Глагол упрямый. Технэмания

 ГЛАГОЛ УПРЯМЫЙ 
фрагменты монооперы «2013» 

*** 

сквозь пустоту пространства 
пробивался луч 
мерцала гладь воды 
слюда стрекоз дрожала 
перемещалась вдоль по горизонту 
тень легких птиц 
и голос отдаленно 
напоминал 
о сдвиге времени 
казалось 
немыслимо 
что все что все происходит 
одномоментно разом в этот час 
пунктир луча 
мерцание воды 
дрожание слюды 
и тени птичьих крыл 
и влага голоса 

и времени песок 

*** 

он забывал 
но возвращался 
и в зеркало смотрел 
чтобы убедиться 
что это он 
и мучимый вопросом 
зачем 
кто это был 
кто этот путь прорезал 
кто начерно чертил 
судьбу и рок 
кто отмерял 
кто сеял вызреванье 
кто взлетал 
и падал 
дедал или икар 
на грани бытия 

*** 

тебе и не приснится нет 
что было что происходило 
с тобой во сне почти что наяву 
и я не назову 
и имени не дам 
сбиваясь 
путаясь в словах 
как будто чуждых 
не принадлежащих 
мне 

*** 

и если исключить 
все исключенья 
и звон ключей 
и трепетность ключиц 
и тени прошлого 
и отверженья лиц 
то что останется 
в итоге 

В ГОРОДЕ ЭН 

встретиться в городе эн 
на площади перед гостиницей 
(говорят сохранилась стена 
добычинского дома 
здесь неподалеку 
в стороне) 
увидеть из окна 
встретиться в городе эн 
когда перехватит дыхание 
от русского пения 
встретиться в городе эн 
пройти дорогой гения 
под лепет лип 
шептать забытые строки 
встретиться в городе эн 

*** 

и лето вызрело 
и дождь взошел 
глагол упрямый 
в локоть мне вонзился 
я понял вдруг 
что это хорошо 
и вышел в мир 
и мир преобразился 
я сочетал слова и дерева 
и снова жизнь 
побегами ветвилась 
и лепетала трепетно листва 
телесною изнанкою светилась 

*** 

ночь переплескивает чрез 
пряные запахи нежные ткани 
тонкий рисунок вырез и врез 
струйное пение перерастаний 

рифму находишь будто бы небыль 
линии лика 
космос касаний нёба и неба 
равновелико 

капли дождя ударяют по крыше 
сопровождая 
с каждым мгновением выше и выше 
освобождая 

*** 

еще дождя еще 
на летний брянск 
на улочку колючую 
еще дождя еще 
поэзия 
тобой себя я мучаю 
но мука так сладка 
еще дождя еще 
нам переплыть еще 
на ту другую сторону 
где дождь идет стеной 
где ты и я с тобой 
поэзия 
еще дожди еще 

*** 

… тем временем 
сгущался свет 
мы шли в тумане 
февраля 
мы были ты и я 
нас было двое 
уточняю 
ты была и я 
местами скользко 
за руки держась 
мы проходили 
там между домов 
мы соединяли 
миры 
двумя-тремя словами 
не нужно больше 
если ты и я 

о вот они идут! 

*** 

сочиненье стихов 
проще пареной репы 
потому что не знает никто 
что за этим стоит 
потому что нелепы 
дешифровки и домыслы 
игры в лото 
не прочтете 
не то 
не прочтете 
не это 

ТЕХНЭМАНИЯ 

Если поэзия как термин в своем реальном значении есть объединительное синтезирующее деяние (делание, творение), то значит этим термином возможно объять и наши действия по воспроизведению текста, то есть наиболее полному выявлению текста. Ведь написанное и типографски оттиснутое на бумаге это: а) один из вариантов того, что могло быть, б) но и в этом варианте, якобы единственном из, таится еще несколько вариантов, возможных к озвучанию. 

Итак, автор текста пытается извлечь из того варианта, который он однажды записал, некоторые другие варианты — по слуху, по телесному и духовному чувству. «Поэт зависит от своего голоса и горла», — как говорил Алексей Крученых. 
Эта работа близка к музыкальному действу в самых радикальных его проявлениях. Но в то же время надо учитывать, что музыка так же питается поэзией, как и поэзия музыкой. Искусства взаимозависимы. И то, что музыка берет из поэзии, возвращается в поэзию в преображенном виде, равно — наоборот. 

Если поэзия начиналась изустно, то следовательно исполнительская традиция старше письменной, которая якобы и является традиционной. Такое бывает и довольно часто: перепутки следствий и причин. 
Таким образом — исполнение стиха, его голосовое воплощение — это просто осознание поэзией и поэтом своих родовых начал. 

Поэзия — это собственно вибрация материи. А значит поэзия телесна и природна. Недаром Павел Флоренский сопоставлял речь с семенем, исходя при этом из наблюдений анатомов и медиков. 
Новизна и свежесть звучащего стиха таится в интонационных и голосовых сдвигах, а следовательно сам стих предполагается сдвинутым с точки регулярности. На этой сдвинутости, собственно разрушении канона, выстраивается индивидуальное произведение. В идеале каждое новое произведение данного автора индивидуально, отлично от других его же вещей. Понятно, что это труднодостижимо. В еще большем идеале — каждое новое исполнение одного и того же произведения это создание именно нового текста (исполнение здесь полагает текстопорождение). 

Таким образом, сознательная работа с голосом порождает и особый тип текста. Этот текст уже нельзя назвать стихами. Здесь нет ориентации ни на один из традиционных размеров силлабо-тонической системы, хотя эти размеры могут спорадически возникать. Ничто не отрицается, но нет и непременного следования любому канону. Автор создает собственный канон по внутреннему чувству соразмерности и гармонии или же деразмерности и дисгармонии. 

При этом важно понимание голоса и тела вообще как инструмента, равно музыкального и поэтического. Причем не застывшего и раз и навсегда данного, а преодолевающего различные преобразования. 

Чтением-прочтением поэтическое продлевается во времени, можно сказать, в обе стороны — в прошлое и будущее, меняет статику на динамику. Поэтический текст действительно становится процессом. На глазах/ушах публики. По сути дела слушатели участвуют в процессе создания произведения, уже они запечатлевают творимое, становятся живыми носителями мгновенного. И это лучшие «носители»! Я употребляю здесь это слово отчасти и в техническом смысле. К сожалению, самая лучшая запись не в состоянии передать все многообразие духовных и телесных частот. Поскольку поэт это все-таки биологический аппарат. 

Две, периодически сменяющие друг друга, системы поэтического: «технэ» и «мании» сложились в своеобразное единство: «технэманию». Да в общем в поэзии как высшей форме искусств их разделение и немыслимо. 

Бивуак Академии Зауми, 
Средняя Германия