*

Книга за книгой

МИР– Фигль-Мигль, «Эта страна», Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина», Спб., 2017, 377 с., 2000 экз.


«Эта страна» – взгляд сквозь толщу последних ста лет на процессы, в конечном итоге сформировавшие современное состояние нашей страны такой, какой мы её ощущаем, а также – попытка объяснить, что наших ощущений, помноженных на наши собственные представления о том, как должно быть, недостаточно для понимания происходящего. Что для того, чтобы разобраться, нужно ещё кое-что знать. «Эти люди не могут принять будущее, которое в очередной раз оказалось не таким», – сказал Слава. (А ты? Подумал Саша. Ты ведь тоже не можешь. То прошлое, которое к тебе пришло – оно, что ли, такое?) Как бы там ни было, будущее и прошлое не нуждались друг в друге. Но противоестественно и уродливо приняли форму общего настоящего».

В отличие от В. Пелевина, который по большей части деконструирует видимую реальность, Ф-М в большей степени занимается деконструкцией типичных подходов к пониманию реальности. «Эта страна» – четвёртый роман автора. Об авторе (лауреат «Нацбеста» и прочее) распространяться не буду, желающие всегда могут погуглить самостоятельно. Спойлерить тоже не хочется – восприятие на чистый лист доставило мне большое удовольствие, и вам я желаю того же. Скажу только, что некоторым волшебным (зачёркнуто) научным (ясное дело, нанотехнологии) образом в современной России с целью оптимизации демографической ситуации перед лицом миграционных вызовов времени происходит восполнение генофонда, утраченного преимущественно в период примерно с 1910 по 1937 годы. То, что из этого вышло, ещё раз помогает прочувствовать известный тезис: история не имеет сослагательного наклонения. «– Мы занимались настоящими вещами, – сказал ледяной. – Организовывали, налаживали, защищали. Делали страну государством. А вы сейчас кто? Просто жандармы на службе буржуазии. – Зачем звали-то? В рожу плюнуть? <…> – Мы работали, – сказал фон Плау в пространство. – Мы взяли тёмный, неграмотный, опутанный религиозными предрассудками, озлобленный народ и сделали из него тех, кто выиграет войну и построит социализм. Мы отдали всё. Мы верили в будущее. – Теперь ты видишь, во что верил. – Я вижу горстку эксплуататоров, и одураченных ими, и цепных овчарок, которым говорят, что они защищают родину – а не дворцы жулья и собственные будки. – Майор, остынь. – Пусть говорит, у нас демократия. – Полковник Татев развёл руками. – Это когда тебя посылают на три буквы, а ты поворачиваешься и идёшь куда хочешь».

Это второй (после «Ты так любишь эти фильмы») детективный роман автора, события здесь разворачиваются вокруг поисков похищенных денег, то ли мафии, то ли партии, которые ведут в российской глубинке с одной стороны наёмник (из бывших кадровых, по всей видимости, выброшенный системой за борт в девяностых) теневых хозяев двух прямо-таки сиротских миллионов Расправа, а с другой – полковник ФСБ из Москвы Татев. «–… Знаешь, Татев, почему все так ненавидят московских?  Вас не любят, потому что вы самозванцы и сами об этом знаете. Позиция абсолютного превосходства предписывает некоторую мягкость манер. Иначе это не выглядит абсолютным превосходством». И вдоль силовых линий в поле между ними мыкается в поисках утраченного генофонда питерский доцент-филолог Энгельгардт.  «Вы в Питере все ненормальные, – сказал специалист дружелюбно. – Наверное, климат влияет. Знаменитые дожди-туманы, да? Надышитесь…гм… испарений, начнёт мерещиться… рука к перу, перо к бумаге… рецепт мироустройства… а потом вся страна хлебает и давится».

