Роман Казимирский

Струны. Стихи


ПЫЛЬ


Просторный зал. 

На стол хранитель мыслей уронил слезу. 

Пока летела – капля каплей, но, упав, 

трезубцем распорола паутину пыли. 

В открытой ране – мы, линялосиние, 

глазами недоверчиво, качели губ 

цепями к полу, уголками вниз. 

Исписан лист измятой простыни. 

И тень от радости теряется в тени 

чего-то важного, будильником тебя с утра 

в ущелье дыр, где каждая дыра – 

сама себе невеста и себе жених. 

Где первым от вторых нужна лишь тишина.

В пенале каждого угла – война 

углов и статуи игрушечных героев.

Закрыть глаза, вернуться в пыль, 

себя в своем углу разрушив и отстроив.


ГОРКА


Мне опять десять лет – 

я на санках по белому. 

Весело. Весело. 

Лезвия режут не снег. 

Я не вижу, не знаю и знать не хочу. 

Мама, папа, смотрите – с заносом, 

и красные капли узором ложатся 

на ваши улыбки. Вопросами выгнуты 

спины горбатые – 

помнишь: по кочкам, по кочкам, 

по маленьким - в яму 

провала кричащего рта 

с перебитым осколком резца языком. 

Этот липкий сугроб остановит меня, 

чтобы снова к вершине – 

равнять выступающих, 

крики утюжить, срезать все под ноль, 

начиная с нуля. 

Эта горка из трупов - моя.

 

СТРУНЫ


Твой-мой плот тонет в луже сюжетов, 

карантином закрываясь от любой весны.

Наши корабли однопалубны. 

Однопалубны наши струны. 

Твой-мой дом догорает закатом, 

возрождаясь светотенью из ночной войны.

Наши ордена обезличены.

Обезличены наши струны. 

Твой-мой свет то мерцает, то гаснет, 

увлекая неизбежностью глухой стены. 

Наши фонари обесточены. 

Обесточены наши струны.


Ю. К.


Расшатали, развенчали, 

отупели, измельчали. 

Исправляться не с руки.

Полуделу полувремя – 

кто-то с радостью наденет 

непрозрачные очки.

Время мельниц и компотов – 

санчопансы, донкихоты 

стрелки крутят все быстрей.

Чтобы овцы были сыты, 

у разбитого корыта 

волк пасет чужих свиней. 

Чтобы было интересней, 

в час, когда вперед и с песней, 

предводитель сладко спит.

Здесь рогатый и хвостатый 

прохудившимся солдатам 

заливает в дыры спирт.

То беспечный, то надежный, 

то наружный, то подкожный, 

то рябой сто лет подряд – 

за какой волшебной дверью 

главный шут страны примерит 

гадкий клоунский наряд?

Ценники двойных стандартов 

и поддельных бонапартов – 

двухконечность без конца.

На тропе болтов и гаек 

близорукость отрицает 

все оплошности творца.

 

РЕФЛЕКСЫ 


Этот ротный рефлекс – вера в правду ревущей толпы.

Накладными глазами ощупывать воздух – вполне.

Чтобы выплыть и выжить, старайся не жить и не плыть -

даже если сидишь на весле.

Каждой спичке родной коробок – королевский дворец.

Это нужно кому-то – сжигать тех, кто любит тебя.

Что за странная блажь – растаскать на поленницы лес,

чтоб назавтра о нем горевать.

И в руках не синица – прозрачная тень журавля.

И ты видишь того, кто мечтает украсть эту тень.

Эта высшая радость – уметь убивать и прощать

за убийство себя и в себе.


КРЫЛЬЯ ПО ВЕТРУ


Окраиной осени крылья пускаешь по ветру,

над проседью леса находишь свое заветное. 

Как «любит - не любит» - гадаешь по злому номеру,

метлой подгоняя вращающихся на вертеле.

И с каждым витком приближаешь себя к девятому.

Молчанием - в золото плача по недовзятому, 

где малые дозы надежды надежно спрятаны

от прежних хозяев за тридцать вторыми датами.

Ты платишь за ножницы, режешь ремни сомнения,

но мир без границ поражает цитатой отзвука,

в котором возвратные в место местоимения

летят топором-бумерангом и косят обухом.

К списку номеров журнала «ЛИКБЕЗ» | К содержанию номера