Василий Бабушкин-Сибиряк

Рассказы

Foto 3

 

(Псевдоним Василия Гусева). Родился в 1948 г., живет в Красноярском крае, на реке Ангаре, из староверов-кержаков. Образование высшее. Работал в тайге егерем, лесником. Печатался во многих журналах России и за рубежом. Автор более двух десятков повестей и почти сотни рассказов и миниатюр.

 

 

РОССИЯНКА

Рассказ

 

Это история про простую русскую курицу-пеструшку из обыкновенной русской деревни Толкушино. По злой иронии судьбы она осталась единственной курицей в деревне. Толкушинцы давно поняли, что выгоднее купить яйца и окорочка в магазине. Поняли с того времени, как попробовали «ножки Буша». Вот и избавились от всех кур в деревне. Такая тишина сразу наступила. Утром петухи не кричат, не поднимают своих хозяек с тёплых постелей, чтобы доить коров, потому как от коров тоже избавились. Спи, сколько влезет, хоть до обеда, тем более что на работу тоже идти не надо.

Уйма свободного времени появилась у толкушинцев. Стали они его использовать каждый в меру своей изобретательности.

В основном, конечно, на производство самогона. Мужики изобретали новые хитроумные технологии производства домашнего спирта, делились между собой опытом и проводили конкурс «У кого градус больше». Женскому полу приходилось труднее, мужчины их до своих компаний не допускали. Если у мужиков была общая идея, которая их объединяла, то у женщин такой идеи не было. Потому вся их изобретательность шла на то, чтобы делать пакости друг другу.

Так вот, начал я о курице. О Россиянке, – так её называла хозяйка – бабка Петренчиха, а за ней и все толкушинцы. Надо сказать, что Россиянка пользовалась любовью всей деревни, каждый старался угостить её припасёнными заранее семечками. Когда ещё был жив прежний президент, то он всегда обращался в новогоднем обращении: «Дорогие россияне и россиянки!..». И каждому толкушинцу было приятно, что вот, такой великий человек, помнит даже про курицу в их деревне.

Россиянка гуляла по улице в гордом одиночестве, и ни одна собака не смела на неё гавкнуть, хорошо понимая, что за это может получить выволочку. Больше всего Россиянка любила подходить к компании мужиков, и те допускали её в свой круг, чем Россиянка очень гордилась перед женщинами. Понятно, что за неимением петуха её тянуло в мужское общество. Она ходила между возлежащими на травке мужами, склёвывала с их рук крошки и задумчиво поглядывала на всех, иногда наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, словно прислушиваясь к философским рассуждениям.

– Всякий человек есть ценность, – сказал Парменид (1), – начал свои размышления бывший толкушинский кузнец и сварщик Рогозин Петруха, а ныне – свободный философ. – Но если смыслом и целью жизни является только сама жизнь, если всё – только жизнь, то все попытки исправления мира лишены смысла. Остаётся не возмущаться, а восхищаться мудростью жизни.

– Правильно мыслил Парменид, – вступил в разговор задумчивый и сентиментальный по жизни конюх Ванечка Толбухин. – Но вот и Аристотель дал понятие, что только тот, кто понял, что жизнь и познание жизни не совпадают, может стать философом.

– Вот с Аристотелем тут я соглашусь, хотя мне больше по душе Данте, – высказался давно внимательно всех слушающий представитель деревенской интеллигенции, учитель русского языка, Швыдкин Михаил. – Всё во мне и я во всём, – вот то мировоззрение, на котором стоит наш мир.

Россиянка одобрительно заквохтала и наглядно показала всему форуму подтверждение этой мысли, клюнув и проглотив лежавшее в пыли зерно.

– Видите, даже Россиянка с этим согласна. Ведь яйцо, что находится в ней, символизирует мир, в котором мы живём.

Тем временем на другом конце улицы послышались крики. Это женская половина Толкушино собралась на судилище, чтобы разобрать недостойное поведение Нинки Мизулиной. Нинка, обидевшись на односельчанок за то, что они назвали её сына Петьку двоечником, решила замордовать деревню. Она взяла два пустых ведра и стала бегать по улице из конца в конец, распугивая суеверных односельчан. Уже через час улица опустела, все боялись выходить из дворов, и только счастливая Нинка, злорадно улыбаясь, стояла с пустыми вёдрами, карауля случайную жертву.

– Уймись, окаянная, стыдоба-то какая! – сказала Нинке вышедшая на поиски Россиянки бабка Петренчиха.

– Стыдно у кого видно. А сейчас умные люди по телевизору говорят, что стыд – пережиток прошлого, и его выдумали, чтобы сдерживать нормальные здоровые инстинкты.

– Ты телевизор-то поменьше смотри, он ведь на то и рассчитан, чтобы из здорового человека больного сделать. Сама видишь, к чему деревня скатилась, а всё из-за него, проклятого, нечистый в нём живёт и людей смущает… Ты Россиянку не видала случаем, ведь давно уже по деревне носишься?

– Там она, около мужиков крутится, надо бы ей петуха найти, мается, бедная. Только смотри, сделай как в той истории! Женщина покупает на базаре десять петухов и одну курицу. Продавец ей говорит: «Надо наоборот: десять кур и одного петуха». А она отвечает: «Пусть хоть ей повезет!..»

– Смешно, но пойду я, а то к тебе вон делегация из женского сословия идёт, поди, этике деревенской жизни учить будут. Ты, главное, не оправдывайся, говори, что пошутила. Мол, скучно живём – развеселить хотела.