Роман имеет разветвлённую древовидную структуру, во-первых, на уровне рассказа, где происходит постоянное освещение развития событий одновременно с точек зрения нескольких персонажей. Насколько это возможно; в качестве примера хочется привести Люка Бессона. То же самое ожидает читателя и на уровне построения предложений, которые во вторую очередь несут информацию о развитии событий, а в первую дают представление о ходе мыслей действующих лиц, и о том, как он влияет на развитие событий. Но отвлечённых рассуждений («философии») в тексте тоже достаточно. «Как-то бездушно этим миром правят, согласен? Без огонька. – И кто правит миром?  – Как кто? Жадность, глупость и гормоны. Шучу. Миром правит мировое правительство. <…> – Теория заговора – всего лишь одна из теорий, описывающих устройство мира. Одна из двух, точнее говоря. – И вторая какая? – Теория хаоса. Теория хаоса тебе больше нравится? Нет, конечно, можно и с хаосом работать, если готов заранее. Больше нервотрёпки. Должен тебе сказать, что когда что-то делаешь, крайне неудобно исходить из предположения, что на результат может повлиять любой случайный плевок любого случайного дурака. У некоторых, поверишь, руки опускаются. Дураков, говоришь, избегать? В условиях хаоса количество случайных дураков превосходит возможности маневрирования, и даже, при случайных обстоятельствах, случайным дураком может оказаться и вполне себе умный».

В отличие от Пелевина (я их сравниваю вольно, потому что они смысловые и стилистические антиподы, существующие на поле антиутопии, и невольно – потому что это два, на мой взгляд, наиболее интересных и значительных писателя эпохи), стиль изложения Ф-М лапидарным не назовёшь. И желание разобраться в интриге, а попутно в том, что же такое эта страна, потребует внимательного, медленного чтения, но результат того стоит. «– Да! Закричал доцент Энгельгардт. – Я её принимаю! Эту страну! С милицией, оппозицией, коррупцией и нефтезависимостью! С государем! С народом! С интеллигенцией! С советским прошлым! С самодержавием, православием и народностью! С КПСС! С КГБ! И с тремя разделами Польши!» А на последней странице мне было особенно приятно увидеть надпись «to be continued» (на самом деле – «конец первого тома»).

Елена Карева

 

Анна Мартышина. Узлы. Пенза, 2016, 114 с.


         Когда я впервые услышала, как Анна читает свои стихи, внутри меня что-то щёлкнуло: захотелось перечитать, увидеть поближе, покопаться. Это неудивительно, ведь поэзия автора очень живая, кишащая интересными образами-находками, порой приводит в смятение, и даже грусть. Есть мнение, что поэт должен писать о смерти или о любви. В сборнике стихов «Узлы» очень много первого и совсем чуть-чуть второго. По крайней мере, мне так кажется.

Впрочем, если принять как ипостась любви бесконечную боль и муку за себя, за человечество, возможно за наше общество, то там всё про любовь. Безответную и безнадежную любовь к миру, который отвергает беззащитного в своем одиночестве и самости человека. Перед ним как будто каждую минуту разверзаются небеса, он 24 часа в сутки видит сущность этого мира как рентген – видит то, что не видят другие. У автора часто встречается слово «нутро», «нутряное», мне это кажется довольно символичным в стремлении познать суть вещей. Вселенная скручивается в некие узлы, пульсирует нейронной сетью наших улиц, где все не то чем кажется.

Из недавно читанных мною талантливых авторов Анна, пожалуй, всех переплюнула в депрессивности. Это неплохо, ведь идет от души, тем более за концентрированный авторский очень хороший язык можно простить любую безнадегу. Тем более что на таком мрачном фоне можно увидеть и небо в алмазах, и понять что пугают, но тебе нестрашно, потому что некуда больше бояться, устали мы всего бояться.

Рекомендую к прочтению всем истинным любителям поэзии. Добавлю, что сборник состоит из семи тематических глав: «Ледоход», «Игрушечное зло», «Вязь», «Окна в землю», «Тяжесть родства», «Глаза робота» и «Медицина катастроф».

