Стихотворения

***

едва ли обнаружила случайно
я в никуда ведущую тропу.
заросшая травой и сорняками,
не открывалась больше никому.
и я с восторгом созерцала чудо.
не смея тут же на нее взойти,
я ощущала воздух разряженный,
как обещанье вечного пути.
там, вдалеке, дрожали силуэты:
безумные кидались вниз со скал,
на золотом расшитом постаменте
усталый сфинкс величественно спал.
сирены раздирали грудь когтями,
захлебываясь арией своей –
они мне были верными друзьями,
в ту пору, когда не было друзей.
а небо все вращалось и слезилось
перед глазами узкой полосой.
на дальнем поле озарился колос.
я поняла, что мне пора домой.
земная жизнь никак не отпускает,
осталось много бестолковых дел.
я больше не вернусь, а это значит
забыть тропу - вернейший мой удел.
не примирившись с горем, я молила
ту силу, что соткала вечный мир
вернуться дать и голос мне ответил:
"я сотворю тебе ориентир,
но без тебя он вряд ли разродится.
так что пока со мною поживи.
увидишь, как чудесно нынче спится
в моей земле, исполненной любви!"
я согласилась, да не засыпала.
уснув, могла бы вовсе там пропасть.
семь лет я просидела, наблюдая
за сфинксом и за тем, как египтяне
детей бросают крокодилу в пасть,
а ноги больно жгла земля сырая.
я все ждала, какой ориентир
и вскоре это сделалось понятно
над головой, крепчая все сильней,
вздымалось дерево собой невероятно.
с чудною, разноцветною корой
и листьями, похожими на звезды
(нередко прикрывать глаза рукой
мне приходилось - затмевали солнце,
когда оно садилось на покой)
домой вернувшись рано, в понедельник,
я распахнула пыльное окно.
над городом качались эти кроны.
забытые в безвременье вороны
проснулись и летели на восток.


***

в каждом доме хотят, чтоб остался подольше,
но ты не можешь. у тебя дорога сердечно разделена.
повинуясь порыву, где время и цель ничтожны
не прощаясь, легко уходишь, когда пора.
я влюблена, раздета. ливень и перемены.
стены тепло укрыла ночная гладь.
телеэкран рябит, словно дрожит антенна.
ты уже спишь. я не могу дышать.
золотые бульвары, бешеные стихи
поезда огибают жизни. стихийно, вьюжно.
больше со мной об этом не говори -
всё это, кажется, было зачем-то нужно:
отсидеть на кровати, прислушиваясь украдкой,
отвертеть в руках давно умерший телефон,
отсмотреть на вино, разлитое в беспорядке,
отдрожать в раскаленной лаве чужих времен.
я запомню ржавые крыши, как будто спины
под твоим окном лежащих, больных людей.
испещренные язвами. может быть, я скотина.
и от этого жить становится тяжелей.


***

глаза мутит болезненная слабость,
но что-то рысью движет меня вдаль
и руки тощие как ветви, обнимают
медовый свет, окутавший фонарь.
цепь на которой он дрожит, качаясь
неумолимо тянет шею вниз,
стремясь переломить ее, но завесь
горит быстрее, чем проходит жизнь.
пока не прохудится левый бок,
всегда лечу отметиною края.
так до заката точно успеваю
к царю лесов на дикий огонёк.
проросший весь в цветущую кровать,
он пригласит к резному караваю.
назавтра я проснусь уже другая.
я буду жить, чтоб снова умирать.


***

в глухую ночь, когда уснули все,
стояла перед зеркалом без кожи,
а по костям растянутые мышцы
ворочались в предчувствии цунами.
свою же душу выпила до дна -
беспомощно отхаркивала кровью
и воплощалась черными кусками,
она не может быть обсуждена.
как мысль, что сверлит голову одной
толстушке маленькой. измучена собой,
идет домой со школы бальных танцев:
"мне так невыносимо больно жить
и постоянно видоизменяться".


