное соседство,
О благе человеческом труды.
Напрасно виноградники садимы:
Минует все, все суета сует.
А мысли о богатстве — те судимы,—
За это после, там, прощенья нет.
Израиля унылый пессимист,
Ты в скорби ясен, честен, прям и чист,
Зари людской высокое мышленье.
И ныне в горьких испытаний час
Стихами душу жжет Экклезиаст.
Им нет замен и недоступно тленье.