И земное ядро оживет и медленно бьётся /А в груди продолжается – лезвием – ледоход.

Елена Кочева

 

Урал. Литературный журнал. 2017, №2.  Екатеринбург.


Уральский "толстяк" создал впечатление исполненного достоинства хлебосольного хозяина, не лишенного доброжелательной наивности.

В наших самарских палестинах привычно, что столетней давности история с чехословацкими легионерами ("белочехами") является поводом для политических драк, переходящих в реальный мордобой. А в Екатеринбурге не побоялись открыть очередной журнал повестью-исследованием о русском офицере,   плотно связанным с легионом и вообще с Чехословакией (Вадим Каржавин "Дважды генерал и Чешская мафия"). Судьба реального человека, которому суждено было написать первый абзац русской гражданской войны и едва не предотвратить (как знать?!) вторую мировую. Как-то сразу перестаёшь спотыкаться об огрехи литературного стиля и с нетерпением листаешь страницы: что же там было дальше? Повесть сравнима со знаменитой "Зимней дорогой" Л. Юзефовича по накалу страстей в почти документальном изложении и выиграла бы, устрани автор это "почти".  Но и так получилось неплохо. Вот только написать в биографии автора "Увлекается историей" было, со стороны редакции, несколько неловко.

Мне бы хватило и этого, но журналу есть, чем ещё порадовать. Несколько стихотворных подборок, из которых запомнились Алексей Дьячков ("В окошке, распахнутом мной...) и Феликс Чечик ("Нафталиновое лето"). Я нередко плутаю в нынешних поэтических завалах: мыслей и приёмов много, а ярких образов порой и не найти. А теперь в моих закромах строки Дьячкова: "И речь, как собачку, ведёт" (Диспансер), "Бог, Твои любовь и неучастие/Тяжелее, чем свободы крест" (Восстание) и нехитрая история от Феликса Чечика про желторотика, подкинутого в небо, чей неумелый полёт закончился неизбежным: "Жил, будто раны зализывал,/страхи нанизывал и/больше не бредил безвизовым/небом любви".

Жанр романа-катастрофы обыденен, но Алексей Честнейшин (каков псевдоним, а?) написал повесть-притчу "Семь последних дней" и показался мне вполне убедителен в описании злоключений человека-свидетеля последних дней человечества. Я даже задумался, что бы делал в этой ситуации.

Новым читателям "Урала" порекомендую стихи в прозе Игоря Муханова, и ещё одну вещь non-fiction – воспоминания Заслуженного Изобретателя Алексея Лоскутова "От сумы да тюрьмы…" и прекрасные материалы разделов "Краеведение" и "Публицистика".  Но вишенкой на этом прекрасном литературном пироге стала абсурдистская пьеса Романа Дымшакова  "Паразиты", в которой идёт речь о мироздании, идеальных системах, отделах продаж, менеджерах, голограмме мёртвого Кобзона, волчьих ямах, Шамане, инцесте в противогазе, красных бумажных самолётиках, вылетающих изо рта, сиамских близнецах и праве на свободу в одиночестве – в общем, о нас с вами.

"…Между двумя крайностями — музыкой с одной стороны и философией с другой — и поживает госпожа рифма, оберегая строку стихотворения от пагубного влияния обеих".  (Игорь Муханов)

 

 

Арсений Ли.  Сад земных наслаждений.  Издательство "СТиХИ", 2016. Виноградово. Серия "Срез". Книга третья.