И Петренчиха направилась в другой конец улицы, где возлежали на травке и решали глобальные мировые проблемы мужики.

– Доброго здоровья, кормильцы наши! А скажите, вы случаем не видели, куда моя животинка Россиянка подевалась?

– Здравствуй, здравствуй, Петренчиха. Курица твоя как уже с полчаса пошла по дороге к Кормушкино. Может, в гости собралась, у тебя там родственники имеются? – ответил ей Ванечка Толбухин.

– Да вроде никого нет. Правда, живёт там дед Антон, по молодости сватал меня, а я отказала тогда, не хотела в другую деревню идти жить, – и Петренчиха смущённо закрыла зардевшееся лицо концом платка.

– Вот, то-то все мы гордецы, учились бы, как делали отцы, – сказал Миша Швыдкин.

– А как делали отцы? – спросил Ванечка Толбухин.

– А они не спрашивали девицу, чего та хочет, решали между собой, кому с кем жить и баста.

Петренчиха не стала слушать начавшуюся дискуссию и пошла из деревни по дороге к Кормушкино.

 

Дорога тянулась между заросшими сорняками и молодой порослью берёзок полями. В бескрайней синеве неба кружил коршун-канюк, иногда издавая тоскливый протяжный крик. «Вот ведь хлеба какие были на этих полях раньше, а теперь неизвестно чья это земля и почему её не обрабатывают, – думала Петренчиха, шагая по пыли, словно по чёрной муке, которая в дождь становилась грязью, похожей на чёрное тесто. – Какой силе на этом свете нужно отрывать человека от земли, заставлять его искать золото, нефть, другие богатства, хотя самым большим богатством является хлеб, выросший на земле? Чего не хватает людям? Ведь рано или поздно каждый вернётся в землю».

Петренчиха присела у дороги на тёплую и ласковую поверхность заброшенного поля. Та словно обняла, укутала её мягким невидимым покрывалом запаха прели и чего-то таинственно-непонятного. Поле словно жаловалось ей на свою сиротскую долю, оно напоминало брошенную собаку, которая смотрела на неё непонимающим вопрошающим взглядом: «Что я не так сделала, почему меня бросили?»

Петренчиха заплакала. И вновь земля, на которой она когда-то в молодости работала, роняя в неё солёные капли пота, поддержала её. Той силой, что взращивала на себе тяжёлые колосья хлеба, земля проросла в душе Петренчихи надеждой, что всё наладится, что на смену злу всегда приходит добро.

Оставив в поле свою тоску, вылившуюся из души слезами, успокоившаяся Петренчиха зашагала дальше. За берёзовым перелеском начиналась деревня Кормушкино. Петренчиха шла по улице, ничем не отличавшейся от её улицы в Толкушино. Такие же обветшалые и отвыкшие от хозяйского присмотра дворы и постройки. И кормушкинцы ничем не отличались от толкушинцев, жили теми же горестями и печалями. И те, и другие в одночасье стали россиянами по воле недалёких правителей. «Из русских людей вывели новую породу карикатурных «россиян». Слово, оно большую силу имеет, если «русский» означает больше чем национальность, то «россиянин» говорит только о принадлежности к России», – так думала Петренчиха.

Около одного двора Петренчиха остановилась. Здесь жил Антон Иванов, её несостоявшийся муж. А ведь в чём-то прав был Миша Швыдкин. Это гордость не позволила в молодости ей принять предложение Антона. Нравился ей тогда Антон. Русый чуб из-под картуза, весёлый открытый взгляд, ну вылитый Коля Курочкин из знаменитого фильма! И обиделся так же, как Курочкин, когда она отказала, повернулся и ушёл. Хоть бы спросил ещё раз, и она бы согласилась, а он сразу на дыбы. Потом он женился, жену его Петренчиха хорошо знала, вместе с ней в школу ходили...

И она замуж вышла, почти жизнь прошла. Уже и Антон один остался, и она давно мужа похоронила, а тут вдруг, у ворот его дома, что-то кольнуло в сердце.

– Хозяин, выдь на минутку!

 Из калитки вышел Антон. Как нас меняет время! Где тот его кучерявый чуб, где лихость и вызов судьбе во взгляде? И всё же есть в нём что-то невидимое глазу, там внутри него, что не может изменить никакое время. То, что она хорошо помнила, что определяло прежнего Антона.

– Какие гости к нам, и каким ветром, уж не сватать ли меня красавица недоступная пришла?

– Брось смеяться-то, как был зубоскал, так и остался.

– Тогда позвольте спросить, горе пытаешь или от дела лытаешь?

– Антон, курица у меня в вашу деревню ушла, а для меня сейчас дороже её нет никого, одно живое существо в доме. И поговорить с ней, и позаботиться о ней. Ты, случаем, её не видел?

– А как не видеть, здесь она, пойдем, посмотришь.

Они вошли через калитку на просторный двор. У помятой миски стояла её Россиянка и клевала зерно. Вокруг неё ходил красавец огненно-красный петух, раздувая великолепный воротник из перьев и гордо поглядывая на Россиянку. «Надо же, словно Антон в молодости», – подумала Петренчиха и искоса глянула на хозяина. Антон словно помолодел, казалось, что его седые редкие волосы распушились и поднялись, словно перья у петуха. В это время петух, сгорающий страстью, вытянул вдоль ноги крыло и затанцевал около Россиянки. Потом запрыгнул на неё и уже через секунду, ходя около присевшей на ноги курицы, победно, торжественно закукарекал.

