Татьяна Бутакова

Петрович. Рассказ

Иван Петрович терпеть не мог кошек. Котов ненавидел ещё больше.  

Твари. Никому не нужные блохарики. Вечно по дворам шастают. Заразу разносят. Плешивые, грязные.

А если дома… то тоже…  Постоянно жрать требуют.  Прыгают везде. Или разъевшиеся, ленивые. И не пошевелятся, если хозяин позовёт. Тьфу!

Иван Петрович жил один. Он приехал из маленького сибирского городка и снимал квартиру в большом городе. Пытался устроиться получше. Но не очень удавалось. Люди тут были все какие-то суетливые. Ни с кем не поговоришь. Да он и не очень стремился.  А на работе то корпоратив, то вечеринка. И везде деньги нужны. А жил он экономно. Ему разбрасываться деньгами непривычно было. Жалко.

Девушки на него не смотрели особо. Была одна, Клава. Так-то у неё другое имя было, но он её про себя Клавой называл. Не любил её. Терпел. Цветы – приносил. Конфеты. А куда деваться? Им, бабам, это нужно. А ему, конечно, не хотелось тратиться. Но – приходилось.

 ***

И жил у этой Клавы кот. Как раз такой, из самых Иваном Петровичем нелюбимых. Жирный. Ленивый. Спал на креслах. А Ивану Петровичу приходилось на диван садиться. Брезговал он котом. Один раз – правда, не знал ещё Иван Петрович важности кота – и – по незнанию – скинул кота на пол, как всегда всеми делается. Так Клава месяц на него дулась. Не пускала к себе. Да он и не пошёл бы больше. Но… как-то так обернулось…

Ну, и нормально. Он кота не трогал. Кот его – тоже. Но когда кот спал, то чувствовал Иван Петрович, что презирает его кот. Спит и презирает. Неприятное чувство.

Однажды весной, когда лужи ещё снежные были, бросился к нему котёнок маленький. Серенький. Мяукал неистово. Иван Петрович его пнул. Не сильно, всё-таки совесть была. Оттолкнул, вроде. Котёнок замолчал, а Иван Петрович дальше пошёл.

А вечером – не спалось. Вспомнилось, как Иван Петрович маленький ещё был. Школьник, наверное. И мальчишки котёнка – такого же – палками били. И Иван Петрович бил. Не хотел, а бил. И смеялся с ними, хоть и не смешно. А потом и вовсе разошёлся и ткнул  котёнку палкой в бок куда-то. И – проткнул. И кровь была. И немного неуютно Ивану Петровичу  сделалось.

А если не бить, то куда  деваться? Они ведь дружить с ним не станут! А могут и самого побить. Ну, и дружить ему больше не с кем было…

К утру Иван Петрович уснул. И про котёнка забыл. И всё нормально пошло. Как всегда…

***

Однажды топал Иван Петрович на работу. Как обычно. Но не дошёл немного. Дорога вся в колеях глубоких была. И тротуар не вычищен. А тут кошка внезапно выскочила да под машину и бросилась. А машину от неожиданности на колеях занесло прямо на Ивана Петровича. И – помер Иван Петрович. Как есть помер.

  Больно не было. Ему просто неожиданно стало – НИКАК. Ни запахов, ни звуков, ни света. Ватно. Вязко. Долго. А, может, быстро…

А потом тепло. Хорошо. Мягко. И мамкино брюшко рядом. И он в него тычется и лапками маленькими радость ищет. Нашёл. И давай сосать! И перебирать лапками с мягонькими коготочками, массируя мамкин животик. Хорошо. И стал Петрович расти.

Ну, как – «расти»? Братья сильнее были и крепче. Он самый задохлик родился. Ни рыба ни мясо. Но – рос. Братья вскоре стали расползаться. Потом вообще разбежались кто куда. А может, и забрали их. И мамка убегала. Сначала за едой. Потом пропадала подолгу. А потом и вовсе потерялась. И стал Петрович к помойке выходить, хоть и страх мучил.

Мир вокруг злой. Ноги огромные ходят. Однажды как будто что-то толкнуло Петровича и он, увидев мужика в пальто, бросился к нему неосознанно. Плакать начал. Мужик его пнул. И Петрович замолчал. Понял, что никому не нужен.

В этот раз Петрович прожил недолго. Вскоре заболел. Уши стали чесаться. Потом весь коростами покрылся. Потом ослеп и оглох. И помер. Как есть помер.

Снова НИКАК. Ватно. Вязко. Бессистемно. Как бесконечность.

И снова мамка. И брюшко мамкино тёплое и родное. И подвал. Снова подвал. Эта вторая кошачья жизнь прошла почти так же. Но умер он, попав под колёса машины.

***

Только на четвёртый раз Петровичу повезло. Он родился у породистой кошки.

Сфинкс! Мать была элитой. Отец – чемпион чего-то там. Жили они в квартире. Петровича любили. Хоть и не так, как братьев с сёстрами. Потому что родился опять слабым и несуразным. Его даже сначала хотели усыпить, но жалко стало. И оставили, чтобы просто отдать кому-нибудь. Но он об этом не знал. Хозяйку – любил. Ему вообще было хорошо.

Когда немного подрос, отдали в семью. Там обитали и маленькие люди. Тоже любили его. Вот тогда  внезапно вспомнил Петрович все свои предыдущие испытания и понял, что всё неспроста. И Ивана Петровича-человека вспомнил. И стало жалко его. Такого же выбракованного.

Потом что-то пошло не так, он стал метить стены и шторы от волнительного чувства взросления. Его отдали в ветеринарную лечебницу.  Кастрировали. И снова нашли семью. Другую. Там – любили. Но! – опять отдали.

И вот снова семья, уже третья. Вот тут Петрович почувствовал себя вполне счастливым! И кормили хорошо. И любили. И не обижали. Он повадился лежать на креслах и мечтательно вздыхать. Растолстел. Когда  хозяйка носила в ветеринарную лечебницу на прививку, её даже отругали за толщину боков Петровича.

Петрович был добродушнымм котом. Обитавшего с ним в комнате попугая  даже не пытался поймать.  Любил болтуна.

И только болел бок, в котором (ещё при жизни в предыдущей семье) у него неожиданно развился свищ. Заживал и вскрывался. Причинял боль. Не сильную, скорее нудную.  Боль как будто что-то напоминала. Что-то давнее и неприятное. Давно забытое.

В общем, жизнь шла своим чередом. Возможно, потом она станет ещё  лучше? Кто знает! Петрович не задумывался. Он любил жизнь. Любил людей. А больше всего любил хозяйку. И – покушать.