Всё-таки для бумажной книги фактура – первейшее дело!  Необычный формат – с верхним косым срезом, крафт-бумага, обозначающая разделы, с автографами стихов и графическим портретом автора. Гарнитура Minion pro. Стильно. Автор, конечно, сноб – посвящения на греческом в стихах о музах, прихотливые завиточки в заглавиях. Но для книги-перфоманса, а по другому это и не увидишь, вполне естественно. Встречают-то по одежке. А по уму... А что по уму? Радостное ожидание праздника общения, на что настраивает книжная "одежка", меня, во всяком случае, не обмануло. Игра – пожалуйста: Эвтерпа, Терпсихора, Эрато, Психея... Кто вам более по вкусу? Общение с великими? Легкость необычайная! "Катулл уснул, а я наоборот..." Это к тому, что "забудут всех, один Катулл живет". Ну и того, кто с ним дежурит посменно – из памяти, надо думать, не вычеркнут. Веселящие напитки? А вы как думали? Только заказ не простой – поэтический. "Рифма – бедная подруга/нищей юности моей –/навещала неохотно,/не идет теперь". Вспоминаете? Даже второгодник радостно подхватит: "Выпьем с горя, где же кружка?" И ошалев немного от многолюдья – "из нашей гавани на вашем бале", пожалуй, только Онегина с Чацким и не было – рискуешь проскочить момент, когда приходит время для молчания, раздумия, созерцания:

посмотри в черноту отражения старого пирса, –

это мелочь блестит или всходит ночная звезда?

или еще:

Тщедушный сад и ветхая ограда,

и карандаш часовни в гуще сада

без грифеля торчит.

Автор не прочь и умилиться порой, но зрение подводит – оно слишком ясное:

...с надеждой милые черты

провинциальной простоты...

пытаешься найти, – тщета, –

тлен, запустенье, нищета.

И простое до банальности, но от этого не менее вечное сожаление о напрасно проходящем времени – "Проходит год,и будущий пройдет.../ и снова мимо".

Один из очень значимых для меня авторов сказал однажды: кто не думает о смерти – не может быть поэтом. Вот и герою этой книги "как же порою действительно хочется не продолжаться вообще" или уж, вспоминая 90-е, вздохнет – "Это время, когда не жить – легко... и есть свобода".

Но – неет! – деятельную натуру не утомишь праздниками и не расслабишь грустью:

 А было – прикорнешь на остановке,

 очнешься робинзоном, – глядь – земля

свободна и готова к освоенью.

 Закрываешь книгу, будто уходишь с праздника в будни, дела, суету, но знаешь:

             Кончится слово, останется только свобода

             не отвечать

 

 

Волга. Литературный журнал. 2017 год, №7-8. Саратов.


Журнал "Волга" определённо не для вас, если вы хотите отдохнуть после тяжёлого дня и надеетесь, что чтение вас развлечёт. Читать – оно конечно, не мешки ворочать, но знающему толк в том и  другом временами подумается: не отложить ли журнал, где там десяток-другой мешков с углём?

Во всяком случае, иероглифы движения детей и ворон плюс настоящее время как форма живой материи Артёма Верле или взимоупиханность, баллада о самотыках и внутренность бытия как воплощение любви голодных в подборке Михаила Немцева или проступающее сквозь словесную звуковязь  сожаление Елизаветы Шершневой о том, что "ребро и слово… всуе обронено" – заставят вчитываться и думать, и откладывать журнал, и снова возвращаться. Но простоты и лёгкости не будет. "Поэзия должна быть глуповата", – писал когда-то гений. Не тот случай, не тот.

А и с прозой не расслабишься. Начните с фантасмагорического "Портрета" Сергея Шикеры, дальнего но прямого потомка роковых портретов Уайльда, Гоголя и Гаршина. Поройтесь в груде скелетов, сваленных в славянском шкафу Владимиром Тучковым, и поймете, что розы-морозы стародавнего парка Чаир рифмуются не случайно, и уж точно не в угоду ждущему отдохновения читателю. А уж последний большевик из повести Александра Титова "Чичичилетие", как престарелое воплощение несгибаемых героев Шолохова, Фурманова, Островского, при этом странно рифмующийся с героем бессмертной поэмы Гоголя, кому-то, пожалуй, и уснуть не даст.  Да уж, саратовский журнал в качестве снотворного никому не порекомендую.

