(пер. Антона Черного)

* * *

Не стоит полагаться на людишек:
ты лучше вещь купи: пальто, стакан.
Себе дари своих стихов излишек —
людей же род бесчестен и поган.

Да окружат тебя гиены, змеи,
ведь человечней самый низкий гад.
А люди — это алчные пигмеи,
их жёны спят с тобой, коль ты богат.

Отгородись стеной от городишек,
никто к тебе ключей не подберёт —
не стоит полагаться на людишек:
бесчестен и поган их жалкий род.

Город без детей

Мертвы сады и переулки эти —
как Гамельн, что наказан Крысоловом:
здесь матерей покинули все дети,
и сжались их сердца под каждым кровом.

Всё та же жизнь проходит понемногу,
но ждёт её, увы, конец знакомый;
а дети отправляются в дорогу,
заботливыми духами ведомы.

Нас издавна покинул ангел мира,
давно не слышно, как он бьёт крылами;
по улочкам гремит иная лира:
то ангел смерти прилетел за нами.

Пустуют парки, и среди сиреней
не пробегут теперь мальчишки мимо,
теперь мы вместо этого сиреной
под землю, ошалевшие, гонимы.

Наш детский рай рассеялся поспешно,
и город мёртв, заброшен и покинут,
и видно сердцу биться безутешно,
и небеса мольбы мои отринут.

Мой стих со мной

Мой стих со мной — напев сквозной.
Да, не от мира я сего.
Что мне геройство, удальство?
Всему внимаю, что звенит,
и эхо всё во мне хранит.
Пусть счастье скроет пеленой —
мой стих со мной.

Он вместо крыл придаст мне сил,
смиряет зло его мотив,
досаду пеньем укротив,
от бед собою заслонит,
напевом нежным окрылит.
Пускай гроза идёт стеной —
мой стих со мной.

То с шумом прёт, то вдруг замрёт
прошедшего нестройный хор,
в чьих окриках былой позор,
а рядом вкрадчиво к мечте
в потусторонней чистоте
мой стих навстречу звёздам в ночь
несётся прочь…

Музыка зимней ночи
(Герману Гессе)

Пронизан зимний воздух смутным пеньем,
Ночь напролёт ловлю его напев.
Вот ветер потрясает опереньем,
Над кровлею заснеженной взлетев.

Трепещет неба стылая вершина,
Насмешкой эха звуки исказив.
Но связано сквозь стены воедино
Дыханье спящих, как один мотив.

И кажется: сердца с сердцами в мире,
Согласным вздохом парк воспламеня,
Качают кроны тощие всё шире,
В ночи моля о наступленье дня.

Звон фонарей затем вступает нежно,
Что обступили сумрачный канал.
Подрагивает лёд, звезда небрежно
Касается лучом его зеркал.

На них тоска наигрывает ноты,
В самоубийство чарами зовёт.
И корабли, ревя в водовороты,
Вокруг глухого водят хоровод.

К земле он припадает со смиреньем
И ждёт, что скажет ночь, покорно он.
Пронизан зимний воздух смутным пеньем.
В нём ужаса и страсти — смех и стон.

* * *

Немецким я когда-то был поэтом,
в стихах звенела Родины струна,
судьба страны и строки шли дуэтом,
в них увядала и цвела она.

Но Родина мне верность не хранила,
ей овладел чудовищный порыв,
теперь её рисую я уныло,
лишь преданность ей всё же сохранив.

В чужом краю пишу её картины,
приблизив словом образ неземной:
и ласточек, и горные вершины,
и счастье, там оставленное мной.

Но ведь никто здесь не прочтёт об этом,
язык моей души не внятен им;
немецким я когда-то был поэтом,
теперь мои стихи — лишь призрак, дым.

Последний человек

Фонарь у входа в этот дом:
твой отсвет вечером в снегу
меня манил искристым льдом,
а ныне канул он в пургу.

Мне стал чужим родной очаг?
Я дома. Дома ли я впрямь?
Очаг и враг — рифмую так.
И тьма ползёт к моим дверям.

Я запираю всё вокруг,
и гаснет уличный плафон,
и, словно сговорившись, вдруг
немеет всякий звук и звон.

Я сжат враждебной тишиной:
всё зыбко здесь, чего ни тронь.
Где скрипки плакали волной,
не слышно даже похорон.

Отверженный, я молча жду
видения: фонарь и снег,
и я на мёртвую звезду
лечу — последний человек.

Утро в предместье

Я по утрам в предместья ускользал:
где ароматы липовые млеют,
вдоль сонных улиц виллы в ряд белеют,
торопится приезжий на вокзал;

где девочки толпятся, балагуря
с молочником; на резвого мальчишку,
идущего из булочной вприпрыжку,
собака налетает, словно буря;

зевая, парни лошадь снаряжают,
и жалюзи всё это отражают,
и возле лавок зацветает сад,
рабочие толпятся у ангаров,
и с башни семь медлительных ударов
над белизной и зеленью летят.

Спасение от людей

Кто ныне примет гостя хлебом-солью,
Кто выслушает россказней поток?
Иных ты прежде приглашал к застолью —
Они пустились подло наутёк.
В ничто и тень ты ныне облачился,
Открыт насмешкам неприкрытый срам.
И счастье, что удачно приземлился,
Не выданный пиратским крейсерам.
Прошу, войди опять в поток судьбины
и излечись навечно от людей:
спускайся вниз, в безмерные глубины,
коралловой пещерой овладей.
Там дни твои стеклом укроют своды,
в ночи храня лазурную мечту.
Пусть над тобой промчатся мореходы
и призраками канут в пустоту.
Махнёшь рукой прощально рулевому,
невозмутимо им посмотришь вслед.
Ты в сердце стал чужим всему живому,
из этой смерти возвращенья нет.