Анатолий Гринвальд

Солнце до востребования



Забытая мелодия для флейты


здесь правды нет как у бомжа в карманах
нет денег и не знает где украсть их
здесь правда под замком и спит на нарах
в крестах и перечёркнута крест накрест
и я пропахший насмерть перегаром
не сплю ночей и за неё расстроен:
баланду в карты правда проиграла
залётному катале из ростова
на десять дней вперёд и божьим духом
сыта не будешь сколько б ни просила
она наверное здесь спятит с голодухи
ведь с воли не дождаться ей посылок
она не жалуется ни на что но боже правый
в один из дней точней в свой день рожденья
она умрёт как умирает только правда
в глазах её не будет осужденья
вдруг вспомнят все о ней когда её не станет
на кладбище толпа и с мыслями благими
придут священники с тяжёлыми крестами
и будут лгать на свежевырытой могиле



Дикая собака динго


Пойдём на пляж, увидим голубей
(Наверно, это повод удивиться).
...И небо здесь бывает голубей,
Чем на компьютере заставка «Виндоус».
Пойдём на пляж, в панаме ты, а я
Твою ладонь сожму нетерпеливо...
Нам по пути весь смысл бытия
Откроется, как поллитровка с пивом.
Пойдём на пляж, ты в теле молодом
(Оно тебе подходит этим летом)...
Ты пьёшь коктейль с лимоном и со льдом...
А я в зелёных джинсах из вельвета...
Пойдём на пляж, поверим в эту ложь,
Там дом стоит, в котором жил Волошин...
Ты в море мелким брассом уплывёшь —
И никогда обратно не вернёшься.
Пойдём на пляж, там, словно жёлуди,
Туристы жарятся под солнцем алым...
Оно там выжжет на моей груди
Кириллицей твои инициалы.



Первое послание Лао-цзы
из загробного мира


         Андрею Геласимову

всё может и не так переплестись
в процессе поиска решения простого
и постепенно проявляются листы
как фотографии в химическом растворе
слов очень много — успевай их трать
как деньги после выигрыша в рулетку
и словно лекционная тетрадь
исписаны манжеты и салфетки
глаголы истиной локальною сочась
по новому предметы называют
диктуйте мне помедленней сейчас
не успеваю я записывать за вами
планета в космосе подвешенной висит
игрушкой ёлочной изящною и хрупкой
но где взять слово от которого весь мир
изменится словно подросток трудный
от поцелуя первого в каких
мне словарях его искать в какой же прессе
быть может его знают старики
сидящие на лавке у подъезда
оно короткое и весь формат листа
займёт едва ли как посланья канта
его наверняка знал тот солдат
который лёг под танк с ручной гранатой
с ним не убить и веры не сломать
и кроткая в заношенной косынке
его прошепчет еле слышно мать
на зону провожающая сына
и сам не веря в эту красоту
его шекспир запечатлел искусно
оно стекало кровью по кресту
пробитого компостером исуса
его не отыскать нам в букварях
как это ни печально но всё реже
его влюблённые друг другу говорят
не раскрывая уст своих безгрешных
хоть велика его первоначальная цена
что я скажу навряд ли будет новым —
оно отыщет каждого из нас
как предназначенная пуля — рядового



* * *
Мой Лейпциг беден. Ходит бедный Бах
По Лейпцигу в залатанной рубахе.
Незнаменит. Гоним. Несчастлив в браке.
Сшибает у туристов на табак.
В подвале грязном Гёте пьёт «Кадарку».
Заходит Фауст — сразу лезет в драку.
Вбегает санитар с креслом-каталкой,
Ремнями, как бантами на подарке,
Завязывает Гёте и увозит
В больницу на окраине. Там воздух
Настолько чист, что ночью видно звёзды.
Там добрый доктор с бородёнкой вострой —
На Мефистофеля манерою похожий —
Лезть в душу фразами, иголками — под кожу
Приходит по ночам и корчит рожи.
Там очень страшно. Тело долбит дрожью.
Все формы там сливаются в одно
Из зеркала глядящее пятно.



Семнадцать мгновений весны


идёт июль день вроде как среда
ползёт к логическому завершенью
и окружающая нас среда
несовершенна
пройтись за пивом позвонить в москву
зависнуть над холстом вздыхая тяжко
не поддаётся всё никак мазку
пейзаж в окне моей пятиэтажки
нужна собака мне собака-поводырь
и больше ничего собаки кроме
чтобы найти тебя в одной из чёрных дыр
навеки спального микрорайона
идёт июль день вроде как среда
я прохожу но без собаки мимо церкви
за мной из окон бабушки следят
свои шифровки отправляют в центр



Солнце до востребования

в такие дни острей заметен голод
по прошлому что кончилось так рано
и осень накрывает этот город
как школьника косяк марихуаны
смотря тв опустошаешь тару
выкуриваешь за день по две пачки
сдают деревья карты тротуарам
и русский бог готов к медвежьей спячке
твой друг в сибири (был бы он поближе)...
мешая спирт отчайно с кока-колой
он тоже что-то там наверно пишет
заимствуя у бродского глаголы
он пишет что ни власти ни короны
не хочет что вчера синиц с руки кормил
и что в углу висит старинная икона
как дверь отсюда в параллельный мир



Граффити


где улицы светом залиты
где ленин и ныне живой
мажорная девочка лида
на старом арбате живёт

и выбрав давно образ жизни
послав на три буквы тоску
она на своём ламборджини
летит сквозь ночную москву

давыдова за день полпачки
поклонников не сосчитать
она никогда — да — не плачет
и платит всегда по счетам

ей нравятся эмо и готы
майорка египет и нил
и был бы я пушкин иль гёте
я стиш бы о ней сочинил

а в доме напротив макдональс
где перед отправкою в часть
алёша на кухне готовил
бигмаки за три бакса в час

и можно сказать без поллитра
что выдумал этот кретин —
мажорная девочка лида
в его поселилась груди

ах бедный бигмачный мой дилер
любви безответной сапёр
ведь лида порою сюда заходила
не видя алёшу в упор

и вот уже осень и сборы
и поезд в свою военчасть
и мама стоит у забора
стараясь не плакать сейчас

главкомы не думая сложно
не зная за это вины
в чечню оправляли алёшу
хотя там и нет той войны

вёл честно со смертью корриду
алёша
но лёжа в кровати посла
мажорная девочка лида
от пули его не спасла

и зная что больше не властны
над ним командиры полка
он боли своей улыбался
он в рану свой палец макал

и словно какое открытие
с улыбкою в четверть лица
мажорная девочка лида
он кровью на скалах писал

К списку номеров журнала «ДЕНЬ И НОЧЬ» | К содержанию номера