***

Борису Кутенкову

не успеешь проснуться, уходишь в запой
воздрожала хрустальная люстра.
где найти столь желанный нам вечный покой,
обрастая дерьмом и древесной корой
как бы временем не задохнуться.
эта сказка проста, открывается ад,
но в горячем ключе слышно песню цикад.
все болит и стремится к распаду
над зеленой горой, над шумящей рекой
коли солнцу пылать за себя суждено,
то не надо виниться, не надо.
я тебя понимаю. конечно, ты прав.
и куском штукатурки наш чай размешав,
милый сударь, навечно запомни.
лучше быть очарованным, быть за бортом
истекая вином, лиловеть синяком.
править балом в своей преисподне.
скорбный лик выдает небывалый облом
по глазам прочитала, что здесь ни при чем
ни безмерная тонкость запястья,
ни слепая любовь, ни покорность судьбе.
человек натолкнулся на вас в темноте
и от страха утробного вскрикнув смешно
побежал, умирая от счастья.


***

ты идешь легко по бензинной улице
ночью, после работы, которой не было
тебе за шиворот падают с неба деньги -
ловкие змеи лезут под кожу зеленью.
ты улыбаешься. снова грядет прозрение.
и придя домой, становишься почти нежитью.
там, лениво щурясь от света, глядя в окно
напевая, будешь разогревать на плите леща
перед этим проведав русалку, хотя она
была дурой. сдохла в бочке твоей давно,
больше года назад и все еще хороша.
не заметив полка вопросов, лезущих под кровать
самый главный – о том, как погасить фонарь,
что дрожит за твоим окном и мешает спать.
почернев словно чёрт, открываешь древесный ларь.


***

зелёный лабиринт забрал своё.
он был похож на город или остров
безлюдный мир, где всюду спрятан бог.
в атласном платье, выбившись из сил
она ходила меж пустых развалин
невольно говорящих ей о том
что утеряв дорогу изнутри
пришельцы жили здесь и умирали.
последний лютик под ладошку клали,
друг друга пряча в толщею листвы.
ей было так легко представить как
их лица безвозвратно каменеют,
не будет счастья - просто не успели.
землицу бороздили каблуки,
все кончено. не жаждать и не быть.
не выбраться отсюда поскорее.
и ей осталось только вспоминать -
из дома вон, бокалы опрокинув
со звоном в сторону, они летели в сад
и врезались в цветущую калину.
она бежала строго впереди
шум водопада слышался вдали
и крикнул он: «увидишь лабиринт!»,
и бросил взгляд в мерцающую спину.


***

когда почувствуешь - исходит жизни квота,
найдет желание вобрать в себя земли
и запах перьев, теплых от полета,
поймай сову, к губам ее прижми!
я выросла на дальнем зарубежье
в забвеньи разума. свободной, без оков.
меня будило утром безмятежье,
да ночью - шепот престарелых сов.
хватали коченеющую в страхе
когтями, заставляя сочинять
мелодии седеющего Баха,
томление, земную благодать.
нет силы белым совам неподвластной.
я очень скоро это поняла.
они объемлют время и пространство
один Бог знает, как дошла сюда
и как сижу теперь на пне замшелом.
не смей бояться. здесь держать меня
круг откровений нарисован мелом.
тебя не трону! натянулась нить
летит сова. хоть сгинешь, мой наместник,
но клюв ее надломится и треснет
стараясь твое сердце надкусить.


***

так всегда говорил, будто твои слова
грызли друг друга, как звери в глухом лесу.
теперь иду, с собой ни веревки, ни топора,
лишь твою голову я в котомке своей несу.
голос родной и тихий "как там твои дела"
рвется сквозь ткань, сплетается меж ветвей
голых деревьев бульвара. ветреная юла
крутится среди жирных, чопорных голубей.
где же ребенок? резко голову повернуть,
ткань под рукою пульсирует и кровит.
нет никого. лишь тот, кто продолжит путь.
только дорога, верная как гранит.


***

когда ревную, я наполняюсь воздухом
раньше казалось, что разорвусь на куски
или поднимусь в небо, как тот воздушный шар
покинувший меня в детстве
я его помню
он улетел
а вечером я лежала на дне ванной
маленькая, голая и плакала
вот мне купили шарик, он был со мной три минуты
как я могла так скоро его отпустить
сейчас мне девятнадцать
не так давно я наблюдала как
ты пропадал где-то неделями
обещал впустую
дарил нежность другим
спал с ними
а затем врал мне
но даже теперь
после того, как все это было
я не улетела воздушным шаром
не взорвалась, ничего со мной не случилось
теперь просто сижу и смотрю на тебя
мы пьём чай
я точно также могла бы смотреть
на борщ
или на детей
или на девушку
лежащую мёртвой в гробу