         Традиционно радуют разделы, отведенные историческим, литературоведческим и культурологическим материалам. Это главы из книги Владимира Орлова о знаменитом правозащитнике Александре Гинзбурге, исследование Сергея Слепухина о творчестве "эротического демократа" Генриха Манна, как ниспровергателя общественных законов благопристойности (уж век прошёл, а как современно звучит). А в более глубоких временных  пластах известный исследователь забытых и вовсе неизвестных литературных имён Георгий Квантришвили раскопал и предъявил нашему вниманию поэта и мемуариста XIX века Михаила Дмитриева, московского чиновника и сызранского помещика, прославившегося умением нажить врагов в Грибоедове и Вяземском, Белинском и Писареве, либералах и славянофилах, чиновниках и нигилистах… "Поэта далеко заводит речь…" Зато журнал "Волга" рядом – на сайте "Журнальный зал", если кому не повезло с бумажным экземпляром.

В среду всегда была осень. Даже если во вторник была зима или весна, а в четверг – лето или весна. (Кусчуй  Непома)

Сергей Пиденко

 

Д.Перегудов «Universum». Рассказы. Тольятти, 2017 г. – 144 с.


Книга Дмитрия Перегудова «Universum» является достойным продолжателем традиций научной фантастики, началом которой можно считать роман Сирано де Бержерака  «Государство и империи Луны» и которая получила развитие в 20 веке гениальными антиутопиями Джорджа Оруэлла и Хаксли (намеки на последнего можно увидеть в рассказе «Остров»).

«Universum» вполне оправдывает свое название – Вселенная. Вселенная как Космос и Вселенная как мир. Это сборник рассказов, которые могут служить небольшими окнами в удивительный мир будущего – причем необязательно далекого. В повести «Остров» и рассказе «Хрупкость» действие развивается в 21 веке.

Что радует, сценарии развития человечества, по мнению Дмитрия Перегудова, не только отрицательные – автор сохраняет в читателях надежду и на счастливое будущее, поэтому в рассказах есть не только антиутопии – истории гибели разных цивилизаций, но и вполне благополучная цивилизация Сферы, откуда родом герои рассказа «Экзонавты».

Рассказы разные, но объединяет их два мотива – будущее и Жизнь, противостоящая смерти. Именно Жизнь здесь главный герой – хрупкая, но вместе с тем сильная и непостижимая. Организация Синклит из повести «Остров» сделала Жизнь своим главным символом, обратив в божество Матери-Жизни. Синклиту противостоит анти-жизнь или не-жизнь – некие сущности, жаждущие смерти всего живого во имя Порядка. Какого именно – понять сложно. По такому же пути пошла и неназванная цивилизация из рассказа «Экзонавты». Правда, по религиозным соображениям – вообразив, что жизнь сама по себе греховна (так и хочется вспомнить запрещенные организации, вроде ИГИЛ).

Что же угрожает цивилизациям, по мнению Дмитрия Перегудова? Разное. Это может быть и осознанное стремление к смерти или просто желание переложить ответственность за свою жизнь на других. Что, как показывает читателям Дмитрий Перегудов, иногда то же самое, что осознанное самоубийство. Так случилось с цивилизацией инуэ, которые позволили «друзьям» с другой планеты кормить их вкусной саигатой вместо того, чтобы самостоятельно решить проблему голода. Или хотя бы хорошо изучить этот «подарок», на деле оказавшийся биологическим оружием (рассказ «Экзонавты»).

Но в любом случае выбор остается. У читателя сохраняется твердая уверенность, что последнее слово остается за человеком. Все описанные в книге погибшие цивилизации пришли к такому исходу по собственной воле. Даже в повести «Остров» погубившая всех жителей острова Иксам Сущность ничего не смогла сделать с человеком, который на вопрос: «Зачем тебе продолжаться?» нашел ответ. Он хочет жить для других. И «счастья Небытья» ему не нужно.