– Вот, первый раз пропел за всё лето, ведь кур-то у нас в деревне нет. Хорошо, что твоя курица к нему на свидание пришла. Нельзя их разлучать теперь, я так думаю.

– А как быть мне, ведь я без неё жить не могу.

– Придётся здесь оставаться, будем вместе жизнь доживать. А Россиянка твоя, придёт время, сядет высиживать цыплят, глядишь, и вновь живность в деревнях появится и вновь станет «здесь русский дух, здесь Русью пахнет».

– И то правда. Сразу уговорил меня, окаянный!

 

 

СВАДЬБА В ПОЛОСКАЙСКЕ

Рассказ

 

Случилась в нашем Полоскайске свадьба. Свадьба по нынешним временам, да оно и раньше так же было – дело хлопотливое. Затрат больших требует, а отдачи никакой.

Здесь главное не уронить свой статус общественный. Чего-чего, а уж оное в России всегда на первом месте стояло при любой власти. И очень внимательно зрители и присутствующие за этим следили.

Если ты купец какой и держишь пусть даже один магазин, то и свадьба у тебя должна соответствующей быть.

Про чиновничество, их сейчас администрацией величают, особый разговор и дело тёмное, здесь определить денежный вес почти невозможно, а вот общественный статус...

Да и с интеллигенцией неразбериха пошла. Если когда-то женщина носила строгое платье и брошь, то сразу было понятно, что она особа интеллигентная. Интеллигентные мужчины обязательно были при пенсне, а позже в очках. Очкарики от тех, кто носил пенсне, отличались, они были пожиже замешаны. Их даже звали «вшивой интеллигенцией», это как сейчас «лохи» и «крутые».

Рассказывают, что были времена, когда интеллигенция считалась почти что классом в обществе и строила далеко идущие планы на гегемонию, и даже были написаны правила, определяющие, что такое настоящий интеллигент.

Но уже тогда закралась ошибочка небольшая в это понятие, потому как интеллигентами рождаются, а не становятся.

Мы это поняли при советской власти, а уж после окончательно прозрение пришло.

У нас в Полоскайске что ни интеллигент – то алкаш, а разве алкоголь совместим с таким важным общественным положением? Правда, наши алкаши воспрянули духом, когда президентом в России выбрали пьющего интеллигента, своего в доску парня. Но что ни говорите, а рождённый пить интеллигентом никогда не станет.

 

Но отвлёкся я немного от темы.

Свадьба у нас в Полоскайске намечалась у самого известного и интеллигентного человека. Да, да, у того самого Петрухи, что собирал туалетные надписи, хобби у него такое было. И вот после того, как его по телевидению на первом канале по всей стране показали, прославился наш Петруха, и жизнь его карьерный рост приняла.

Стал Петруха – Петр Яковлевич, и должность ему в Полоскайске дали – директор музея.

Перетащил он в музей все свои изречения, списанные со стенок туалетов и даже настенные рисунки. И всё это очень даже вписывалось в остальные экспонаты музея, внося свой особый колорит, особенно надпись: «Посмотри налево, посмотри направо».

И вот этот уважаемый человек нашего Полоскайска, перл современной интеллигенции, собрался играть свадьбу своему сыну оболтусу Митьке.

Митька отслужил в армии, и теперь ему нужно было искать своё место в жизни. И хотя он происходил из семьи особого статуса, подходящей должности в администрации Полоскайска для него не было.

На всех должностях сидели старые, прожженные кадры, которые не собирались до самой кончины освобождать насиженные места.

Вот тогда-то Петруха решил женить своего Митьку на дочери полоскайского купчика Лёньки Лужкова, то есть сделать ход конём с тем намерением, что конь станет полоскайским ферзём.

Дочка у Лужкова красотой не блистала, прыщавая, мордастая, да ещё и шепелявила. Сидеть бы ей век в девках, не подвернись Митька, вот так всё и сладилось.

Гулять свадьбу Петруха решил по русскому обычаю, то есть – чтобы далёко слышно было. Тем более что финансировать её должен был папа невесты.

Гостей приглашали на свадьбу каждая сторона по своим соображениям. Лёнька Лужков пригласил всех своих дружков-коммерсантов, зная, что будущий родственник соберёт одну шваль.

– Папа, фы приглафайте гостей таких, чтобы подарки хорофые были, – наказала невеста отцу.

– Да уж мои-то гости не подкачают.

А вот Петруха решил в лепешку разбиться и на свадьбу пригласить обязательно известного на всю страну человека. Очень жалел, что не стало великого Трахтенберга, с которым он когда-то познакомился на телевидении.

И он решил пригласить Леонида Якубовича.

– Вот кто станет звездой на нашей свадьбе, в лучах которой мы все засверкаем, – сказал он сыну.

– Пап, не надо Якубовича, ты посмотри, его на всех передачах зовут к себе на свадьбы и на золотые, и на серебряные, и даже ситцевые, он, наверное, по всей стране только на свадьбы и ездит. Примелькался уже. Нет, давай лучше пригласи нашего краевого поэта, члена союза писателей, нашу родную звезду Титькина Валентина Иосифовича.

На том и поладили. Весь Полоскайск колбасило в ожидании этой свадьбы. Особенно женский пол. Каждая женщина независимо от положения обновляла свой гардероб, даже те, кто на свадьбу не был приглашён.