Синклит. Название не имело значения. Оно могло быть совершенно другим. Имена не важны. В конце концов самый первый Голос Синклита именовал себя Безымянным. Немо. Важна лишь цель, ради которой сообщество существует. Цель – построить совершенный мир, где не будет страданий, и все будут счастливы. Ни больше, ни меньше (повесть «Остров» Пролог).

 

Игорь Тишин. Дефекты. Стихи. Санкт-Петербург. Свое издательство. 2014г.


    Стихи Игоря Тишина относятся к стилю нуар – жанра, связанного с пессимизмом, жесткостью, мрачным восприятием действительности. Но это мрачность фехтовальщика, вооруженного Словом и безжалостно кромсающего действительность на обрывочные строчки. Здесь есть и модные словечки вроде «хипстер», и имена американских звезд («Ты малолетняя хипстерша в шерстяной»), и названия телепередач – весь тот мусор, забивающий головы и составляющий нашу реальность.

   Среди реалий нашей жизни, описанных автором, есть и супермаркет («О, это была неожиданная встреча»), и безжалостно изображенный мир денег и потребления, где ценность человека равна тому, что он может себе позволить в супермаркете.

    Но главным в поэзии Тишина являются все-таки люди и их чувства. Любовь – чаще всего безответная, где предательство пытаются прикрыть фразами, вроде: «мы не сошлись характерами». В стихах Игоря Тишина такие фразы лирического героя звучат пусто и глупо, как маски, скрывающие бесчувствие.

Там, откуда я пришел, меня /не ждут ни красавицы, ни родня/Там поля исчирканы стержнем/жирным и черным, как ливень/средь бела дня («Там, откуда я пришел») 

 

Елена Богатырёва «Видения Юлии Крейзер».  Пьеса. Самара, 2016 г. – 38 с.

 

     Книга Богатырёвой Елены «Видения Юлии Крейзер» напоминает наполненный ловушками лабиринт. Мы даже не можем сказать, что это – одна пьеса из двух частей или сборник из двух самостоятельных пьес – «В ожидании ветра» и «Шум моря». В обоих текстах воплощены традиции «театра абсурда». В первом – «В ожидании ветра» встречаются отсылки к пьесе ирландского драматурга Самюэля Беккета «В ожидании Годо», отсылки к любимым с детства сказочным образам – Дракон, фея, волшебное кольцо, Голова великана, являющегося братом коварному карлику (сразу вспоминается Пушкин «Руслан и Людмила»). В какой-то момент тебе кажется, что ты понял, о чем эта история, идешь следом за своей догадкой, но натыкаешься на зеркало. Твоя догадка оказывается маской или зеркалом. Или даже отражением маски в зеркале. Автор выступает в роли алхимика, создавшего удивительную смесь фантастических деталей с реальными людьми и историческими событиями и иносказательной философии.

     Главные герои здесь – композитор Иоганнес Крейслер, герой повести Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра» и его возлюбленная Юлия. Возможно, та самая гофмановская принцесса Юлия. Чем закончилась их любовь читатель «Житейских воззрений» так и не узнал. Гофман по непонятной причине уделил больше внимания истории самолюбивого разумного кота. Однако «фанфиком» пьесу «В ожидании ветра» назвать ни в коем случае нельзя (фанфик – любительское сочинение по мотивам популярных оригинальных литературных произведений). Перед нами самостоятельный, оригинальный текст.

    В остальном каждый увидит то, что захочет – одни решат, что все происходящее лишь сон Юлии или ее бред, другие – что герои умерли и попали в некую параллельную реальность, «город масок».

    Вторая часть – «Шум моря» – никак не связана с первой и гораздо ближе к традициям «театра абсурда». Сюжета как такового здесь и нет. Герои – Мартин и Иза, живут на берегу моря. Возможно, это некое пространство между миром живых и миром мертвых. «Ваша роль маленькая, давать проход младенцам», – говорит Мартину Иза. Возможно, тем, кто отправляется на землю. Души здесь показаны как бегающие тут же по берегу пионеры. Явно не советские пионеры. Возможно, здесь это слово употреблено в изначальном значении – «разведчик, первооткрыватель». Это души, которые родятся в первый раз.

    Остается лишь догадываться. Но в любом случае оба текста будут лишь зеркалами (недаром образ зеркал здесь играет не последнюю роль), в котором каждый увидит то, что увидит. Но не обязательно это будет реальность.

«Тот, кто может больше, может только меньше./Пустота пуста./Дорога открыта для всех./И тогда у Годо должно спросить тем,/Кто ожидает ветра:/А больше ничего нет?» (Е. Богатырёва «В ожидании ветра») 

Алина Науменко

 

Саратов 13/13 книга стихотворений. Саратов: Музыка и быт, 2017.-198с.

 

   Книга саратовских поэтов "Саратов 13/13" охватывает промежуток времени в 70 лет и 13 саратовских поэтов. Книга начинается со стихотворения 1942 г. Валентина Ярыгина. Здесь война, отложившая отпечаток на всю последующую жизнь. Далее мрачный взгляд на жизнь Александра Ханьжова, хождение по кругам ада длиною в полвека 1947-2002. Потом поэт Николай Кононов приглашает в своих стихах:.." не ори, не матюгайся", а узри красоту родного языка: .." и ливера ливни в Ливорно..". Светлана Кекова с рождественскими размышлениями – пусть всё-таки запоют калядки. Олег Рогов отражает новые времена, где деньги уже существуют в виде пластиковой карточки, здесь же: скидки, бонусы, рассрочка. У Евгения Малякина на ящерице ездят кузнечики как человеки на автомобилях и скрипит сверчок. Лариса Грекалова: " Белый налив,.. святость молитвы,.. легко охватывая космос. Евгений Заугаров – в джунглях индустриального города:"..поезд, радиолампы, фосфор, нефть, металлопрокат. Станислав Степанов поёт о женской красоте: лебединая шея, талия осы, крутобёдра, как виолончель. Игорь Алексеев, Алексей Голицын, Сергей Трунев –  наши современники, и описывают реалии жизни последних лет. Алексей Александров, запомнившийся улыбчивостью на тольяттинских фестивалях поэзии, завершает книгу саратовских поэтов 13/13 "будь здоров, будь здоров".

Слава Трошин

 

Инна Домрачева. Лёгкие. Издательство "СТиХИ", 2016.

Виноградово. Серия "Срез". Книга первая.


       Стихи Инны Домрачевой обратили на себя внимание очень давно. Лет 5-6 назад она уже очень активно публиковала свои стихотворения в фейсбуке, а я их внимательно читал. Тем не менее, несмотря на силу и эмоциональность этих текстов, цельной картинки не складывалось. Возможно, что не складывается и сейчас, после выхода «Легких», ведь все, что внутри книги – сплошное сердце, настоящая лирика. Какой связности и последовательности можем мы требовать от эмоции?

Тем не менее, книга все-таки случилась. Здесь все по делу – и изящное оформление, и название разделов книги, и цвет, и срез. Вначале никакой легкостью и не пахнет. Тяжкая работа памяти и напряженного вглядывания в жизнь не дают возможности читателю поднять голову и увидеть – небо, горизонт. Воспоминания, дети, родители, женщины – все они очень больно цепляют своими коготками, не думая что-то пропустить или облегчить.

Во втором разделе «Между воздухом и кровью» намечается выход наверх, в воздух. Это пока еще только обещание, робкое и наивное, почти нереальное. Язык становится чуть суше и кристальнее, эмоция перетекает из чистого страдания в нечто неощутимое более тонкое, неразборчивое, но также сильно резонирующее с душой читающего.