Женщины старались узнать, в каких нарядах будут сверкать на свадьбе их знакомые, и засылали друг к другу лазутчиков.

И вот наступил этот торжественный день. Ночь перед ним прошла в тревожном ожидании. Женщины не лежали в постелях, как обычно, а полусидели с укладкой на голове и намазанными, залепленными разными немыслимыми снадобьями лицами.

Да, красота, а вернее, тщеславие требует жертв.

Приглашённых гостей было много, и свадьбу играли под открытым небом, благо было лето, и день выдался чудесный.

Для торжества были сколочены столы и помост, а на случай дождя – закрывающийся тент.

Одни гости подъезжали на иномарках, другие подходили пешком и рассаживались за столами, по сторону от жениха – его гости, по сторону от невесты – её. Зрители занимали места в округе и, жестикулируя, обсуждали прибывавших гостей.

Распорядителями и ведущими свадьбы были специально приглашённые из области культработники.

И вот после обязательных речей ведущих торжество началось. Все гости друг друга хорошо знали, ведь Полоскайск не Москва, хотя нравы и там, и здесь одинаковы. Люди не только были знакомы, но многие учились когда-то в одной школе, одном классе.

Вот мама невесты Жанна, по мужу Лужкова, с превосходством смотрит на сидящую напротив директора детсадика Люсьену Бабкину: они не только бывшие одноклассницы, но и соперницы в любви. Победу одержала Жанна, женив на себе Леонида, хотя злые языки поговаривают, что Люсьена до сих пор любовница Лужкова.

А вот ещё две местные знаменитости, у одной прозвище Нефтяная Скважина, она имеет несколько заправок в крае, несколько квартир в больших городах, множество бой-френдов и одного мужа-мальчика, который сидит рядом с ней и с восторгом смотрит на сидящую напротив местную модель, работающую в библиотеке.

Зачем модели работать, никто не понимает, потому как она на содержании очень крутого авторитета, который вновь отбывает свой срок.

Сидит библиотекарша среди гостей жениха, хотя её и пригласила сторона невесты, она считает себя тоже интеллигенцией и на «купчишек» смотрит свысока.

Рядом с ней сидит член партии, она же глава местной администрации и жена единственного в Полоскайске негра или афрорусского, кому как больше нравится.

Этот негр недавно вступил в казаки и очень гордился своей новенькой формой с серебряными погонами, по-русски он почти не говорил, да и вряд ли когда заговорит, хотя Маяковский утверждал обратное.

Причисляет себя к интеллигенции и местный дантист Абрам Моисеевич, который раскланивается со всеми гостями, он человек не гордый и не брезгливый, недаром всю жизнь в чужих ртах ковыряется.

 

Между тем произносятся поздравления, гости одаривают молодых подарками и конвертами, опрокидываются бокал за бокалом, и наступает непринуждённое оживление.

В это время ведущие свадьбы объявляют приглашённого члена союза писателей. Тот начинает с завыванием читать свою оду для молодожёнов.

Читает он артистично, выкидывая вверх то одну руку то другую, он упивается своими стихами, пьянеет от них и чувствует себя на горе Парнас, где его окружили прелестницы-музы. Он весь в стихах, весь в грёзах, весь во вдохновении.

Меж тем разгорячённые выпивкой гости жаждут других развлечений, их утомили льющиеся из уст великого Поэта потоки поэзии.

– Хватит, довольно стихов, пусть девочки танцуют, – кричат молодые люди, приглашённые женихом.

Оборванный криками гостей на полуслове, не допевший свою песнь оскорблённый и униженный в самых высоких чувствах Поэт бросает в лицо обидчикам.

– Вы все здесь г…о, вы презренные потомки гнусных отцов, вам никогда не понять высоких идеалов поэзии. Вы понимаете только похабщину и порнуху голого тела.

– Господа-товарищи, да нас всех здесь оскорбляет какой-то графоман, стихоплёт, бей его! – закричал друг жениха и бросился на поэта.

Но член союза писателей, до того как стал таковым, работал молотобойцем, и его оплеуха отбросила молодого человека прямо на невесту, и тот уткнулся лицом в её груди, размазывая по ним сопли и кровь.

Под восторженные крики зрителей Поэта выволокли за ограду и, крепко попинав, отпустили.

Видимо, общая борьба с обличителем нравственности сплотила гостей, а возможно, горячительные напитки, которых было в изобилии, растопили лёд холодных отношений, и граница, пролегающая по столу между гостями, стала исчезать.

Исчезли подозрительность и классовая неприязнь, и вот уже гости обнимают друг друга, признаются в уважении. Наступает полнейшая идиллия. Как приятно видеть любовь между людьми, которые вдруг стали друг дружке просто ближними. И никаких тебе общественных условностей.

Зрители, поняв, что больше ничего интересного не увидят, начинают расходиться. А свадьба продолжается.

 

 

ПОЕЗД № 057, ВАГОН 11, МЕСТО 21

Рассказ

 

В вагоне


В любые поездки я всегда стараюсь отправляться поездом. Мне нравится атмосфера железной дороги. В поезде свой особый мир, и даже время в нём исчисляется по иным меркам. Люди, вошедшие в вагон и ставшие пассажирами, становятся и частичкой поезда.

Особенно это заметно на больших станциях, когда пассажиры, вышедшие на перрон, чтобы почувствовать под ногами землю, не отходят от своего состава, он словно притягивает их, делая всех единым целым с собой.

О том, что совершенно незнакомые люди, разного возраста и положения в вагоне находят общий язык и делятся самыми сокровенными мыслями, сказано уже много раз.

Человеку всегда требуется поделиться чем-то наболевшим с другим человеком, избавиться от груза, давящего изнутри. Каждый находит свой способ.

Это нечто напоминающее исповедь: верующий человек исповедуется у священника, перекладывает свою боль, тяжесть какого-то поступка, что лишает спокойствия, на священника и Бога. Неверующий идёт к психоаналитику или другим шарлатанам, чтобы за деньги избавиться от того же.

А самый простой способ – это железная дорога. Здесь можно рассказать незнакомому попутчику, которого больше никогда не увидишь, то, что выкладываешь на исповеди, загрузить собеседника своими горестями и бедами и уже налегке, счастливым человеком, сойти на своей станции.

С появлением интернета люди попытались перенести свою исповедь на незнакомого собеседника в сети, но наткнулись на пугающую черную бесконечность всемирной паутины. Для такого общения нужно человеческое тепло, а не могильный холод, льющийся с экрана компьютера.

Поезд объединяет всех пассажиров общей целью, создаёт тёплую атмосферу добра, а всемирная сеть – как раз наоборот.

Я хочу рассказать о своей поездке поездом 057. Я ехал от Иркутска до Красноярска в 11 вагоне. За девятнадцать часов пути мне пришлось повидать много человеческих характеров. Они так уплотнили время, что, казалось, прошло не девятнадцать часов, а целый год. Говорят, есть такое понятие как относительность времени. Кто часто ездил поездом, чувствовал её.

Мне повезло, 23-е место досталось хотя и в плацкартном вагоне, но нижнее и в центре. На верхних полках обосновалась парочка молодых студентов, парень и девушка. Парень, как только тронулся поезд, получил бельё, застелил постель, надел наушники своего смартфона или айфона, забрался на полку и отключился от нашего мира.

Подруга его, тоже в наушниках, оказалась более общительной: она иногда снимала гаджет, и я узнал, что она со своим парнем учится в одном институте, и они не муж и жена, хотя живут давно вместе.

Благодаря ей я впервые познакомился с пирсингом воочию: девушка вынимала на ночь своё кольцо из носа и поведала мне, что это индийский обычай и называется муккутхи, там носят в носу не только колечки, но звёздочки, гвоздики, рыбки. У нас колечки зовут нострилла, вставить его в нос обходится недёшево, да ещё и стоят они очень дорого, если из золота.

Я дед настырный и любопытный, моя жена всегда говорит: «Удивляюсь, как ты с таким любопытством до этих лет дожил?» В поезде я люблю поговорить, узнать для себя что-то новенькое, меня всегда интересует, как живут другие люди: ведь свою-то жизнь я хорошо знаю.

Но студентке, видимо, приходилось часто ездить поездом, и она была знакома с такими попутчиками, как я, поэтому закончив процедуру с пирсингом, надела наушники, оставив меня наедине с моим любопытством.

На боковой верхней полке ехал в отпуск молодой моряк Тихоокеанского флота, у него была своя компания в начале вагона, где он и проводил всё время, но я успел узнать от него всё о нынешней службе, о его детстве, родителях и деревне под Красноярском, где он родился.

Нижнюю боковую полку занимала женщина. По виду я сразу определил в ней сектантку. Отрешённый от «мира» взгляд, неопрятность в одежде, отсутствие любой косметики и Библия в руках, которую она упорно изучала, когда не спала. А когда спала, то ужасно храпела, и почему-то её храп навевал тоску, словно она и во сне говорила «миру» о неизбежности его конца.

И вот я дошёл до места № 21, которое досталось в той поездке трём совершенно разным женщинам, о которых мой рассказ.

 

«Корова»


На нижней полке, через столик, лежала головой к окну молодая женщина. Все шесть часов, что мы ехали вместе, я помню её в таком положении.

«Чересчур полны-с» – сказал бы известный в литературе и кино жених. Действительно, полнота была чрезмерной и бросалась в глаза своей нездоровостью.

После она проговорилась, что в ней почти центнер, но муж спокойно поднимает её на руки. Двигалась она осторожно, как и все полные люди, видимо, габариты часто подводили.

Вместе с ней ехала её дочка, девочка шести лет. Это было чудесное создание. Первое, что бросалось в глаза, – привязанность и любовь к маме. Любовь была взаимной, и её было так много, что она переполняла наше купе, растекалась по всему вагону.

Проходившие по проходу люди чувствовали эту любовь издали и с улыбкой заглядывали к нам, чтобы увидеть щебечущую девчушку, которая укрывала лежащую маму своим платком, кофточкой и даже носовыми платочками. При этом она что-то ей серьёзно объясняла и целовала ей ноги, руки, лицо.

Эта детская игра была так естественна, что не давала усомниться в своей правдивости. Казалось, что эта картинка живёт очень давно в памяти. Где же я её видел?

Наверное, когда смотрел, как котёнок играет со своей мамой-кошкой, или с детства запомнил, как родившийся недавно телёнок играет с коровой, которая лежит, жуя свою жвачку и выдыхая тёплый влажный воздух.

За всё время пути я не видел, чтобы мама одёрнула или повысила голос на дочку, между ними было полное взаимопонимание и равенство. Такая большая и крупная мама ничем не давила на маленького человечка.