Окончательного легкости и выхода в катарсис в третьей части книги я все-таки не обнаружил, но лучшие тексты этого раздела «В зоне повышенной прозрачности» все-таки взмывают и летят, приобретая нездешнюю летучесть. Это и стихотворение «Да кем тебе было назначено..», «Зачем в глазах твоих живут..» и «С тобой не видится полезно..».  Замечательная книжка. Чудесные тексты. Чистая лирика. 

«Если плачут весной облака – не грусти..»/ Мы когда-то не прятали глаз/ То ли мы, наконец, перестали расти,/То ли мир это сделал за нас.

 

РЕЧПОРТ. №2. Новосибирск. 2017 г.


   Я всегда надеялся увидеть крутой сибирский альманах. Дождался.  «Речпорт» реально крут!  В мои приезды в Новосибирск ( я был там 3 раза) как-то не случалось оценить литературный уровень местной поэзии и прозы, но последний визит кое-что прояснил. Оказалось, а теперь и подтвердилось журнально, что в Новосибирске обитают и активно работают не менее двух десятков очень ярких личностей. «Речпорт» – это выжимка их устремлений, проектов  и  текстов.  Даже подзаголок «Речпорта» – культурный путеводитель по Новосибирску и окрестностям  – заявляет о  том, что охват реалий больший, чем только литература. В альманахе присутствуют: музыка, живопись, графика, фотография. Статьи. Репортажи. Отчеты. Эссе. Аналитика. Тем не менее, главное блюдо номера – стихи и беседы.  Именно не интервью, а живые беседы – о жизни, о поэзии, о городе. Это очень правильный концепт, не пафосный, но амбициозный, ведь сейчас очень важен серьезный разговор о жизни, музыке и поэзии.  Авторы номера: Андрей Щетников, Михаил Немцев, Сергей Шуба, Святослав Одаренко, Михаил Моисеев, Иван Полторацкий и другие. Вообще, от издания веет свежестью и азартом. Это очень хорошо. Это означает, что Новосибирск литературный – вполне боеспособная сила, готовая созидать и разрушать, то есть жить на равных со всеми современными тенденциями, вариантами и возможностями.

На уровне ощущений от тех текстов, с которыми я знакомился и сегодня здесь услышал, Новосибирск представляется мне городом, свободно подвешенным в пространстве, неким городом-призраком, Летучим Голландцем.(Глеб Манжалей)

 

Николай Васильев. «Выматывание бессмертной души». Москва. Стеклограф.  2017 г. 75 с.

   Стихи Николая Васильева только поначалу кажутся понятными и легкими. Для того, кто слышал эти тексты в авторском исполнении, вслух – это вопросец. Чем больше вчитываешься в эти столбики слов (без названий, без заглавных букв), тем больше не понимаешь – как это мне показалось, что тут есть смысл? Смысл, однако, в этих стихах есть, и эмоция есть, и сильные образы, и точные слова. Просто то, как поэт читает свои стихи – наизусть, эмоционально – дает сложиться ощущению, что эмоция может быть разделена со слушателем, а вот у читающего такой реакции не намечается. Направление читательского отклика задано картинкой на обложке книги «Выматывание бессмертной души» – городская лирика. Города действительно много: бульвары, мосты, штукатурка стен, трамваи, такси, асфальт.  «Как похожи на старый асфальт стены этих домов..» – пишет автор и кажется очевидным – поэт много чего прошел, много чего продумал в пространстве большого города.  Образы книги – затемненные, неявные, скрытые от профанного читателя.  Первые три фамилии русских поэтов, что пришли в голову при чтении – Осип Мандельштам, Михаил Зенкевич  и Сергей Есенин. Это если Серебряный век. В современниках же можно легко затеряться, поэтому обойдемся без параллелей. Но, как я уже сказал, впечатление от стихов Васильева, от книги этой – вполне цельное, объемное.  Хороший современный поэт. Без вопросов.

о чем-то полусокровенном речь/ по нервному канату середины

 

Сергей Сумин