Дорога всегда утомляет детей. В соседних купе уже капризничали уставшие малыши, и мамы всяческими способами пытались их успокоить.

Наша девочка тоже устала от обилия впечатлений, она забралась на маму, обхватила ручонками её за шею, прижалась к лицу и что-то шептала ей на ухо. Потом, согревшись теплом её тела, задремала под стук колёс поезда.

– Умаялась кроха, уснула. Скажите, а вы по специальности не педагог? У вас такая уравновешенная, спокойная девочка, и ваши отношения с дочкой говорят о том, что вы хорошо понимаете психологию ребёнка.

– Да какой там педагог, у меня только среднее школьное. Вот подруга моя закончила дошкольное, работает воспитателем в детском садике, моя Анюта к ней в группу ходит. Я вам случай расскажу, недавно был. В садике к празднику готовились и меня как маму пригласили помочь, я ведь нигде не работаю, на иждивении у мужа.

Сделали мы там всё, до праздника час остался, я случайно облокотилась на декорации, а они из бумаги да картона, сами видите, какая я неловкая, упала и смяла всё. Подруга моя, забыв, что дети рядом, сорвалась:

– Корова, что ты наделала, всю нашу работу разом коту под хвост!..

Тут моя Анюта подбежала:

– Моя мама не корова, она добрая, а вы злая, злая!..

И кулачками её по ногам тычет. Та растерялась, присела ко мне, обняла, как ребёнка и заплакала. Пришлось мне успокаивать и её, и дочку:

– Перестаньте вы, ведь это мы понарошку, играем так.

Вот так и успокоила, но всё обидно на себя, что вот такая я.

– А вы знаете, что в Индии корова считается священным животным и назвать её именем человека – это похвала? Вот спросите любого деревенского человека, да и городского, ведь мы все вышли из деревни, какое слово они поставят рядом со словом «корова»? Я уверен, что большинство скажет «мать». Ведь все с детства помнят, что корова и мама всегда рядом. От кого, кроме мамы, на нас в детстве катилась волнами любовь? От коровы. Так что обижаться на такое необдуманное прозвище не имеет смысла. Вот скажите, ваш муж называет вас так?

– Да вы что! Он любит и меня, и Анюту, ему и в голову не придёт обзываться. Он иногда меня ласково Дюймовочкой называет, и мне это нравится.

Мы ещё долго разговаривали, пока не пришло время, выходить моей попутчице. Я пошёл провожать её, помогая нести сумки. Поезд, лязгнув, остановился. К вагону подошёл огромный русский богатырь, я сразу подумал, что это отец Анюты.

Он легко принял на руки жену, которая держала дочку, и стал их целовать, шутливо щекоча своей курчавой бородой. «Верно говорят, что своя ноша не тянет», – подумал я.

– Перестань, чумовой, поставь на землю сейчас же! Лучше возьми сумки, видишь, человек держит.

Тот бережно опустил с рук жену и дочку, взял сумки, наградив меня широкой и доброй улыбкой.

Поезд прощально свистнул и тронулся.

 

Наслаждение


Вернувшись, я увидел в купе женщину с мальчиком лет семи. Она пришла на своё место через соседний вагон.

С такими людьми очень трудно себя вести естественно, пока не привыкнешь к их облику. Лицо женщины было испещрено многочисленными мелкими шрамами, сразу понятно, что это порезы. Лицо притягивало к себе взгляд, пугало и вызывало жалость.

«Господи, кто же так издевался, пытал её? Какая жестокость!» – подумал я.

Женщина познакомилась со всеми, причём наши студенты сверху даже сдвинули свои наушники и назвали себя, пряча любопытные взгляды.

– Меня зовут Татьяна, а это мой сын Лёшенька. Он не говорит и может впасть в «падучую», так что принимайте нас такими, какие мы есть. Нам выходить ночью.

Потом она занялась устройством места и сынишкой. К любопытным взглядам в свою сторону она, видимо, давно привыкла и не обращала ни на кого из нас особого внимания.

Во мне бушевало пламенем любопытство, я мысленно дал себе клятву, что узнаю, что же произошло с этой женщиной. В голове рождались многочисленные фантастические истории, распаляющие это пламя. Я читал где-то, что есть племена, которые делают татуировку на лице шрамами, чтобы выглядеть мужественными и отвести от себя злых духов. Слышал, что у них много последователей в нашем мире, считающих такую тату верным средством изменить свой характер, а с ним и судьбу. «Возможно, она из таких», – думал я.

Но как бы я ни пытался завести разговор с новой попутчицей, постоянно получал молчаливый отказ. Её изуродованное лицо прятало эмоции, по нему невозможно было прочесть чувства, кроме одного – суровой неприступности.

Между тем наш поезд догнала ночь. За окнами темнело, мелькающие деревья становились силуэтами, а потом сплошной тёмной стеной. Первыми вестниками станций были фонари, что врывались в вагонное окно вспышкой чиркнувшей спички.

Потом яркий оазис станции, остановка и вновь чёрная сплошная темень, в которую нас нёс громыхающий на рельсах состав.

В вагоне затихали разговоры, пассажиры постепенно засыпали под убаюкивающую мелодию поезда.

Уже пришёл и спал наш морячок, аккуратно сложив свою форменку, похрапывала сектантка. Наши студенты тоже спали, так и не сняв наушники.

Спал немой мальчик Лёша, а его мама сидела рядом с ним, положив свою руку ему под голову и облокотившись другой на столик.

В вагоне выключили свет, и только ночные фонари слабо освещали проход. Я тоже не спал. Не спал, потому что было жалко тратить время на сон, это верный признак наступающей старости.

Я сидел в сумраке нашего купе и размышлял, иногда прихлёбывая остывший чай, а напротив меня сидела Татьяна, в темноте лицо её уже не казалось таким уродливым.

– Татьяна, вы ложитесь, отдохните немного, я покараулю вашу станцию, мне всё одно не спится.

– Спасибо, но мне тоже не уснуть, хотя я страшно устала. Вы знаете, я еду с похорон своего отца, он так любил меня, ведь я у него одна дочь. Вот он умер, а я так и не успела перед ним повиниться. В шестнадцать лет убежала из дома, а вернулась через два года с таким вот лицом и с сыном-калекой. Я видела, как отец переживал, он всё пытал меня, кто изуродовал моё лицо, хотел отомстить. А как мне было сказать ему, если я даже чужим людям никогда не открывалась в этом? Не могла переступить через свой стыд.

А вот сегодня я просто не могу больше держать это в себе. Я знаю и уверена, что небо наказало меня, послав мне такого сына за мой грех, но разве я могла о чём-то думать тогда, будучи глупой девчонкой. Скажите, вы захотите выслушать меня, вам не будут противны мои признания? Я просто должна, в конце концов, рассказать кому-нибудь то, что не могла рассказать отцу.

– Если вам это принесёт облегчение, я готов выслушать, у меня самого взрослая дочь и уже трое внуков.

Права жена, говорящая, что моё любопытство не доведёт до добра, а когда она узнает то, что узнал я, то обязательно скажет:

«Я всегда тебя предупреждала, чтобы ты держался подальше от молодых женщин, ты даже не подозреваешь, какими они могут быть распущенными».

Тем временем Татьяна начала рассказывать свою историю:

– Однажды я познакомилась на вечеринке с одним парнем, он недавно вернулся из лагеря, где, как рассказывал, отсидел три года ни за что. Мы с ним ушли с вечеринки к нему и занялись сексом. С мужчинами я спала уже с четырнадцати лет, потому стеснения не испытывала.

Я не понимала до того раза, что такое испытывать наслаждение. Всё происходило как обычно, пока мой новый партнёр не вытащил тонкий с выкидывающимся лезвием нож. Он сказал мне, что мы оба испытаем райское наслаждение, если будем при сексе ощущать боль. Я не поверила, но решила проверить. Когда он чиркнул меня по телу лезвием ножа, то эта боль была заглушена волной наслаждения, вырвавшейся откуда-то из живота. Я никогда не переживала ни с кем такого ощущения, для меня это было ново. Я готова была стать рабыней своего партнёра, делать для него всё, только чтобы он был моим господином.

И я стала его рабыней. Я уехала с ним из нашего городка, бросив своих родителей. Я наслаждалась сексом, на моём и его теле появлялось всё больше шрамов от наших оргий. Через полгода он пришёл мрачный и сказал, что его ищет милиция и, возможно, это наша последняя ночь. Он сказал, что любит меня и не хочет, чтобы со мной был кто-то другой, и потому сегодня мы будем наносить порезы на лица друг другу.

Это была ужасно-восхитительная ночь. Мы не уставали, и наши силы со страстью не иссякали, словно кто-то вселил в нас страшное бесконечное желание. Утром наши лица стали масками.

Его забрали в тот же день. Он на прощание мне сказал:

– Если буду жив, ты обязательно получишь от меня весточку, если не получишь – значит я мёртв.

Вестей я не получила, но узнала вскоре, что беременна. Я была глупа тогда, и мне некому было подсказать, что этого ребёнка нельзя рожать: есть плод любви, а есть плод греха. После я в этом убедилась. Я вернулась к родителям и прожила с ними два года, пока не поняла, что за мой грех я должна нести расплату сама. Тогда я снова уехала, и вот через три года умер отец, это я погубила его. И самое больное, что я не успела попросить у него прощения. Вот такая моя история. Столько лет я держала её камнем в себе, боялась сама вспоминать её, а уж кому рассказать – даже мысли не было. Вот сейчас вам рассказала и вроде как камень с души сняла. Вы присмотрите за Лёшенькой, я пойду, смою свой стыд с лица.

Вернувшись из туалета, она стала собираться, одела спящего сына. Поезд остановился, я пошёл проводить её. Спустившись со ступенек, Татьяна со спящим сыном на руках и сумкой зашагала к освещённому вокзалу, прошла мимо него и исчезла в темноте.

И вот поезд вновь мчится во тьму, я пытаюсь рассмотреть за окном что-нибудь, но вижу только сплошной мрак. Громыхающий вагон бросает из стороны в сторону, состав набирает и набирает скорость.

Осталась позади Татьяна с сынишкой, я не увижу её больше никогда, но почему-то память не хочет отпускать её, а сердце сжимается от боли и жалости к ней и ко всему человечеству, которое, оказывается, нужно защищать от самого себя.

«Дурак ты, дурак», – слышу я в голове слова жены. «Что, околдовала тебя ведьма, слила на тебя свою нечисть?.. Иди немедленно в туалет, смой с себя всё водой. Эх, сколько тебя учить, что нельзя жалеть незнакомых, ведь от жалости человек слабеет, а те, кому надо, пользуются этим?..»

Я побрёл в туалет, холодная вода и ветер из открытого окна смыли с меня остатки какого – то непонятного оцепенения.

 

Йорки


Вернувшись на своё место, я долго не мог заснуть, а потом словно провалился в качающуюся и стучащую монотонность. Мне показалось, что я на охоте, и мои собаки, загнав соболя на высокую лиственницу, надрываются от лая.

Проснулся я поздно. Уже моряк встал и ушёл к своим знакомым. Сектантка, разобрав полку, сидела за столиком, держа перед собой Библию. Парень-студент перебрался на полку к подруге, и они вместе изучали что-то, глядя в ноутбук, но всё с теми же наушниками на ушах.

Освободившееся ночью место было занято женщиной с двумя собачками породы йоркширский терьер, видимо, это они лаяли в моём сне.

В вагоне уже кипела обычная для утреннего времени жизнь. Сновали по проходу пассажиры кто в туалет, кто за кипятком, хлопала дверь в тамбур, а в воздухе стоял запах распаренной китайской вермишели.

Хозяйка йорков, красивая молодая женщина с холёным лицом, представившись мне Эльвирой, стала просить меня убрать со столика мой термос и печенье, она, видите ли, будет кормить своих «деток». Я повиновался, не начинать же день с поучений и перепалки. Потом, взяв полотенце, ушёл в туалет.

Когда вернулся, увидел, что йорки на столике едят с блюдечка какую-то еду, уморительно показывая розовые язычки. А их хозяйка рассказывает родословную йоркширов нашим студентам, свесившим головы в наушниках с полки. Те, разумеется, не слышали её, а просто любовались маленькими собачками с человеческими волосами.

Увидев меня, Эльвира стала мне рассказывать, что она души не чает в своих питомцах.

– Не создавайте себе идолов из своих питомцев и детей, дабы не пришло к вам горькое разочарование, – вдруг громко сказала сектантка и вновь уткнулась в Библию, давая всем понять, что её не интересует мнение «мира».

Я сел, и один из йорков лизнул мне руку.

– Вы ему понравились, наверное, вы добрый человек, – сказала дама с собачками и прочитала целую лекцию о чувствительности и интуиции собак.

– Скорее наоборот: я бывший охотник и с собаками у меня разговор жёсткий, сюсюкаться я с ними не привык, так что ваша собачка, почувствовав это, просто подлизывается.

– Фу, какой вы злой, разве можно быть таким, как можно не любить таких прелестных созданий. Это мама с сыном, и я их возила в гости к папе, вы бы видели, как папа был рад встрече.

– Очень рад за их папу, я тоже был в гостях у своих внучек и тоже очень рад был встрече, так что двумя радостями в мире стало больше.

– Вы просто не понимаете, как и вон та женщина, ведь животные имеют в этом мире такие же права перед природой, что и человек. Ведь между нами нет больших различий. Вы посмотрите на йорка: у него даже не шерсть, а такие же волосы, как и у человека. Я так люблю их гладить.

– Я тоже люблю гладить волосы и даже заплетать косички своим внучкам. Я вас не осуждаю, вы, конечно, не имеете детей и всю свою любовь отдаёте собачкам. Но нельзя ставить животных и людей в равные права.

– Зачем мне дети, из которых вырастают животные, зачем муж, который хуже животного?.. Лучше иметь животных, которые лучше людей.

– Ну что же, я вам сочувствую, но вы ещё молодая и у вас есть время изменить свои взгляды.

 

До Красноярска оставалось три часа. Вернулся в купе моряк, его знакомые сошли на своей станции. Мы с ним стояли в тамбуре около туалета, где он, воровато поглядывая на стекло закрытой двери, курил в открытую форточку.

Он рассказывал мне о своей девушке, которая ждёт его со службы вот уже два года и будет встречать его в Красноярске через три часа.

В это время вошла Эльвира: ладную фигурку обтягивал халатик, что нескромно выдавал её прелести. Она приоткрыла дверь в туалет, задержалась, и, взглянув на молодого моряка призывно, кивнула головой, приглашая того с собой.

Молодой парень покрылся пунцовой краской, не зная как поступить. Возможно, если бы не было меня, он нарушил бы долгое воздержание, на что и рассчитывала красивая наглая самка.

Я решил помочь ему:

– Проходи, красавица, а то описаешься, да и собачки по тебе соскучатся.

– Старый козёл, – прошипела мне та и захлопнула дверцу туалета.

 

А поезд всё отстукивал свою нескончаемую песню, приближая каждого из нас к другой жизни, которая начнётся сразу, как только мы его покинем. Вот уже мы сдали бельё проводнице, уложили сумки и ждём остановки в Красноярске.

Студенты сидели на нижней полке, где раньше ехала Эльвира, которая, придя из туалета, демонстративно удалилась со своими собачками в свободное купе. Парень приобнял девушку, они прижались друг к другу, наверное, чтобы слышать музыку из чужих наушников. Моряк сидел за столиком и смотрел на мелькающие за окном домики и дачи пригорода, видимо, он представлял свою встречу с любимой. Сектантка сошла ещё в Канске.

– Наш поезд прибывает в Красноярск, – сообщала всем проводница, проходя по вагону.

 

 

Примечание:

1. Парменид (около 515 – около 445 до н.э.) – древнегреческий мыслитель, основоположник элейской (элеатской) школы. С Парменида «началась философия в собственном смысле этого слова (Гегель).